Павленков - Владимир Десятерик

Павленков отправлял письма в Нижний Новгород публицисту А. С. Гацисскому, с которым наладилась переписка. Не терпящий никаких проволочек при организации дела, которым увлекался, Ф. Ф. Павленков не ограничивался одним письменным обращением к нижегородскому адресату. Он просит Н. Н. Блинова отправиться с ответственной миссией в Нижний Новгород. Предстояло убедить А. С. Гацисского заняться подготовкой местных «незабудок» и других изданий нелегальной литературы в провинциальных центрах. «Я просил Н. Н. Блинова переговорить с Вами при проезде через Нижний о “Вятской незабудке” и наглядно-звуковых азбуках… — пишет Флорентий Федорович Гацисскому. — Моя просьба заключалась не в определении мнений передовых людей провинции о вятском опыте, а в возбуждении их воли. От того, как посмотрят на “Незабудку” в той или другой губернии, в том или другом интеллигентном кружке, положение дела нисколько не изменится; но от того, что они сделают при этом, будет зависеть весьма и весьма многое».

Он обращается к Гацисскому как к «заслуженному представителю провинциализма», старается увлечь его своей идеей, которой придает большое значение. «Весьма многие имели достаточные основания считать “Вятскую незабудку” явлением случайным, — читаем в другом павленковском письме. — Мы сами склонны были допускать, что беспрепятственный выход этой книжки обязан оплошности цензора, так как нами были приняты меры к тому, чтобы, с одной стороны, ввести его в заблуждение (несомненно, Павленков в данном случае подразумевает изменение подлинного лица издателя. — В. Д.), а с другой — заставить его вместо настоящего чтения ограничиться самым беглым и поверхностным просмотром. При таком шатком и неопределенном положении дела нельзя было рассчитывать на сколько-нибудь дружную поддержку со стороны других губерний, по крайней мере, на поддержку немедленную, безотлагательную. Где можно опасаться, — там немыслимы точные арифметические расчеты».

«Но в настоящую минуту положение дел значительно изменилось: на днях, как нам известно, появилось второе издание “Незабудки”, — пишет он далее, — и также беспрепятственно, как и первое, несмотря на вавилонское столпотворение, произведенное этой маленькой книжкой в среде вятского общества и местных властей. Мне положительно известно, что Тройницкий (вятский губернатор. — В. Д.) по поводу первого издания “Незабудки” входил в переписку с министром внутренних дел и лез из кожи, доказывая, что, мол, подобные книжки подрывают авторитет местных властей, что в данном случае инициатива исходит от политических ссыльных, отрицающих основы современного порядка и т. д., и т. д. Несмотря на всю эту массу охранительной лжи, Петербург не тронул пальцем второго издания и пустил его свободно гулять по белому свету. Отсюда прямо следует, что центральная администрация в принципе признает пользу таких сборников или, по крайней мере, ничего сама против них не имеет. А коль скоро это так, то половина дела сделана, провинции без всяких опасений могут приступать к изданию своих обличительных ежегодников или выметанию сора из своих заваленных сором изб».

«Вы пишите о многом, но всего более о газете, — говорит Флорентий Федорович в одном из последующих писем в ответ на соображение о газете, замышлявшейся тогда Гацисским и его друзьями в Поволжье. — Ах, и у нас стали думать о том же, но конечно, соответственно господствующему духу наций местной “интеллигенции”… Да, горько даже передавать, что газета задумывалась для борьбы с “Вятской незабудкой”, этой дерзкой нарушительницей мирного сна под небесами всевозможных властей, в том числе и земской — самоуправной».

И Флорентий Федорович настойчиво добивается от Га-цисского сведений о том, что им сделано для пропаганды мысли о повсеместном налаживании выпуска «Незабудок», дает практические советы, как параллельно с организацией областной газеты можно было бы выпускать подобные обличительные сборники.

В своей борьбе за право заниматься любимым издательским делом Павленков использовал любые возможности. Одним из каналов, позволяющим обойти цензуру в тот период, как выяснилось, был тот, что такое право не являлось исключительно прерогативой одного цензурного комитета.

Церковь также располагала своей, духовной цензурой. Почему бы не использовать и такую возможность? И в последний год своей вятской ссылки Флорентий Федорович готовит книгу под несколько, казалось бы, выпадающим из общего ряда его изданий заглавием: «Страдания Великого Учителя Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа». Книга предназначалась для семейного чтения. В качестве составителя значится Боример Николаевич. Книга отпечатана в Санкт-Петербурге довольно-таки большим тиражом — восемь тысяч экземпляров. Она невелика по объему — всего тридцать две страницы, да и стоит «по-божески» — двадцать копеек. 28 марта 1878 года на ее издание было дано дозволение духовной цензуры.

Однако по-другому прочитала «Страдания Великого Учителя…» светская цензура! Ибо уже 28 апреля 1878 года министр внутренних дел А. Е. Тимашев в конфиденциальном отношении к обер-прокурору Синода графу Д. А. Толстому делился своими впечатлениями. Он указывал, в частности, на то, что автор излагает учение христианства «с крайней односторонностью, направленной к оправданию преступных действий известной категории личностей, пропагандирующих изменение существующего общественного строя». Граф принимается за чтение и уже через пару дней, 1 мая, пишет ответ: «Рассмотрев названную брошюру, я… нашел, что она, будучи проникнута духом рационализма, вместе с тем направлена к пропаганде социалистического учения; это направление, едва уловимое в большой части содержания брошюры, с особенною ясностью и резкостью высказывается в нескольких местах ее (таковы места на стр. 9, 10, 29, 30, 31–32)». Руководитель Синода согласен: «Распространение ее в обществе нельзя не признать вредным».

Другими словами, церковь кается в том, что ее стражи то ли по неведению, то ли по нерадению допустили промах. Нетрудно представить и те суровые кары, которые пришлось понести конкретным виновникам из духовной цензуры за содеянное «прегрешение». Но больше заинтересуемся другим. В ответе обер-прокурора Синода отмечается высочайшее мастерство автора (добавим: издателя Павленкова!), которому удалось передать свои прогрессивные взгляды с такой степенью искусности, что они были едва уловимы в большей части брошюры, хотя рассыпаны по ней, как видно, были весьма обильно.

Далее война с этим изданием велась уже единым фронтом. 13 мая 1878 года Главным управлением по делам печати был подготовлен циркуляр для начальников губерний. В нем сообщалось, что «министр внутренних дел по согласованию с обер-прокурором святого Синода и главным начальником III отделения собственной его Императорского Величества канцелярии признал необходимым на основании 178 ст. устава цензуры запретить обращение напечатанной с разрешения духовной цензуры брошюры “Страдания Великого Учителя…”». Синод разродился секретным указом духовно-цензурному комитету, предписав ему ни в коем случае не дозволять второго издания этой брошюры, которая оценивалась как вредная по содержанию. Имеются сведения и о том, как была уничтожена часть тиража этой опальной павленковской книжечки: 27 мая 1878 года в Москве 171 экземпляр был сожжен, в Петербурге 25 мая 1878 года со 143 экземплярами расправились на картонной фабрике Крылова «посредством обращения в массу». Правда, улов был не такой и большой, если учесть, что восьмитысячный тираж ее уже разошелся.