Страсти по адмиралу Кетлинскому - Владимир Шигин

8 января, т.е. в день получения телеграммы наркома Дыбенко об аресте Кетлинского, Самохин вечером на заседании Центромура возбудил вопрос об освобождении его от обязанностей председателя. Я не был склонен связывать эти события и верил в искренность Самохина, когда он жаловался на трудности, которые он встречал в своей работе, и отсутствие поддержки в матросской массе, в которой он не находил революционного единства…

Характерно, что ни арест и освобождение Кетлинского, ни затянувшийся правительством кризис с перевыборами Самохина заметно не отразились на делах Центромура…»

Историк М.А. Елизаров пишет: «На рубеже 1917—1918 гг. матросский актив в Петрограде в результате своей авангардной роли в Октябрьском восстании оказался на вершине политических событий. Он нуждался в историческом подкреплении своей политической роли. Жертвы в период тулонских событий были подходящим поводом. О них на III Всероссийском съезде Советов, проходившем в январе 1918 г., вспомнили выступавший с приветствием от имени английского пролетариата некий социалист Петров и восторженно встреченный делегатами съезда герой разгона Учредительного собрания (происшедшего накануне — 5 января), известный кронштадтский анархист А.Г. Железняков. Съезд, включая В.И. Ленина и Я.М. Свердлова, почтил память казненных аскольдовцев вставанием».

Не вызывает сомнений, что нагнетание истерии вокруг «тулонского дела», как и шантаж с его помощью главнамура Кетлинского, был цинично использован сверхреволюционными балтийцами для более быстрой революционизации еще отсталых в этом деле коллег-северян.

Любопытно, что анархист Железняков в своей речи на съезде главным виновником происшедшего в Тулоне назвал тогдашнего командира крейсера Иванова 6-го.

Увы, несмотря на то что Железняков объявил главным виновником тулонской трагедии Иванова, в реальности новое расследование должно было определить в первую очередь виновность Кетлинского. Что касается контр-адмирала Иванова, то он, понимая, что после революции бывшие подчиненные припомнят ему все сполна, предпочел за лучшее не испытывать судьбу, а эмигрировал. Зато Кетлинский был, что называется, под рукой. Для революционных матросов же был важен сам факт — ими командовал адмирал, утвердивший четыре смертных приговора матросам!

Тем временем со стоящего в Мурманске «Аскольда» III съезду Советов была направлена резолюция: «Мы, аскольдовцы приветствуем декреты о земле и мире и декреты народных комиссаров, приветствуем Третий Всероссийский съезд Советов и считаем его правомочным решать судьбы русского народа. Мы ждем вашей плодотворной работы на благо истерзанной Родины». Этой телеграммой аскольдовцы снова напоминали о о себе как о весьма влиятельной силе на всем русском Севере и о том, что они с нетерпением ждут результатов нового расследования.

12 января Центромур, так же как и Совет, получил телеграмму Дыбенко: «Верховная коллегия постановила Кетлинскому исполнять обязанности гланамура. Вам поручается надзор за ним во время следствия по пересмотру суда, бывшего на «Аскольда» в сентябре 1916 г. Следственная комиссия выезжает днями». В этот же день, 12 января на заседании Центромура ставится вопрос заместителем Самохина: «Должен ли Кетлинский оставаться на посту гланамура?» Собрание единогласно ответило на этот вопрос положительно. Тогда Самохин предложил внести в протокол решение о том, чтобы следственная комиссия, о которой говорится в телеграмме Дыбенко, рассматривала дело непосредственно на крейсере «Аскольд» с участием судовой команды, которая может дать наиболее точные показания о прошлых преступлениях офицеров. В отношении деятельности гланамура в настоящее время Центральный комитет выражает ему доверие.

