Павленков - Владимир Десятерик

Конечно, было от чего огорчаться Флорентию Федоровичу. Уже который раз ни за что ни про что он изолируется от общества. Ни суда, ни следствия, ни доказательств вины — ничего этого не требуется властным башибузукам. Человек для них ничто! А если он еще пытается заявлять о своих правах, такого лучше сразу подвести под графу — политически неблагонадежный. Вот тогда — делай с ним, что хочешь. Он ведь всегда виноват! Поэтому, когда Павленкову показали написанные в одиночной камере тюрьмы стихи Марии Егоровны, он только усмехнулся, читая их. Ох уж эти женские восторги, патетика!

Одинокая жизнь самых лучших людейПодавляет тоской, притупляет;А я песни пою в каземате… МеняФилософская жилка спасает.Да юмор, да живучесть натуры моей.Да выносливый нрав, и я знаю,Что потом я свое, как уйду из тюрьмы,У судьбы в десять раз наверстаю.

Нет, все не так звонят колокола.Как нужно мне, как жду уже давно я.И в храме Божием служитель алтаряОпять не манифест прочтет у аналоя.

Когда же, наконец?.. Да уж раздастся ль он, Торжественный, глухой, заупокойный звон?

Нет, не о песнях и не заупокойном звоне размышлял в вятской тюрьме Флорентий Федорович.

За время ссылки он освоился с местными нравами и обычаями, уяснил, что губернское административное чиновничество в сплошных пороках, и, как он сам рассказывал друзьям, опять почувствовал в себе дух обличения. Так он пришел к своей «Вятской незабудке». Но прежде нужно рассказать о новых испытаниях, которые выпали на его долю…

Пребывание в тюрьме в течение целого года не только расшатало еще больше нервную систему Павленкова, но и пагубно сказалось на зрении. Он даже вынужден был обращаться к губернатору с просьбой разрешить отправиться в Казань, чтобы проконсультироваться с врачом-окулистом. Но ему в этом было отказано: боялись, чтобы эта поездка не была использована для «нежелательных» целей.

Губернатор и его приближенные хотя и не могли уличить Павленкова в конкретных нарушениях ссыльного режима, однако догадывались о его активной нелегальной работе. В донесении министру внутренних дел, составленном на основе материалов, которые были получены в результате «негласного наблюдения», вятский губернатор такими словами характеризовал итоги пятилетнего пребывания в губернии петербургского издателя: «Павленков, несмотря на пятилетнюю ссылку, не только не изменился к лучшему, но еще более озлобился против правительства, так что уже не старается скрывать своих убеждений и высказывает их явно в присылаемых начальнику на просмотр незапечатанных письмах к своим знакомым, в которых весьма нередко порицает действия правительства и глумится над ними. Между тем в течение пятилетнего пребывания своего в Вятке он исподволь, незаметным образом успел подчинить своему влиянию некоторых земских деятелей…» Считая такое влияние Павленкова «пагубным», «разлагающим», губернатор предлагал меру, с которой не согласились даже в Петербурге: через каждые две недели ссыльного переводить из одного уезда в другой, чтобы он не успевал нигде сблизиться с местной радикально настроенной общественностью. Поскольку такое предложение было отвергнуто, вятский вице-губернатор Домелунксен специально хлопочет у министра внутренних дел Тимашева разрешения на высылку Павленкова из Вятки в глухой, захолустный уездный город Яранск.

Жаль было расставаться Павленкову с Вяткой, нарушать установившийся образ жизни и работы. Однако и в Яранске Флорентий Федорович не только не прекращает своих занятий, но, наоборот, удваивает свою энергию и активность.

Утешением в Яранске была все та же работа. Он завершал подготовку «Практического курса итальянского языка» по методу Оллендорфа. К сожалению, по утверждению В. Д. Черкасова, этот труд Павленкова был утрачен. Флорентий Федорович передал его В. Д. Черкасову, а тот в свою очередь сдал на хранение в книжный магазин Покровского, где тот исчез.

Началом еще одного знаменитого павленковского издания, заниматься которым он будет на протяжении нескольких десятилетий, а сигнальный экземпляр которого увидит незадолго до своей кончины, так же был период его тягостного томления в яранской ссылке. Речь идет об «Энциклопедическом словаре», который задумал Павленков. В то время он именовался иллюстрированным словотолкователем. Словари иностранных слов, которые тогда выпускались, в частности словари Михельсона, Бурдона, Гейзе, по мнению Павленкова, не удовлетворяли запросы публики. Во-первых, они были чрезмерно перегружены специальными терминами, которые нужны исключительно узким специалистам. Во-вторых, существенным недостатком таких словарей являлось то, что на их страницах игнорировалась необходимость для читателя зрительного восприятия предметов или явлений. Поэтому Павленков считал, что если у читателя не сложилось представления о предмете, он ему неизвестен, то лучше всего дать возможность наглядно увидеть его на рисунке или фотографическом изображении. Также он особо заботился о невысокой цене книги, чтобы она была доступна максимально большему числу читающей публики. Из-за отсутствия средств Павленков не смог сразу реализовать эту идею. Представим только, что ему нужно было изготовить для книги свыше двух тысяч клише, что, естественно, выливалось в копеечку. К тому же и сам состав словаря нуждался не только в подготовке, но и в квалифицированном рецензировании, консультировании: всего этого обеспечить из Яранска Павленков, конечно, при всем желании не смог бы. Но работа велась им поистине титаническая. Достаточно сказать, что за время, которое он находился в Яранске, им было подготовлено около десяти печатных листов своего словотолкователя.

Нет, не терял Флорентий Федорович времени даром в Яранске! С местными земскими деятелями и учителями он вновь начинает организовывать школы с переездными учителями по «Наглядной азбуке». Это не останется незамеченным властями, и губернатор в ноябре 1876 года возвращает его вновь в Вятку, где, по его словам, было больше возможностей для усиления контроля за нелегальной деятельностью ссыльного издателя.

Справедливости ради надо сказать, что, находясь в Яранске, Флорентий Федорович не упускал из виду своих издательских интересов и в Петербурге. Как свидетельствует М. Е. Селенкина, ее муж и по телеграфу и путем частной переписки выполнил немало конкретных поручений Павленкова. «Александр Николаевич, — писала Селенкина, — постоянно должен был сноситься за него то с Надеиным, то с типографией, иной раз по телеграфу, о чем Павленков каким-то образом всегда находил возможность ему сообщить».