Айза - Альберто Васкес-Фигероа

Дождь сеял без передышки, однако люди и животные соскучились по свежести грозы и сверканию молний, потому что этот бесконечный невыразительный колабобос[71] наводил тоску на коров, от него распухали суставы.

— Наш корабль, того и гляди, превратится в Ноев ковчег, — сказал Себастьян, заметив, как всего за одну ночь поднялась вода в реке. — Если и дальше будет лить, он поплывет и так, даже толкать не придется.

— Осталось еще по крайней мере две недели, чтобы река достигла максимального уровня, — отозвался Акилес Анайя. — Помнится, шесть лет назад вода поднялась на восемнадцать метров, считая от дна, дом затопило, и мне пришлось перебраться на верхний этаж, пока вода не схлынула.

— В таком случае мы возьмем на борт всякой твари по паре и будем плыть до тех пор, пока не появится голубка с оливковой ветвью, — засмеялась Аурелия. — Трудно понять эту землю: то умираешь от жажды, то вот-вот потонешь… — Она повернулась к Селесте, которая помогала Асдрубалю прибивать доску на палубе. — Здесь всегда так? — поинтересовалась она.

— Слава богу, не то сюда понаехало бы народу, и мы перестали бы жить так, как нам нравится.

— Вам действительно нравится?

Селесте Баэс остановилась, прихлопнула комара, который прилетел попить крови раньше времени, и улыбнулась:

— Не думаю, что смогла бы жить в другом месте, даже если бы мне предложили все золото мира.

Аурелия не ответила, хотя долго размышляла, отчего у той так изменился характер, потому что мать семейства Пердомо была единственным человеком, который все еще пребывал в неведении — или же стремился оставаться в неведении — относительно того, что происходило между ее сыном и Селесте Баэс.

Себастьян почти с самого начала заметил ночные исчезновения брата, и ему не пришлось особенно ломать голову над тем, где и с кем он проводил ночи. Айза, наделенная шестым чувством, многое улавливала еще до того, как это случилось; она еще во время праздника поняла, что приближается неизбежное. Акилес Анайя достаточно хорошо знал свою хозяйку, чтобы догадаться, что она влюбилась в Асдрубаля Пердомо, еще тогда, когда между ними не было физической близости. Теперь эта любовь превратилась в настоящую страсть, как Селесте ни старалась себя сдерживать, осознавая, что этой связи было суждено продлиться недолго.

Пердомо Вглубьморя хотели вернуться на море — туда, где родились и выросли, — и никому не удалось бы их остановить; они уехали бы, даже если бы им попытались помешать, и должны были отравиться в плавание еще до того, как закончатся дожди и вода пойдет на убыль.

Кораблю с такой осадкой, как тот, что они строили, необходим самый высокий уровень паводка, чтобы спуститься по Арауке и благополучно пройти стремнины и заторы до ее впадения в Ориноко, и даже эта великая река таит в себе множество опасностей для плавания, если не воспользоваться паводком. Только самые опытные бонгеро могли отважиться отправиться в плавание по реке, когда вода спадет. Хотя Селесте Баэс не сомневалась, что оба брата были опытными мореходами, она мало верила, что они сумеют провести корабль по реке, минуя песчаные отмели и предательские течения.

— Мы справимся, — успокоил ее Асдрубаль как-то на рассвете, когда они не спали после того, как почти до изнеможения занимались любовью. — Вспомни, мы сумели переплыть океан на корабле, который разваливался от старости.

— В океане нет ни подводных камней, ни предательских мелей, ни стволов деревьев, торчащих из дна реки…

— Мы успеем достроить корабль прежде, чем вода начнет спадать, не волнуйся.

— Естественно, я волнуюсь! — возразила она. — Как ты собираешься им управлять без мотора и парусов?

— С помощью шестов, как это делают бонгеро. — Асдрубаль наклонился и поцеловал ее, не дав ей возможности высказать новое возражение. — Положись на Вглубьморя, — добавил он. — Мы добьемся, чтобы этот корабль достиг большой воды.

Однако Себастьян, который технически был лучше подкован и отличался большим благоразумием, не выказывал такой уверенности, поскольку у них не было возможности опробовать судно, ведь стоило только отдать швартовы — и все, назад уже не повернешь: не получится преодолеть течение. Любую ошибку — большую или малую — придется исправлять на ходу, когда они окажутся на середине незнакомой реки в диких и безлюдных краях.

