Убийство Моцарта - Дэвид Вейс

Но не успел он задать Гансу вопрос, как тот пустился в объяснения:

– Извините, ваша милость, я осматривал новое колесо и потому задержался. Если вы хотите ехать в Зальцбург, придется раздобыть другое.

– Ты не входил в нашу комнату, пока нас не было?

– Зачем, ваша милость?

– Кто-то сюда заходил.

– Наверное, прислуга. У них свои ключи от комнат.

– Разве они могут входить сюда без разрешения?

– Если им надо подмести пол или постелить постели.

– Это было сделано еще утром, при нас. Ганс пожал плечами.

– А откуда тебе известно, что мы собираемся в Зальцбург? – спросила Дебора.

Ганс покраснел и поспешно ответил:

– Вы сами мне говорили, госпожа Отис.

Но Дебора твердо помнила, что не говорила ничего подобного. Откуда Ганс узнал об их планах? Ее раздражало, что Джэсон не разделял ее недоверия к слуге, но она сказала:

– Прошу тебя, Ганс, спроси внизу, не заходил ли к нам кто-нибудь из слуг сегодня утром в наше отсутствие.

– Слушаюсь, госпожа, постараюсь узнать.

В желании Джэсона вопреки всему доверять Гансу, подумала она, есть что-то упрямое.

– А как поживают твои родственники, Ганс?

– Они в добром здравии.

– Ты со всеми повидался?

– Почти со всеми, госпожа. С дядей, кое с кем из двоюродных братьев.

– А где они живут?

– Прошу прощения, госпожа Отис, но вы ведь не знакомы с окрестностями Вены.

– Кто знает, может статься, это место мне как раз известно. Где-нибудь поблизости?

– Предместье Ландштрассе.

– И ты ходил туда пешком?

– Не брать же мне карету. Без вашего разрешения я себе этого не позволю.

Дебора ему не поверила. По пути на кладбище св. Марка она заметила, что до предместья Ландштрассе немалый путь пешком: она пыталась разгадать, отчего провожавшие гроб Моцарта повернули от городских ворот обратно; возможно, причины тут были совсем другие, чем предполагал Эрнест Мюллер.

– Принеси-ка дров для печи, Ганс, – перебил Джэсон, – а потом у меня есть для тебя поручение.

Когда Ганс исчез за дверью, Дебора сказала:

– Тебе не кажется подозрительным его страх, как бы мы его не прогнали? Сомневаюсь, что он виделся со своими родственниками. У тебя не хватает смелости его рассчитать?

– Если я его сейчас прогоню потому, что ему нельзя доверять, это навлечет на нас еще больше подозрений тех, кто за нами следит. Позволь мне все самому решать.

Вернулся Ганс, нагруженный дровами. Хозяин гостиницы сказал, что в комнаты приезжих никто не заходил.

Джэсон выслушал слугу и подал ему письмо с наказом доставить его господину Гробу и дождаться ответа.

– Я попросил Гроба устроить мне встречу с Бетховеном. Это покажет, что я ему доверяю, – объяснил Деборе Джэсон после ухода кучера.

– А ты и в самом деле ему доверяешь?

– Вовсе нет. Но если я еще положу деньги в его банк, то окончательно заставлю его замолчать. И, возможно, сумею получить обратно наши паспорта.

Дебора сомневалась, но вслух сказала:

– Я все-таки думаю, что Эрнестом Мюллером движут прежде всего личные интересы. Как, впрочем, и всеми остальными.

– Естественно. Он этого и не отрицает. Но я не так наивен, как ты думаешь. Я использую Гроба, чтобы встретиться с Бетховеном, а Эрнеста, чтобы повидать Сальери.

– Но нас ведь обыскивают? Что делать?

– Переедем на частную квартиру, наймем свою прислугу. Мне нужно разыскать Дейнера и доктора, который лечил Моцарта. Интересно, во всех ли аптекарских лавках во времена Моцарта свободно продавался яд?

Не дожидаясь ответа Деборы, Джэсон запер дверь на ключ и, утомленный, быстро заснул. За окном накрапывал мелкий дождь, и Дебора слышала бессвязное бормотание мужа. Волнение не покидало ее. На следующее утро она упросила его спрятать все записи в надежное место, и когда он с готовностью исполнил ее просьбу, немного успокоилась.

18. Девятая симфония

Гроб гордился своим близким знакомством с Бетховеном. Он считал, что человеку его воспитания и вкуса подобает поддерживать такие связи. Спустя несколько дней он принял Джэсона и Дебору в своей конторе; нужно было заранее условиться с композитором об удобном для него времени для визита.

– Я обратился непосредственно к самому Бетховену, – объявил Гроб Джэсону и Деборе. – Он находится сейчас в Бадене, где поправляет свое здоровье, но в скором времени собирается вернуться в Вену, и согласился встретиться с вами, чтобы обсудить заказ на ораторию.

Итак, Бетховен вовсе не проживал возле гостиницы «Белый Бык», как утверждал Губер, подумал Джэсон. Неужели начальник полиции обманул его? Или, возможно, его самого неправильно информировали? Последнее казалось маловероятным.

– Благодарю вас, господин Гроб, – ответил Джэсон.

– Поскольку Бетховену известно мое положение в обществе, моя поддержка несомненно произвела на него впечатление, и он особо заинтересовался вашим предложением.

– Нуждается ли он в деньгах, господин Гроб?

– Судя по всему, да. Несколько месяцев назад из-за него чуть было не разразился скандал.

– Скандал из-за денег? – спросила Дебора.

– Не только из-за денег, госпожа Отис, а и по многим другим причинам, но разгорелся спор из-за суммы, которую он должен был получить.

Джэсон вспомнил денежные затруднения, которые всегда испытывал Моцарт, и немало удивился; он считал, что уж Бетховен-то не испытывает нужды.

– Деньги эти полагались за его сочинения? – спросил Джэсон.

– Да, за два его новых произведения, исполнения которых он добивался. Из-за этого в Вене разыгрался такой спор, словно речь шла о деле государственной важности.

– О каких произведениях шла речь?

– Одно – «Missa solemnis,[2] второе – Девятая симфония с хоровым финалом. Добиваясь их исполнения, он поднял такой шум, что вся Вена превратилась в настоящее поле битвы. – Гроб призвал Джэсона и Дебору к полному вниманию, словно собирался давать показания в суде. – Друзья Бетховена прослышали, что после многих лет бездеятельности он закончил новую мессу и симфонию. С этого все и началось. Многие не верили в его способность создать что-то новое, ибо к тому времени он совсем лишился слуха. Желая доказать, что Бетховен все еще полон творческих сил, его друзья решили устроить большой концерт.

Трудности возникли с самого начала. Для исполнения таких больших вещей нужно было снять помещение театра, а цензор воспротивился. Да и начальник полиции счел святотатством исполнение духовной музыки в стенах театра. Удивляться не приходилось, ибо за несколько лет до того глава полиции князь Седельницкий запретил в великий пост устраивать танцы в частных домах. Но все, разумеется, понимали, что власти с подозрением относятся к Бетховену, в особенности когда стало известно, что финал его новой симфонии, ода „К радости“ написана на слова Шиллера. Хотя бетховенская музыка и не была под запретом, она, однако, не всегда пользовалась одобрением коронованных особ.