Солнце красно поутру... - Леонид Фомин

Шли дни. Волчья семья постепенно отвыкала от болота, от логова. Все дальше и дальше уходили лесные бродяги в поисках пищи. Теперь часы отдыха проводили где попало. И как-то раз не вернулись к болоту. Наверно, поняли серые, что напрасно бьют ноги по глубоким снегам к обжитым, но уже пустынным лесам.

Круг их охоты расширился. Голодовки вынудили кочевать. Где случалась добыча, звери жили по нескольку дней. И — снова бродяжить. На охоту отправлялись чаще вечером и рыскали до утра. Им ничего не стоило за долгую зимнюю ночь на голодное брюхо отмахать полсотни и больше километров. Зато при удаче волки съедали до пуда мяса каждый и сутками спали. «Волка ноги кормят», — гласит пословица.

Была середина декабря, самого короткого светового времени. Мглистые рассветы сменялись блеклыми деньками, деньки — морозными и длинными ночами. Зимние чародейки-ночи зажигали в небе гирлянды звезд, леса наполняли таинственным щелканьем.

Спит природа глубоким сном. В тяжелей нависи снежных уборов стоят столетние великаны кедры. Белоствольные березы под тяжестью зимних нарядов выгнули тонкие ветви долу. Тесно, неузнаваемо все кругом. Или птица с размаху на ветку сядет, или зверь мимоходом заденет дерево — брызнет оно сверкающим снегом, будто вспыхнет снопами искр.

Своенравная зима-хозяйка богато разодела, щедро высеребрила лес. С причудами царствует она, верховодит в природе. То расстилает туманы над тишью белых полей, то свищет холодным ветром, то напускает лютый мороз, от которого лед стреляет на реках.

Но, несмотря на проделки зимы, жизнь в лесах не замирала. Если внимательно приглядеться к тайге, всюду можно заметить узоры следов, навитых зверьем на снегах.

В морозный вечер, увязая по брюхо в снегу, брел лесом медведь. Время от времени он останавливался, поднимал тяжелую голову, тянул носом воздух. Медведь был худ. На правой стороне головы вместо уха торчала розовая от мороза мочка.

Недуг не дал вовремя лечь зверю в берлогу. Исхудавший, он бродил по лесам. Вот уже несколько дней медведь ничего не ел. А началось все с той памятной ночи. Из-за непроглядной темноты затаившиеся охотники лишь ранили медведя. Одна пуля пролетела мимо, другая вскользь ударила по голове, оборвала ухо. Долго зверь болел. Выжить-то выжил, но после страшной ночи осталось тяжелое наследие: оглох на раненое ухо. А для хищника, к тому же лесного, — это большая утрата. Вместе с потерей слуха притупилось и чутье: и тут сказалась болезнь. К этому и вовсе не мог привыкнуть косолапый.

Наступила зима. Зверь не мог лечь в берлогу — исхудал. Надо снова копить жир, поправляться, чтобы лежать до весны.

Но удачи в охоте не было. Неуклюж, тупоум стал медведь. Нередко из просвеченных тальников выскакивали быстроногие косули, легко, стремительно уносились прочь. Пока-то опомнится зверь, разворотится! Он пробовал догонять животных, но тут и подавно не получалось. Искалеченный и ослабший, медведь не мог быстро бегать и тихо подкрадываться, верные пособники в охоте — слух и чутье — подвели его.

…Медведь брел и брел, все дальше и дальше. С трудом вытаскивая из снега лапы, подошел к ельнику. Хотел прилечь, уже начал разбрасывать снег и вдруг учуял пленительный запах. Единственное ухо припало к затылку, ноздри с шумом потянули морозный воздух. Медведь сделал несколько порывистых шагов — и впереди за елками увидел торную тропу лосей.

Вскоре на тропе показались два крупных лося. Они неторопливо спускались с Лысой горы. После многих голодных дней медведь не мог терпеливо ждать. Судороги сводили напряженные мускулы, с желтых зубов тянулась на снег слюна.

Все сильнее, все ближе запах. Уже слышно, как хрустит снег под копытами приближающейся добычи. Зверь, дрожа, собирает под себя лапы. И вот дух животных нахлынул сплошной волной. За деревьями появился белоногий вожак. Точно взрывом подброшенный, сорвался с места медведь, с глухим ревом в два скачка подоспел к лосю. На миг увидел широкую грудь, длинные ноги, огнисто сверкнувшие глаза и… вдруг страшный, ошеломляющий удар в лоб опрокинул его на спину! Каруселью завертелось перед глазами небо, громкий гул объял голову зверя…

Поспешность чуть не сгубила медведя окончательно. Но живучий зверь и тут не пропал. Отошла окровавленная башка на холодном снегу, медленно вернулись силы. И он жил, а жизнь приносила все новые приключения.

Только успел оправиться после поединка с лосем, новая беда приспела. Опрометчиво ступив на трухлый ствол, медведь обрушился в глубокую яму-колодец. Сильно расшибся об острые камни и долго не мог выбраться на поверхность. Что и говорить, не везло косолапому! Худой, избитый, бродил шатун по зимнему лесу.

Злой стал медведь, решительный. Ничто не могло остановить его, когда встречал хоть что-нибудь живое. Шатун и есть шатун. Не приспособленный для зимней активной жизни, он был стократ опаснее любого зверя. Если б на тропе ему попал другой медведь, не ровен час, он и на него напал бы…

И когда медведю Драно Ухо грозила голодная смерть, случай спас его. Тащился как-то к незастывшему горному ручью по заячьей стежке и неожиданно учуял запах парного мяса. Оттопырив тонкие губы, медведь с минуту жадно нюхал воздух. С треском проломал чапыгу ельника, скачками перемахнул ползучий кедрач — и увидел: под нависшей сосною на распластанной туше косули стояла поджарая дымчато-рыжая рысь. Люто мерцали глаза у потревоженной кошки, седые баки отвисли, уши стрелками опустились в стороны. Приглушенный рык клокотал в горле.

Однако рысь сочла за лучшее уступить добычу, медленно спустилась в снег и, горбя спину, нервно подергивая куцым хвостом, пошла прочь от опального владыки леса…

Грозно рявкнул медведь, со всех ног бросился к туше. Всю ночь пировал за здоровье рыси. Ничего не оставил. И пресытился. Ожил медведь, заметно приободрился.

В середине января в тайге установилась небывалая оттепель. Подул южный ветер, лесистые горы окутались мягкими тучами. С деревьев забрызгали капли, зачернели на косогорах камни. Снег намок и осел. Весело зазвенела овсянка, бойчее обычного зацвенькали синицы. И вот в один теплый вечер пошел дождь. Мелкий и частый, как весенняя изморозь, окропил он тайгу, взбаламутил лесных обитателей. Отшельник-глухарь в тот вечер не слетел по привычке ночевать в снег. Остался на сучке мшистой сосны и перед сном многозначительно пощелкал клювом. Обманутый теплом, забулькал на березе тетерев…

И медведю не сиделось под старой сосной на хворосте. Утопая в вязком снегу, пробрался в знакомый бор. Долго искал прошлогоднюю лежку. Но когда нашел ее под елью, не лег сразу — ступая в свой след, ушел далеко обратно, сделал широкий круг, снова приблизился к ели и одним громадным прыжком заскочил в берлогу.