Инженер-механик крейсера «Аскольд» В.Л. Бжезинского впоследствии вспоминал: «Этим предложением Самохин выразил свое двойственное отношение к Кетлинскому: он считал, что в прошлой деятельности адмирала необходимо разобраться на суде с участием команды, а что касается работы гланамура в настоящее время, то он не видел в нем врага советской власти. Он был свидетелем эволюционного перерождения офицера царского флота в патриота Советской России. Быстрому освобождению из-под ареста Кетлинский обязан своему начальнику штаба Веселаго и не в меньшей степени товарищу председателя Центромура Ляуданскому, которые в этот период находились в командировке в Петрограде. Узнав об аресте адмирала, они развили деятельность по выяснению вопроса Веселаго во всех инстанциях предупреждал о серьезных осложнениях с союзниками, которые может вызвать арест гланамура и привести к эксцессам на кораблях флотилии. Состоялся разговор по прямому поводу Ляуданского и Веселаго с Самохиным Судя по вопросам, которые задавали Самохину 10 января, дело о Кетлинском ставилось на Верховной коллегии, для чего требовались сведения о положении в Мурманске, создавшемся в связи с арестом гланамура. В Коллегии особенно интересовались позицией, занятой командами, в частности, на «Аскольде». Как реагировали на арест Совдеп, Центромур и англичане? Самохин ответил, что Кетлинский в безопасности, находится в Мурманске. В городе и на кораблях спокойно. Англичане ни в чем не проявили своего отношения к событиям. Самохин просил сообщить причины ареста адмирала. Впоследствии Ляуданский передавал, что он и Веселаго имели возможность доложить дело члену Морской коллегии, заместителю наркома Раскольникову, который согласился с ними, что для ареста адмирала нет оснований. Однако Дыбенко отказался отменить свое решение без санкции коллеги. Впредь до рассмотрения вопроса в этой руководящей организации флота Раскольников послал телеграмму в Мурманск Совдепу и Центромуру с требованием охранять Кетлинского и никуда его из Мурманска не вывозить. После решения Верховной коллегии Дыбенко отменил свой приказ».

На этот шаг Дыбенко пошел, вняв телеграммам председателя Центромура М.А. Ляуданского и начальника штаба главнамура Г.М. Веселаго. Однако независимо от решения наркома по морским делам революционный судовой комитет «Аскольда» почти сразу же подал прошение о расстреле Кетлинского, без всякого расследования и суда. Любопытно, что к реальному «виновнику» «тулонских событий» — предшественнику Кетлинского Иванову 6-му никто из матросов «Аскольда» никогда никаких претензий не предъявлял.

Что касается Кетлинского, то он, несмотря на домашний арест, продолжал работать. Уже 19 января он сделал сообщение в Центромуре о положении с углем и мероприятиях по расстановке кораблей на зиму. На следующем заседании Кетлинский поддержал мысль о создании газеты «Голос Мурмана» и внес предложение о выделении для ее организации комиссии, которой он обещал свою помощь.

Итак, в результате ходатайств представителей местных мурманских властей и начальника Морского генерального штаба Е.А. Беренса Верховная морская коллегия постановила освободить его. Арест был отменен, и контр-адмирал продолжил исполнение своих обязанностей главного начальника Мурманского укрепрайона. Правда, та же Верховная морская коллегия, учредив новую следственную комиссию по пересмотру «тулонского дела», предписала в течение всего периода ее работы установление «надзора за Кетлинским».

Историк флота М.А. Елизаров пишет. «Это (освобождение Кетлинского. — В.Ш.) никак не могло понравиться анархически настроенным матросам, знавшим примеры освобождения властью генералов Л.Г. Корнилова, П.Н. Краснова и др., которые начали вооруженную борьбу с Советской республикой. Подобно настроенные матросы, недовольные решением центральных властей о переводе содержащихся под арестом в Петропавловской крепости заболевших лидеров кадетской партии А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина в Мариинскую больницу, совершили над ними самосуд на другой день после разгона Учредительного собрания. Это потрясло всю интеллигенцию России. Радикально настроенные матросы на периферии стремились «догнать в углублении революции» Питер. К тому же в первой половине февраля планировалась массовая демобилизация матросов с Мурмана Была потребность в материале для рассказов о «революционных подвигах» землякам».

Таким образом, с каждым днем тучи над Кетлинским сгущались. Понимал он это или не понимал? Думаю, что, будучи человеком, далеко не глупым, он все прекрасно понимал. Увы, радикально изменить складывающуюся ситуацию было не в его силах. Оставалось только исполнять свой долг и надеяться на лучшее.

Военно-политическая ситуация на Мурмане была в то время непростая. Помимо своих внутренних революционных проблем, Кетлинскому приходилось сулить своеобразным буфером перед новой властью (которая во многом для него самого была непонятна) и союзниками, прежде всего перед англичанами, чья эскадра стояла на рейде Мурманска.