Недотрога - Яна Невинная

— Ну давай не будем делать вид, что ты не знаешь, какую именно квартиру и зачем? — поморщился я от притворства Арсения.

— Я, если что, не оправдываю, — поспешил он заверить. — Но и не одобряю. Но мое дело маленькое, сам понимаешь.

— Так, ладно. Что еще она могла натворить? Может, ездили в одну музыкальную консерваторию? Или она с кем-то из деканата связывалась?

— Нет, об этом я не в курсе. Если хочешь, разузнаю. Но, если честно, темы Вознесенских лучше пока не касаться. Наталья сразу сатанеет, хоть водой обливай, — Сеня тяжело вздохнул, и я на расстоянии ощутил, как сильно его задевает наша непростая семейная ситуация.

— Так ты и обливай, — невесело пошутил я, потирая небритое лицо рукой. — Только не выпускай из дома и держи вдали от опасных предметов и лекарств.

Нажав на отбой, отправился в ванную сбрить с себя двухдневную щетину. Тая продолжала спать. Прошло несколько часов. Я с головой погрузился в работу. В глазах мельтешило от бесконечных рядов букв и цифр, от деловых разговоров онемел язык, а мышцы от многочасового сидения на стуле одеревенели. Но дела есть дела, они не ждут, а деньги сами себя не заработают. Размявшись, я покрутил головой и помассировал шею, подумав, что Тае пора просыпаться. На часах уже почти шестнадцать ноль-ноль, ей неплохо бы поесть.

Но очутившись в спальне, я остановился в нерешительности. Она так крепко спала, что было жаль будить. Но всё же прошел к постели, присел на край и осторожно потеребил ее за плечо, позвав по имени. В ответ Тая только простонала и медленно открыла воспаленные глаза. Она казалась разбитой и измученной. Взгляд плавал и не мог сфокусироваться.

Глаза были словно пьяные, с красными лопнувшими сосудами. На бледном лице появился болезненный румянец. Облизнув сухие потрескавшиеся губы, она что-то невнятно простонала.

Мысленно ударив себя по лбу, я бросился на кухню и налил в стакан холодной воды, вернулся обратно и, усадив Таю, напоил. Пришлось помогать ей во всем. Она была так слаба, что едва могла удержать в руке стакан. А еще была горячей, как печка.

Заболела. Снова. Она такая хрупкая, что сломается от слабого дуновения ветерка. Так когда-то сказала о ней Алина. И я понимал теперь, что она права.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил с беспокойством, помогая ей поставить градусник и убирая назад прилипшие к взмокшей коже волосы.

— Голова болит… — только и могла хрипло простонать она.

Чувствуя себя виноватым за состояние этой девушки, уложил ее обратно на подушки и метнулся в ванную, где смочил маленькое полотенце в холодной воде и затем положил его на лоб Тае. Но эти временные меры я применил только до приезда врача. Он констатировал, что помимо обычного ОРЗ имеет место сильный стресс, больной нужен покой, обильное питье и регулярное применение лекарств и успокоительных. Но главное — покой. Врач неодобрительно посмотрел на меня, словно рентгеном просветил. Будто это я довел лежащую в болезненном дурмане девушку до такого состояния. Что ж, он прав.

Началось бдение у постели больной, продолжавшееся три дня. Домработница здорово меня выручила, обеспечивая Тае чисто женскую помощь, готовя бульоны, кисели и каши, пичкая лекарствами. Я же старался беспокоить Таю не так часто, как мне бы хотелось. Всё же был основной причиной ее стресса. Сначала я пытался кормить ее с ложечки, давать лекарства, предлагал любую помощь, но наталкивался на отказ совершенно во всем. Она прятала глаза, отвечала односложно, воспринимала меня как пустое место. Я временно отступил, давая ей возможность оправиться.

Но так о многом хотелось рассказать. Как продал ее старую квартиру и купил новую, как перевез туда всё барахло из двухэтажных апартаментов, где она раньше жила с мамой. Даже чертовых рыбок. Часть вещей притащил в свою квартиру. Как занялся разводом и восстановлением в консерватории, причем в успехе обоих этих предприятий был уверен на девяносто девять процентов.

Как ее муженек под давлением отписал жене одну из бабкиных квартир. С этим чмом встречался лично, полюбовался на его знатно разукрашенную рожу, пообещал переломать все кости, если посмеет сунуться к Тае. В общем, жизни мужика научили.

Была еще одна тема обсуждения — его помощь матери Таи в освобождении из СИЗО и перечисление большой неустойки. Меня сразу смутило — откуда у бедного-несчастного водителя такие деньги и связи?

Оказалось, что этот ушлый имбецил никому не помогал и ничего не перечислял. Ему позвонил какой-то человек, не представился, но сказал, что он от Дмитрия Николаевича Суворова, попросил заботиться о Таисии и не беспокоиться о СИЗО и неустойке. Таким образом, Бочкин воспользовался ситуацией и, ничего не сообщив Тае и ее матери, присвоил себе чужие заслуги и тем самым получил согласие на замужество!

Все используют Таю. Все, кому не лень. В том числе и я.

Но это в прошлом.

Вопрос в другом. Получается, отец заботился о любовнице и ее дочери. Интересно, что ему известно о происходящем с Таей? Кто-то следит за ней? А за мной? Если так, то от отца не укроются те шаги, которые мы с мамой предпринимали, чтобы отомстить… Интересно, что он сделает, когда узнает?

Рассудив, что пока все-таки больше хороших новостей, чем плохих, я решил отпраздновать выздоровление Таи каким-нибудь культурным походом. Кино, театр, филармония, ресторан, цирк… Что угодно, лишь бы ее порадовать.

Не знал, что она любит, согласится ли, но надеялся, что ей захочется куда-то выбраться и поговорить на нейтральной территории.

Мне не терпелось рассказать ей хорошие новости. Но почему-то был уверен, что она пойдет в отказ, дрожал, как подросток, приглашая на свидание. Не имел права приказывать или настаивать, теперь моя добровольная участь — носиться с Таей, как с хрустальной вазой. И, что странно, я ничуть не возражаю.

Когда Максим пригласил меня на свидание в какое угодно место по моему выбору, я испугалась и растерялась. Это было очень неожиданно. Сама не знаю почему, но я согласилась.

Вернее, знаю. Потом уже поняла, что на то имелось несколько причин. Во-первых, нам нужно было разобраться во