Оперные тайны - Любовь Юрьевна Казарновская

Рихард Штраус

Там надо иметь совершенно сумасшедшее дыхание, нужно уметь его дозировать, распределять на эти бесконечные, бесконечные фразы. Надо, чтобы голос лился, лился и ещё раз лился.

Прекрасная Елена из Египта

Сказанное вовсе не означает, что я в восторге от всех опер Штрауса. Я как-то слушала «Женщину без тени»… Не могу сказать, что пошла бы её слушать ещё раз…

Но у Штрауса есть и потрясающие, но вовсе не известные в нашей стране страницы музыки. Например, одна из последних опер, написанных им на либретто Гуго фон Гофмансталя – «Елена Египетская». Её премьера состоялась в 1928 году. Либретто написано на сюжет из Еврипида и повествует о приключениях прекрасной Елены и её супруга Менелая в Египте, куда они попали, возвращаясь на родину после взятия Трои. Оно откровенно слабовато, не зря Штраус эту оперу трижды переделывал – но музыка совершенно роскошная!

С «Еленой Египетской» меня познакомил очень талантливый и очень известный немецкий дирижёр Кристиан Тилеманн. Он меня хорошо знал по работе в Metropolitan Opera: я там пела Дездемону, а он дирижировал «Арабеллой». Сегодня он руководит одним из самых знаменитых оркестров Германии – Дрезденской капеллой. А в первые годы наступившего века он был главным дирижёром берлинской Deutshe Орег, и я с ним пела Тоску и Саломею.

Христиан Тилеманн

А «Елену Египетскую» мы с ним пели в начале 2000-х в лондонском Royal Festival Hall и в Баден-Бадене, на фестивале Royal Opera House. Её музыка немного напоминает музыку «Ариадны на Наксосе». В ней уже немало таких колких, сатирических, постмодернистских интонаций, каких в «Саломее» нет. «Саломея» – это такой ещё романтический Рихард Штраус – с уколами и с «бросками» в сторону некоего Шёнберга и лишь намёками на Альбана Берга.

А здесь настоящий постмодерн! Большая, полная трёхчасовая двухактная опера. С Тилеманном как со специалистом по Вагнеру и Рихарду Штраусу работать было невероятно интересно! Особенно по тексту и интонации. Плюс совершенно фантастический состав: я вместе с хорошо памятной нашей публике по конкурсу Чайковского Деборой Войт. А другими партнёрами были певцы, которые всю жизнь пели немецкую музыку. Элан Тайтус. Джон Хортон Мерей… Мы просто подзаряжались идеями друг от друга!

Эта опера на редкость трудна с вокальной точки зрения, в ней очень много каких-то безумных скачков. Туда-сюда, туда-сюда. От до второй на соль малой сразу прыгнуть! Эти скачки требуют очень большой, очень жёсткой вокальной дисциплины. Я занималась интонированием даже больше, чем самим вокалом. Это немецкий текст, немецкая скороговорка – там в очень большой мере надо быть инструменталистом и очень большим «слухачом». Как, впрочем, и в «Саломее».

Всё может начинаться безобидно, очень плавно, очень красиво. И вдруг в моей арии такой драйв начинается – совершенно противоположные техники! С Саломеей я «бодалась» год. С Еленой – полгода. Много занималась с Тилеманном в Ковент-Гардене смысловыми акцентами в тексте и в музыке.

Тилеманн говорил: «Люба, надо менять моментально краску, надо менять виды техники и делать это очень лихо. Со стаккато тут же перейти на абсолютно плавнейшее легато». Опять у Штрауса тут какой-то колкий, абсолютно сбитый ритм – вот в чём сложность! Короче, пришлось изрядно попотеть.

Любовь Казарновская в роли Саломеи. Фото Екатерины Рождественской

Музыка оперы очень хорошо воспринималась и немцами, и англичанами. Но она похожа на калейдоскоп – в ней, скажу ещё раз, постоянно меняется ритмический и вокальный рисунок и ни на минуту нельзя расслабиться! Это не «Арабелла» и не «Кавалер розы», где всё пропитано венской плавностью и взято в рамки неторопливого, льющегося венского стиля. Тут абсолютно всё противоположно!

Дом Рихарда Штрауса в городе Гармиш

Япония. Россия. Рихард Штраус

Иногда приходится слышать, что музыку Рихарда Штрауса способны в полной мере воспринимать только в немецкоязычном мире. Как бы не так! Я убедилась в этом на личном примере, когда приехала на гастроли в Японию, которая во всех отношениях от «немецкого мира» далека.

Я три раза пела Саломею в Японии, в токийском Сантори-Холл. И Общество Рихарда Штрауса, Richard Strauss Gesellschaft – есть в Японии и такое! – попросило меня спеть ещё и концерт из его произведений в их очень красивом камерном зале. И я спела в двух концертах под рояль «Четыре последние песни»: «Beim Schlafengehen» – «Отходя ко сну», «September» – «Сентябрь», «Fruehling» – «Весна», «lm Abendrot» – «На закате», а потом «Morgen» – «Завтра», «Nacht» – «Ночь», «Посвящение» и «Цецилию».

Какие там разбирающиеся люди! Это просто невероятно. Как они слушали! А потом забросали меня вопросами: «Мадам, а как вы эту фразу интерпретируете?», «А что для вас значит вот этот пассаж?», «А почему “Abendrot”, последняя песня в цикле “Четыре последние песни”, по гармониям очень сильно напоминает Вагнера? Вот что вы по этому поводу думаете?», «Был ли Вагнер для Рихарда Штрауса идеалом?»

То есть мне задавались такие вопросы, что будь здоров – профессиональные музыканты не всегда на такие способны! И я поняла, что там множество глубоко чувствующих и восприимчивых людей, изучающих мировую культуру и хорошо знающих её.

 Фонтан в городе Гармише

Кстати, у нас как-то подзабыли, что Рихард Штраус, уже будучи автором большинства своих самых знаменитых опер, приезжал на гастроли в Россию – это было в самом начале 1913 года. К этому времени Мариинский театр приуронил постановку «Электры». Несмотря на явное недовольство некоторых корифеев отечественной музыки – например, Глазунова, – гастроли прошли с колоссальным успехом, и композитор рассчитывал в следующем году снова приехать в Петербург. Не сложилось – началась Первая мировая война…

Отшельник из Гармиша

На гонорары от самой своей скандальной оперы – «Саломеи» – Штраус в 1907 году приобрёл большой участок земли в городе Гармиш, который с тех пор старался покидать как возможно реже и в котором написал большинство своих сочинений.

Шарж на Р. Штрауса

В 1935 году Гармиш в приказном порядке слили с соседним, расположенным восточнее, на месте древнеримского лагеря Партанум городом Партенкирхен. Произошло это слияние, несмотря на протесты местных жителей, в канун IV зимних Олимпийских игр. После них тишина и патриархальность старинных красивых посёлков, внезапно превратившихся в модный зимний курорт, были во многом