Солнце красно поутру... - Леонид Фомин

И медведю не сиделось под старой сосной на хворосте. Утопая в вязком снегу, пробрался в знакомый бор. Долго искал прошлогоднюю лежку. Но когда нашел ее под елью, не лег сразу — ступая в свой след, ушел далеко обратно, сделал широкий круг, снова приблизился к ели и одним громадным прыжком заскочил в берлогу.

И больше не показывал носу.

После встречи с медведем старый лось и лосиха изменили обычный маршрут обхода лесистых гор. Они откочевали к западу и, облюбовав уремную долину, остановились.

Однако новое место оказалось малопригодным для длительного обитания, Снега здесь лежали еще глубже, а молодой древесины росло меньше. Лоси ели горько-кислую пихтовую хвою, мягкие завязи берез. На болотных чистинах разгребали копытами снег и доставали душистый ягельный мох. Но ягеля было мало, а хвоя и побеги быстро надоели. И животные пошли дальше.

Было раннее утро. В белесом небе оранжевым диском всходило солнце. В ветках елей, осыпая серебристый куржак, лазали кривоносые клесты. Сверкающей струей куржак посыпался на горбатую морду лося. Лось встряхнул головой, отступил в сторону. Шумно поднялась лосиха. Сквозь кроны деревьев светило солнце, рубиновые огни играли в затейливых снеговых узорах. И в этих огнях, будто изваянные из черного мрамора, темнели две лосиные головы. Кто знает, что понудило зверей стоять неподвижно все утро? Быть может, они совещались о чем? Только в этот же день лоси покинули долину, и больше не видно было их в здешних лесах.

Бескормица и глубокие снега заставили старого лося пойти за ушедшими раньше собратьями. Вместе с лосихой он отправился на запад, куда уже не раз ходили лосиные стада, гонимые снегами. С каждым днем и парами, и в одиночку к ним примыкали другие лоси. Уже к концу первой недели пути образовалось небольшое стадо. Вел его старый лось.

Шли лоси медленно. Много кормились, часто отдыхали. Если встречались благодатные, богатые кормами места, стадо останавливалось на несколько дней. Животные широко расходились и как бы делали большой привал.

Не только по безлюдным лесам шли лоси. Часто они сворачивали на просеки электропередачи, к буйным лиственным подростам на них, шагали лесными дорогами, на которых попутно собирали раскрошенное сено. Иногда дороги выводили к тихим деревням. Лоси видели людей и даже встречались с ними, но не очень-то пугались. Люди не причиняли им вреда.

У многих лосиных пар были прошлогодние лосята, они не требовали никаких забот. Как и взрослые, лосята ели грубый зимний корм, много ходили, спали в снегу. Да и родители к ним особой ласки не проявляли, скоро должны появиться новые лосята, и они, чуя это, все чаще сторонились взрослых детей.

Лоси-самцы сбрасывали рога. Отмершие, сухие, они мешали им. Первыми почувствовали эту потребность молодые, позже — старики. Зайдя в лесную чащу, рогачи бодали деревья, трясли головами.

Не нужны стали рога и старому лосю. Как и другие самцы, великан цеплялся ими за кусты, стукал о деревья. Но рога упорно не спадали. Был конец января, и в стаде остался рогатым один вожак.

Как-то ночью старый лось лежал и скреб самым длинным отростком о комель дерева. На голове что-то хрустнуло. Сохатый тряхнул головой — рога закачались. Поднялся, всадил рога в развилку березы, резко мотнул головой. Содрогнулась береза, посыпался с веток снег, в развилке, как в клещах, торчали рога.

Непривычно высоко вскинул лось облегченную голову.

Стояла ясная, звонкая от мороза ночь. Высоко в звездном небе одиноко стыла луна. Кружевные березы бросали короткие тени на блескучий снег. Лунный свет пробивал кущи сосен, полосами высвечивал санную дорогу. По дороге, пофыркивая, шустро тянула сани побелевшая от испарины лошадь. Звонко выпевали полозья, далеко оглашая тихую ночь. На поклаже, с головой завернувшись в тулуп, покачивался возница. За санями трусила собачонка.

Километром сзади на дорогу один за другим выпрыгивали волки. Они будто выныривали из темного леса. Отстукивая когтями, стая быстро догоняла подводу.

Первой услышала погоню собачонка, кинулась к саням и с маху залетела на самый верх поклажи. Захрапела лошадь, закусила удила, что есть духу понеслась к деревне.

Возница откинул воротник, оглянулся. «Батюшки!» — охнул он и поспешно схватил из-под ног ружье. Долго водил стволами, нащупывая цель, и наконец выстрелил по переднему зверю. Сраженный хищник споткнулся, зарылся на обочине в снег. Волки резко остановились, в замешательстве закружились на месте. Панику попытался развеять бывалый старик. Злобно рыкнув на трусов, он было ринулся дальше, но тут же поспешно метнулся в сторону. Нет, не легко преодолеть страх перед человеком…

После гибели второго прибылого волчонка хищники как бы устали от своих дерзких ночных налетов, несколько суток безвылазно жили в глухом болоте. Непролазная тальниковая крепь, перевитая камышами, высокие кочки, завалы были надежным убежищем. Звери натоптали троп и в голодном унынии коротали время.

Вечерами, когда сгущались сумерки и на землю ложился плотный туман, старый волк выходил по узкому лабиринту в кустарниках на край болота, забирался на холм и до звезд высиживал, прислушиваясь к жизни в недалекой деревне. Иногда с ним ходили молодые, рассаживались на холме спинами к центру и, задрав морды, тоскливо выли. Они словно справляли траур по потерянным в нелегких охотах братьям. Лишь на пятые сутки, когда невыносим стал голод, ушли из болота. Пробродив ночь в пустынном лесу, хищники направились к деревне, возле которой в заросшем овраге и пролежали недолгий день.

А в деревне уже давно поджидали разбойников. Жители знали: уж если пожаловали серые бродяги, так просто они не уйдут. И продумывали планы расправы с волками. Знатоков облавных охот в деревне не было, да и снасти такой не нашлось, поэтому взяли разрешение травить серых стрихнином. Как раз к этому времени пала на ферме старая, обезножевшая корова. Охотники начинили тушу сальными шариками, пропитанными смертельным ядом. Вечером погрузили ее на сани, свезли за деревню и, не слезая с саней, столкнули в ложке.

Снова морозная ночь стоит. В туманном небе сверкают звезды. Погрузившись в снега, мирно дремлет деревня. Но вот от темнеющего леса доносится неприятный тягучий звук. Будто кто задул октавой в чертову дудку и дудит, все усиливая звук, а потом неожиданно обрывает его на высокой ноте. Этот звук подхватил еще один голос, нетерпеливый, взвизгивающий, затем третий, совсем тонкий, лающий, и через минуту, переливаясь и нарастая, полилась над ночными полями заунывная волчья песня.