Заклятый друг (СИ) - Нэн Джойс

Языком в рот. Пальцами под рёбра. Бедром между моими голыми ногами.

Граница между нами срезалась и засочилась. Как я опять. Там, где его горячее бедро упирается в меня.

Он проникает глубоко. Полностью накрывая мой язык своим. И выходит влажно. Так, что даже когда между нами уже несколько сантиметров, я чувствую тонкую нить слюны, моей и его, перемешанной. Цепочкой, соединяющей наши разомкнутые губы.

Она растягивается. Рвётся. Лопается. Так ощутимо, будто была не из влаги.

Из того, что никогда не должно было утратить прочности.

Он сбрасывает с себя толстовку.

Высеченный как из мрамора Макс.

Даже золотые волоски на его руках кажутся частью чего-то сложного, разработанного на основе замысловатых чертежей.

А эти чертовы жилки, огибающие выпуклую кость у основания кисти. Они сводят меня с ума так, будто раньше не сводили.

Желание провести по ним упруго, потереться об них щекой. Так часто простреливало в моё сознание из бессознательного, когда мы просто были друзьями.

Это желание теперь такое сильное, как будто свежее, как будто в первый раз возникло.

Я просовываю руку между нашими телами, прижимаю ладонь к твёрдой выпуклости. И спрашиваю шёпотом:

— А если я сейчас скажу «нет», ты сможешь остановиться?

Он весь холодеет.

62. Макс

Однажды я не смог остановиться.

Но если сегодня получилось — это ведь не прощает меня?

— Арский! Ты всё проворонил!

Крон пронёсся мимо и захватил фрисби.

— Сам отбирай теперь!

Я догоняю собаку. Рыжий шалопай дразнится, пятится и демонстративно рычит.

Удаётся ухватить тарелку за край, и мы начинаем перетягивание.

— Давай же, Крон! Сжалься над ним, — подбадривает Даша.

Пёс отпускает фрисби и бежит в сторону Даши прежде, чем я успеваю отшвырнуть тарелку.

Соболева подпрыгивает высоко. Так, что свободная на ней толстовка подлетает, оголяя белый животик.

Ловко перехватывает тарелку у свистящего воздуха.

— Не отдам! Не отдам! Не отдам! — крутится то в одну сторону, то в другую.

Крон массивный, и ему нелегко разворачиваться, чтобы обогнуть мою жену.

Дашка отскакивает, легонько подпрыгивает, и бросает мне тарелку.

На этот раз ловлю.

И чувствую себя счастливым дураком.

Разве можно быть счастливым от того, что вы просто бросаете друг другу фрисби? Играете в одной команде против собственной собаки. И ты знаешь, что Дашино расположение к тебе — следствие обмана.

А завтра она снова будет ненавидеть тебя.

Соболева отдаёт пойманную фрисби Крону. Тот не отстаёт.

— Что? Ещё играть? — наклоняется к собаке. — Ты такой большой. Такой большой, — треплет его гриву. — А играешь как щенок, да?

Отбирает тарелку. Играется с собакой. Седлает его. Падает на землю.

Крон пытается подлезть ей под бок, чтобы добыть спрятанную под толстовкой тарелку. А Дашка хохочет.

Сдаётся. Бросает фрисби прочь.

Я помогаю ей встать.

— Замёрзла? — отряхиваю листья, прилипшие к волосам. На её румяных щеках полоска грязи.

Она сейчас похожа на сбежавшего из дома подростка.

Её хочется пригреть. Позаботиться. Научить.

— Когда просто стою — холодно.

— Пойдём домой. Ваня скоро проснётся.

— Ты побудешь с нами?

— Конечно.

Мы идём в сторону дома.

— Я придумала, где хочу провести медовый месяц, — она прижимает свои пальцы к моим, когда я беру её за руку.

— Так, я весь внимания.

— Ты рассказывал, что у тебя остался домик в деревне. Бабушкин.

— Соболева, там туалет на улице, и буржуйка вместо центрального отопления.

— Ты не справишься?

— Справлюсь, конечно. Но…

— Я умею вести хозяйство, я выросла в доме. Там будем только мы втроём. Воздух, грибы, тесные комнатки. Хотя бы пару недель, а?

Понимаю, что она не шутит. Соболева готова уехать со мной в маленький поселковый домик. И ей даже в голову не приходит, что все те наряды, которые она скапливала в гардеробной за время нашего брака, там ей будет негде носить.

Потому что Даша, которая не помнит, почему мы теперь вместе, не нуждается в этих нарядах. И плевать ей на то, кто как на неё посмотрит. Позавидует ли ей. Поставит ли лайк.

Ей не нужны мои деньги. Как и было раньше.

Она просто хочет, чтобы мы были вместе.

— Хорошо. Я завтра съезжу посмотреть дом. Сниму видео. И вечером вернусь, обсудим ещё раз.

— Спасибо, Макс. Я уверена, что нам там будет здорово.

Разуваемся. Доходим до ванной комнаты.

Она останавливается. Поворачивается.

Её лицо словно светится изнутри.

Она смотрит с безграничной добротой.

Как будто ей никогда и не надо было прощать.

— Давай сегодня, — она бодает меня лбом в грудную клетку, снова поднимает взгляд, — давай просто поспим в одной кровати, хорошо?

Даша любила меня.

И если бы я всё не испортил, этот день мог бы стать правдой.

Я снимаю часы и прячу в карман.

И смотрю на неё так, как тогда, в тот вечер.

С пустотелой похотью, оболочка у которой оголённые провода.

И с ненавистью спрашиваю:

— Можно я помогу тебе?

Соболева стоит спиной к двери. Я упираю ладонь рядом с её головой. И толкаю дверь.

Даша тяжело сглатывает. Свистящий вдох затыкает ей горло.

Наклоняюсь к уху. И пока веду ладонью по её бедру, словно задирая платье:

— Ты позволишь мне, Чуточка? Искупать тебя.

63. Макс. Прошлая осень

Лучше бы она не приходила.

Чтобы пережить черноту, нужно хорошенько её прощупать. Каждый квадратный миллиметр черноты.

А светлые вкрапления всё искажают. Даша своим появлением распыляет их на жизненное полотно целиком.

— Ты чего трубку не берёшь? Я же волнуюсь, — она перешагивает порог.

В коротком платье, которое открывает красивые бёдра с углублением между мышцами сбоку. Эта впадина отчётливо проступает, когда Даша наклоняется, чтобы расстегнуть босоножки.

— Не разувайся.

Даша поднимает на меня голову. И смотрит с беспокойством.

Да я и сам прекрасно слышу свой голос. Как эхо. Пустое. И невнятное. Будто слова не человек воспроизвёл, а тень.

Кажется, я сам себя жалею.

Нужно трансформировать жалость в ярость. И направить её на кого-то другого. Ещё живого.

— Там дождь был. Пока дошла от метро, заляпалась, — выворачивает ногу, пытается отряхнуть с тонкой щиколотки присохшую грязь. — Бесполезно. Коля сказал, ты здесь уже второй день зависаешь. И ни с кем не хочешь разговаривать.

— Не соврал.

— Значит, не только меня игноришь?

— Не только.

Она убирает чёлку со лба. Ей неловко. Всматривается в меня. Пытается отыскать хоть микроскопическую трещину, чтобы пробиться через эту глухую стену безразличия моего ко всему, даже к ней.

— Я пришла, чтобы побыть с тобой. Могу просто помолчать. Хорошо?

Трещин нет, но она всё равно пробирается в моё пространство. Затекает в мысли и чувства. Своим этим взглядом, интонацией, и ещё чем-то невидимым. Заставляя