ВАННА АРХИМЕДА СБОРНИК - ОБЭРИУТЫ

Господи! Чего только не приснится во сне! Я спустил ноги с кушетки, собираясь встать, и вдруг увидел мертвую старуху, лежащую на полу за столом, возле кресла. Она лежала лицом вверх, и вставная челюсть, выскочив изо рта, впилась одним зубом старухе в ноздрю. Руки подвернулись под туловище, и их не было видно, а из-под задравшейся юбки торчали костлявые ноги в белых, грязных шерстяных чулках.

– Сволочь! – крикнул я и, подбежав к старухе, ударил ее сапогом по подбородку.

Вставная челюсть отлетела в угол. Я хотел ударить старуху еще раз, но побоялся, чтобы на теле не остались знаки, а то еще потом решат, что это я убил ее.

Я отошел от старухи, сел на кушетку и закурил трубку. Так прошло минут двадцать. Теперь мне стало ясно, что все равно дело передадут в уголовный розыск и следственная бестолочь обвинит меня в убийстве. Положение выходит серьезное, а тут еще этот удар сапогом.

Я подошел опять к старухе, наклонился и стал рассматривать ее лицо. На подбородке было маленькое темное пятнышко. Нет, придраться нельзя. Мало ли что? Может быть, старуха еще при жизни стукнулась обо что-нибудь? Я немного успокаиваюсь и начинаю ходить по комнате, куря трубку и обдумывая свое положение.

Я хожу по комнате и начинаю чувствовать голод все сильнее и сильнее. От голода я начинаю даже дрожать. Я еще раз шарю в шкапике, где хранится у меня провизия, но ничего не нахожу, кроме куска сахара.

Я вынимаю свой бумажник и считаю деньги. Одиннадцать рублей. Значит, я могу купить себе ветчинной колбасы и хлеб и еще останется на табак.

Я поправляю сбившийся за ночь галстук, беру часы, надеваю куртку, выхожу в коридор, тщательно запираю дверь своей комнаты, кладу ключ себе в карман и выхожу на улицу. Надо раньше всего поесть, тогда мысли будут яснее и тогда я предприму что-нибудь с этой падалью.

По дороге в магазин мне приходит в голову: не зайти ли мне к Сакердону Михайловичу и не рассказать ли ему все, может быть вместе мы скорее при275 думаем, что делать. Но я тут же отклоняю эту мысль, потому что некоторые вещи надо делать одному, без свидетелей.

В магазине не было ветчинной колбасы, и я купил себе полкило сарделек. Табака тоже не, было Из магазина я пошел в булочную.

В булочной было много народу, и в кассе стояла длинная очередь. Я сразу нахмурился, но все-таки в очередь стал. Очередь подвигалась очень медленно, а потом и вовсе остановилась, потому что у кассы произошел какой-то скандал.

Я делал вид, что ничего не замечаю, и смотрел в спину молоденькой дамочки, которая стояла в очереди передо мной. Дамочка была, видно, очень любопытной: она вытягивала шейку то вправо, то влево и поминутно становилась на цыпочки, чтобы лучше разглядеть, что происходит у кассы. Наконец она повернулась ко мне и спросила: – Вы не знаете, что там происходит? – Простите, не знаю,- сказал я как можно суше.

Дамочка повертелась в разные стороны и наконец опять обратилась ко мне: – Вы не могли бы пойти и выяснить, что там происходит? – Простите, меня это нисколько не интересует,- сказал я еще суше.

– Как не интересует? – воскликнула дамочка.- Ведь вы же сами задерживаетесь из-за этого в очереди! Я ничего не ответил и только слегка поклонился.

Дамочка внимательно посмотрела на меня, – Это, конечно, не мужское дело стоять в очередях за хлебом,- сказала она.- Мне жалко вас, вам приходится тут стоять. Вы, должно быть, холостой? – Да, холостой! – ответил я, несколько сбитый с толку, но по инерции продолжая отвечать довольно сухо и при этом слегка кланяясь.

Дамочка еще раз осмотрела меня с головы до ног и вдруг, притронувшись пальцем к моему рукаву, сказала: – Давайте я куплю, что вам нужно, а вы подождите меня на улице.

Я совершенно растерялся.

– Благодарю вас,- сказал я.- Это очень мило с вашей стороны, но, право, я мог бы и сам.

276 – Нет, нет,- сказала дамочка,- ступайте на улицу. Что вы собирались купить? – Видите ли,- сказал я,- я собирался купить полкило черного хлеба, но только формового, того, который дешевле. Я его больше люблю.

– Ну, вот и хорошо,- сказала дамочка.- А теперь идите. Я куплю, а потом рассчитаемся.

И она даже слегка подтолкнула меня под локоть.

Я вышел из булочной и встал у самой двери. Весеннее солнце светит мне прямо в лицо. Я закуриваю трубку. Какая милая дамочка! Это теперь так редко.

Я стою, жмурюсь от солнца, курю трубку и думаю о милой дамочке. Ведь у нее светлые карие глазки.

Просто прелесть какая она хорошенькая! – Вы курите трубку? – слышу я голос рядом с собой. Милая дамочка протягивает мне хлеб.