— Не забывай, что эти воды кишат кайманами, анакондами, тембладорами, иглистыми скатами, а главное, пираньями, — напомнил он брату, когда они обсуждали это наедине. — Если мы совершим какой-нибудь промах и перевернемся, у нас просто не будет возможности спастись. Эти самые пираньи сжирают корову за три минуты.

— Мы не коровы. И ничего не случится.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. А если бы не знал, знала бы Айза. Дед ей об этом сказал бы.

— Не глупи! — возмутился Себастьян. — Как ты можешь в вопросе безопасности всей семьи доверять покойнику? Это нелепо!

— Когда дело касается опасности, Айза никогда не ошибается.

— Всё когда-то бывает в первый раз!

~~~

Себастьян Пердомо не представлял, до какой степени его утверждение было пророческим, так как приблизительно в то же самое время меньше чем в двух днях пути вверх по реке Рамиро Галеон завершал сооружение примитивного плота, над которым трудился три дня.

Косоглазый на славу отдохнул в доме брата: целый месяц ничего, кроме рыбалки, покера и совместной попойки. Однажды утром он пришел к заключению, что бассейн Арауки со всеми переполненными притоками и каньо наверняка затоплен, а саванна стала непроходимой, поэтому он навьючил трех самых сильных лошадей, которых нашел, и переправился на венесуэльский берег.

— Почему бы тебе не подождать, когда дождь перестанет? — предложил Гойо. — Сейчас по льяно ты никуда не доберешься.

— Доберусь. И доберусь в самый подходящий момент: когда никто меня не ждет.

— Да на кой черт! — запротестовал тот. — К чему такая спешка? Если ты отправишься сейчас, увязнешь в грязи, в тебя попадет молния или одолеет лихорадка. Подожди!

Рамиро, который занимался вьюками и проверял, не ослабеют ли подпруги, когда промокнут, взглянул на брата поверх крупа одной из лошадей и со значением спросил:

— А ты бы стал ждать? — Он помолчал несколько секунд и, видя, что не получит ответа, усмехнулся: — Почему? Потому что ты Гойо Галеон, крутой парень, который справится с чем угодно? Ладно! Ну а я Рамиро, который в колледжах не обучался. Это ведь ты учил меня, что невозможное всегда оказывается самым легким. Береги себя и не волнуйся, потому что льяно меня щадит!

— Сколько времени тебе понадобится?

— Еще не знаю, но если в течение месяца я не вернусь — лучше забудь меня.

— Удачи!

— Удачи!

Братья пожали друг другу руки, и косоглазый сел на первую лошадь, взял поводья двух других и спустился по скользкому речному берегу, пока не достиг линии деревьев. Там он обернулся, помахал Гойо рукой: тот уже сел в лодку и поплыл назад к острову — и поскакал дальше, шлепая по грязи, по бесконечной заболоченной равнине.

Дождь все продолжал лить.

Он лил и лил, и почти пятая часть Венесуэлы превратилась в огромную лужу, из которой там и сям торчали бугорки, группки деревьев, высокие пальмы.

Небо по-прежнему было огромным серым пятном, на которое было лучше не глядеть, потому что оттуда лило прямо в душу, и ни широкополая брезентовая шляпа, ни черный непромокаемый плащ до середины икры, ни высокие сапоги не спасали от воды, а вскоре к ней добавился еще и обильный пот, стекавший по телу ручьями.

Кто-то менее смелый, чем Рамиро Галеон, возможно, отказался бы от своего намерения, в первый же день повернув обратно, однако косоглазый уже не раз доказывал, что он один из лучших бакеано Апуре, и, кроме того, он был настроен развеять все сомнения относительно того, является ли он сыном Фелисианы Галеон, буфетчицы, родившей девять сыновей по крайней мере от семерых разных отцов.

Он ехал не спеша, склонившись к шее своего коня и внимательно всматриваясь в каждую деталь, позволявшую определить, насколько грязь впереди глубока и непролазна. Когда было нужно, тут же останавливался и долго, метр за метром, прощупывал взглядом равнину, стараясь обнаружить присутствие ядовитых змей, которые могли убить лошадь за считаные минуты, огромных свирепых анаконд или грозных кайманов, которые в это время имели обыкновение покидать берега реки и подстерегать свою жертву в затопленной саванне.

А дождь все лил.

В середине дня он припустил сильнее, и Рамиро Галеону пришлось искать укрытия в каобовом леске. Не слезая с коня, он привесил к двум высоким веткам свой гамак, но прежде, чем в нем растянуться, чтобы попытаться отдохнуть хотя бы часть ночи, привязал лошадей к толстому стволу и немного поел, не покидая седла, к которому словно прирос.