Сказание о страннике - Дэвид Билсборо

Привязав Квинтессу и кобылу Паулуса к частоколу у входа, мужчины понемногу перетащили всю свою поклажу внутрь — в маленькую комнату, тускло освещенную четырьмя или пятью чадящими сальными свечами, установленными в небольших нишах в стене. При таком скудном освещении ничего не было видно, разве что земляной пол, выстланный сухим тростником, от которого пахло душным летом. В центре комнаты красовался огромный древний котёл, подвешенный на треноге; все его части покрывал толстый слой чёрного жира, распространявший «аромат» почище харчевни «Свинья и хрящ», которая располагалась на рынке Нижний Котёл в Нордвозе.

Неподалёку стояло грубо сработанное удобное на вид кресло-качалка, проделавшее две глубокие вмятины в засохшем на полу жире, а возле расположились большой кувшин с водой и горшочек, испускающий кислый запах. Огромный дубовый стол у стены и простенькая скамейка — доска, положенная на два брёвнышка.

Вот и вся обстановка; в стене напротив виднелись две двери.

— Сейчас вернусь. Устраивайтесь, — сказала Ним.

В сомнении оглядываясь по сторонам, путники продолжали стоять, а хозяйка исчезла за дверью справа. Через минуту она вернулась с охапкой одеял, ковриков и пледов из овечьей шерсти. Сбросив их на пол, женщина занялась огнём. Довольно быстро ей удалось разжечь большое пламя, затем Ним, с лёгкостью подняв тяжёлый кувшин, вылила его содержимое в котёл.

Нибулус прочистил горло:

— Мы действительно очень тебе благодарны, добрая женщина, — начал он как можно любезнее. — Ты будешь щедро вознаграждена за доброту. Я ещё не представился. Меня зовут Ниб, я наемник с юга, а это мои товарищи. Держим путь в Божгод, что лежит далеко за Пастушьими землями Тассов. Направляясь туда, мы и угодили в западню, расставленную в этих лесах нечестивой тенью Зла.

Лицедейство и ложь давались пеладану нелегко, ведь он был не их тех, кому необходимо что-то из себя изображать. Тем не менее воин не желал раскрывать цели путешествия, пока не разберётся, кто такая Ним Кэдог и прочие селяне. Различила женщина фальшь в его словах или нет, виду она не подала. Как и не выказала никакого интереса к сказанному. Было даже непонятно, знает ли она, кто такие наёмники. Ничего не сказав, Ним продолжала заниматься хозяйством.

Закончив с очагом, женщина отошла в тень, и путешественники потянулись к огню. Оставив на некоторое время лежать на полу бесчувственные тела товарищей, путники грели руки, вглядываясь в голодные языки пламени. Не обращая внимания на снующую Ним, мужчины наслаждались теплом, встречая его, как старого доброго друга: наконец их мокрые озябшие тела согрелись. Огонь загудел, столб дыма и искр поднялся к дыре в крыше. В комнате стало светлее.

Бесчувственные товарищи ухожены, спасённая кладь перебрана; теперь четверо путешественников смогли чуть расслабиться и внимательнее оглядеть окружающую их обстановку.

По чести, к жилью такого рода никто из них не привык. Самым неприятным оказалось зловоние: помимо дыма, пропитавшего закопченные брёвна низкого потолка, и затхлых испарений, которые струйками пара поднимались от мокрой одежды, в душной лачуге царил въевшийся за многие годы, невыветриваемый запах стряпни.

Кладбище ароматов, зал памяти неприятных и прилипчивых запахов.

Однако самое главное, они под крышей. Им не удавалось заночевать в доме около месяца, а тут тепло и сухо. К тому же в углу стояла огромная оловянная бадья для купания, только и ждущая, чтобы её наполнили. А от запахов готовящейся пищи уже слюнки текли.

Много еды для путешественников, которые почти не ели неделями!.. Лачуга Ним Кэдог перестала казаться негостеприимной.

В течение долгой трапезы измученные и грязные путники по очереди залезали в бадью. Ванна неизменно пополнялась водой, а стол — новой пищей, которую Ним подносила из соседней комнаты, позволяя гостям довольствоваться лишь собственной компанией. Старая одежда мокрой грудой валялась в углу, и после принятия ванны каждому были предоставлены новые одеяния.

Спустя час подошла и очередь Гэпа — самого последнего, конечно. Юноша с радостью погрузился в слегка грязноватые, но тёплые объятия воды. Он уже наелся до отвала бараниной с чёрным хлебом, выхлебал четыре чаши наваристого супа из различных овощей, грибов и съедобной коры, сдобренного лесными травами, и вдоволь напился настойки из бузины — ее нескончаемые запасы хозяйка хранила в дальней комнате. Даже сейчас на огне пронзительно посвистывал, словно послеобеденный колокольчик, чайник, в котором заваривался настой из древесных грибов. Струйки пара поднимались из покрытой тонким слоем пены ванны и влагой оседали на лице юноши; блаженное тепло проникало сквозь поры кожи; озноб и боль покинули тело, не оставив по себе даже воспоминаний. Отъевшийся и слегка опьяневший оруженосец теперь хотел только погрузиться в блаженное забытьё.

Гэп улавливал смутные, приглушённые звуки голосов, изредка прерываемые неожиданными взрывами хриплого смеха пеладана. Юноша не стремился вникнуть в сказанное, а просто блаженствовал.

— ...немного странно, ты не думаешь? Даже не показались... Где они все сейчас? Полагаешь, она одна живёт?

Финвольду ответил пеладан.

— Какая разница? — сказал Нибулус, прежде чем запихнуть в свой вместительный рот ещё один лакомый кусочек пропитанного подливкой хлеба. — У неё есть еда.

Их командир очень хорошо понимал сложившуюся с провиантом ситуацию и потому вовсю пользовался неожиданно представившейся возможностью набить брюхо.

— У нас не будет такой обжираловки до самого Мист-Хэкеля, — объяснял Нибулус, не прекращая есть.

— До Мист-Хэкеля рукой подать, — воскликнул Финвольд. — Разве ты не слышал её слов?

Гэп по-видимому задремал, потому что голоса стихли. Через некоторое время, показавшееся часами, его разбудил смех Нибулуса. Вода была всё ещё тёплой, а в комнате по-прежнему светло.

— ...эта тварь в трясине...

— Забудь, Финвольд. Она ушла. Гиблые земли, не мудрено...

— Но так появиться и исчезнуть? Говорю тебе, Нибулус, мне это не нравится. А мы по-прежнему близко к той трясине, да и здесь...

— Финвольд, ты паникёр.

— Но...

— Всё в прошлом. Я так решил. Вы, жрецы, втроём рассеяли хульдра или «оттолкнули», не знаю, как правильней сказать. Поверь мне, всё в прошлом.

На миг собеседники замолчали. Вода показалась Гэпу заметно холоднее. Затем тишину нарушил голос Лесовика:

— ...поверить не могу, что вы даже не пытались разбудить меня! Что с вами, люди? Неужели вы не чувствуете? Ох! Да здесь воняет забытьём...

Веки Гэпа налились свинцом, и юноша наконец уснул.