– О, бесконечно вам благодарен,- говорю я, беря хлеб.

– А вы курите трубку! Это мне страшно нравится,- говорит милая дамочка.

И между нами происходит следующий разговор: О н а: Вы, значит, сами ходите за хлебом? Я: Не только за хлебом; я себе все сам покупаю.

О н а: А где же вы обедаете? Я: Обыкновенно я сам варю себе обед. А иногда ем в пивной.

Она: Вы любите пиво? Я- Нет, я больше люблю водку.

О н а: Я тоже люблю водку.

Я: Вы любите водку? Как это хорошо! Я хотел бы когда-нибудь с вами вместе выпить.

Она: И я тоже хотела бы выпить с вами водки.

Я: Простите, можно вас спрос

ить об одной вещи? Она (сильно покраснев): Конечно, спрашивайте.

Я: Хорошо, я спрошу вас. Вы верите в Бога? Она (удивленно): В Бога? Да, конечно.

Я' А что вы скажете, если нам сейчас купить водку и пойти ко мне. Я живу тут рядом.

Она (задорно): Ну что ж, я согласна Я- Тогда идемте.

Мы заходим в магазин, и я покупаю пол-литра водки.

Больше у меня денег нет, какая-то только мелочь. Мы все время говорим о разных вещах, и вдруг я вспоми277 наю, что у меня в комнате, на полу, лежит мертвая старуха.

Я оглядываюсь на мою новую знакомую: она стоит у прилавка и рассматривает банки с вареньем. Я осторожно пробираюсь к двери и выхожу из магазина. Как раз против магазина останавливается трамвай. Я вскакиваю в трамвай^ даже не посмотрев на его номер.

На Михайловской улице я вылезаю и иду к Сакердону Михайловичу. У меня в руках бутылка с водкой, сардельки и хлеб.

Сакердон Михайлович сам открыл мне двери. Он был в халате, накинутом на голое тело, в русских сапогах с отрезанными голенищами и в меховой с наушниками шапке, но наушники были подняты и завязаны на макушке бантом.

– Очень рад,- сказал Сакердон Михайлович, увидя меня.

– Я не оторвал вас от работы? – спросил я.

– Нет, нет,- сказал Сакердон Михайлович.- Я ничего не делал, а просто сидел на полу.

– Видите ли,- сказал я Сакердону Михайловичу,- я к вам пришел с водкой и закуской. Если вы ничего не имеете против, давайте выпьем.

– Очень хорошо,- сказал Сакердон Михайлович.- Вы входите.

Мы прошли в его комнату. Я откупорил бутылку с водкой, а Сакердон Михайлович поставил на стол две рюмки и тарелку с вареным мясом.

– Тут у меня сардельки,- сказал я.- Так как мы будем их есть: сырыми или будем варить? – Мы их поставим варить,- сказал Сакердон Михайлович,- а пока они варятся, мы будем пить водку под вареное мясо. Оно из супа, превосходное вареное мясо! Сакердон Михайлович поставил на керосинку кастрюльку, и мы сели пить водку.

– Водку пить полезно,- говорил Сакердон Михайлович, наполняя рюмки.- Мечников писал, что водка полезнее хлеба, а хлеб – это только солома, которая гниет в наших желудках.

– Ваше здоровие! – сказал я, чокаясь с Сакердоном Михайловичем.

Мы выпили и закусили холодным мясом.

– Вкусно,- сказал Сакердон Михайлович. Но в это мгновение в комнате что-то резко щелкнуло.

– Что это? – спросил я.

Мы сидели молча и прислушивались. Вдруг щелкнуло еще раз. Сакердон Михайлович вскочил со стула и, подбежав к окну, сорвал занавеску.

– Что вы делаете? – крикнул я.

. Но Сакердон Михайлович, не отвечая мне, кинулся к керосинке, схватил занавеской кастрюльку и поставил ее на пол.

– Черт побери! – сказал Сакердон Михайлович.- Я забыл в кастрюльку налить воды, а кастрюлька эмалированная, и теперь эмаль отскочила.

– Все понятно,- сказал я, кивая головой.

Мы опять сели за стол.

– Черт с ними,- сказал Сакердон Михайлович,- мы будем есть сардельки сырыми.

– Я страшно есть хочу,- сказал я.

– Кушайте,- сказал Сакердон Михайлович, пододвигая мне сардельки.

– Ведь я последний раз ел вчера, с вами в подвальчике, и с тех пор ничего еще не ел,- сказал я.

– Да, да, да,- сказал Сакердон Михайлович.

– Я все время писал,- сказал я.

– Черт побери! – утрированно вскричал Сакердон Михайлович.- Приятно видеть перед собой гения.

– Еще бы! – сказал я.

– Много, поди, наваляли? – спросил Сакердон Михайлович.

– Да,- сказал я,- исписал пропасть бумаги.

– За гения наших дней,- сказал Сакердон Михайлович, поднимая рюмку.

Мы выпили, Сакердон Михайлович ел вареное мясо, а я – сардельки. Съев четыре сардельки, я закурил т-рубку и сказал: – Вы знаете, я ведь к вам пришел, спасаясь от преследования.

– Кто же вас преследовал? – спросил Сакердон Михайлович.