Недотрога - Яна Невинная

— Значит, хэппи-энд?

— Да, любовь победила.

Медленно кивнув, Максим мельком взглянул на сцену и тут же снова обратил свое пристальное внимание на меня. Я ожидала каких-то комментариев, насмешек, вопросов — чего угодно, только не сухого кивка. Наверное, ему скучно и неинтересно. Но никаких угрызений совести по поводу того, что затащила его на балет, я не испытывала, разве что легкую досаду оттого, что не могу в полной мере наслаждаться созерцанием порхающих по сцене балерин.

— Может, шампанского? — спросил Максим, когда услужливый официант, старающийся быть незаметным, тихо вступил в ложу и предложил услуги.

И снова, как и по дороге сюда, я отказалась. Во время поездки я преимущественно молчала, наблюдая сквозь тонированное стекло за мелькающими огнями серо-белого угрюмого города. По сравнению с безликой картиной за окном сейчас на сцене творилось самое настоящее цветовое безумие. Музыка — отдельный разговор. Оркестр находился, как обычно, в яме, и я не видела людей с инструментами, но мне не составляло никакого труда расщепить музыкальное сопровождение на отдельные элементы.

Звуки скрипки резали по обнаженным нервам, словно остро отточенное лезвие. И со временем я обнаружила, что не понимаю, получаю ли эстетическое удовольствие или мучаюсь, ощущая музыку не так стройный ряд, а как оглушающую какофонию.

Оказалось, что не готова еще вернуться в свой прежний мир и жить музыкой, не готова играть, брать в руки инструмент и даже слышать, как звучит скрипка! Если раньше всё мое тело вибрировало и звенело, стоило смычку соприкоснуться со струнами, то сейчас звук любимого инструмента напоминал назойливый жалящий и жужжащий рой пчел. От этого стало больно, горло сдавило мучительным спазмом подступающего рыдания, и отчаяние затопило меня с ног до головы.

— Мы можем уйти? — попросила я жалобно и, не дожидаясь ответа, выскочила из ложи, несясь сломя голову по тихому коридору. Мои шаги звучали дробными ударами каблуков по паркету, а позади раздавалась тяжелая поступь Суворова. Остановившись возле лестницы, я не решалась бежать вниз, потому что вдруг задрожала от охватившей меня слабости и чуть не упала. Голова закружилась, и я не возражала, когда Максим поддержал меня за локоть, не давая скатиться по лестнице.

— Тая, что с тобой? Тебе плохо? — запричитал он, как заботливая курица-наседка, и от беспокойства и теплоты в его голосе я удивленно заморгала. Я-то думала, что он рассердится, что убежала вдруг ни с того ни с сего, схватит меня за плечи и начнет требовать объяснений.

Вместо этого он спросил, приобняв:

— Поедем домой? Ты, наверное, не совсем выздоровела. Я дурак, что вытащил тебя сюда.

— Домой… — прошептала я себе под нос, снова возвращаясь мыслями к своему безрадостному положению, и замотала головой из стороны в сторону: — Лучше куда-то, где мы сможем поговорить. Нам это нужно.

— Хорошо, — согласился Максим и стал спускаться вниз по лестнице, ненавязчиво утягивая меня за собой. Я смотрела на наши сплетенные пальцы и думала, думала…

Находясь так близко от Максима, я ощущала безумную мешанину чувств. Его жар, его запах, его проникновенный и горячий взгляд действовали на меня, лишая воли к сопротивлению. Его властность ощущалась каждую секунду, когда он оказывался на территории моего личного пространства, вторгался в него. _ _ Мысли путались, и я забывала слова, чувствуя себя растерянной глупышкой рядом с уверенным в себе мужчиной, в плену его харизмы и природного магнетизма. В то же время воспоминания о прошлом никуда не уходили и, возвращаясь короткими яркими вспышками, заставляли меня цепенеть.

Неужели я всегда буду в таком униженно-подчиненном состоянии? И только стресс и адреналин смогут помочь мне говорить с ним смело и без смущения, как случилось в загородном доме? Нужно время, чтобы хотя бы привыкнуть к нему и взять свои чувства в узду. Но времени у меня нет. Больше такой роскоши мне никто не предоставит, как и верного совета. С некоторых пор я сама по себе.

— О чем ты постоянно думаешь? — спросил он, в очередной раз укутывая меня в шубу, невесть откуда взявшуюся, но не просто накинул ее мне на плечи, а взял за воротник и потянул за него, приближая к себе. Глаза в глаза. Ловя мой взгляд. Мои руки машинально взметнулись вверх, чтобы найти опору, и соприкоснулись с гладкой тканью лацканов пиджака. Но под ними я чувствовала твердокаменные мышцы, горячее сильнее тело Максима. Его взгляд трудно было выдержать, и я опустила глаза, буравя его шею и пульсирующую жилку под кожей.

Когда-то я мечтала касаться ее, а теперь любые физические эмоции моего тела словно ушли в монастырь и дали обет целомудрия, и им на смену пришел всепоглощающий страх.

Страх ошибиться, страх быть униженной, страх оказаться в лапах тирана, способного на жестокие поступки. Карателя с каменным сердцем.

— Я думаю о том… о том… — сглотнув, стала шептать куда-то в область груди Максима, — что невероятно жалею о том, какая я слабая. Меня оказалось так легко сломать, и каждый старался больше прежнего — добить меня и показать свою силу. Ты! — вдруг вскинула я голову, понимая, что боль готова выплеснуться наружу и превратиться в острые стрелы, таранящие грудную клетку Максима. Желательно насмерть.

— Откуда в тебе столько жестокости? Ты можешь мне объяснить, почему любовница твоего отца должна была отвечать за его связь на стороне? Как тебе пришел в голову такой кровожадный план? Неужели у тебя ни разу не возникло мысли, что это жестоко? И как теперь ты можешь надеяться, что я прощу тебя? К чему эти лимузины, розы, походы в балет, наряды?! Зачем? Это похоже на то… будто ты надеешься, что сможешь купить меня, как-то компенсировать все страдания? Зачем… — дернувшись, я вырвалась из рук Максима и всхлипнула.

Боже мой, как плотину прорвало. Я не хотела показывать ему, как мне больно. Не хотела, но так сложно держать всё внутри! Или, наоборот, стоит дать ему знать, что творится у меня на душе?

Он смотрел на меня и молчал. С абсолютно непроницаемым лицом. Наверняка он навсегда останется для меня загадкой и не даст честных ответов на вопросы. Не стоило и надеяться. Суворов снова шагнул