Зоосити - Лорен Бьюкес

— Извините… — бормочу я, покорно позволяя увести себя к остальным зевакам, которые бессознательно пятятся от демона, раздвигаясь, словно волшебное море, чтобы пропустить его к стоянке.

Я гонюсь за демоном, расталкивая зевак и соображая на бегу. Вокруг меня кружатся обрывочные образы… Только, как после убийства миссис Лудицки у дверей ее дома, это уже не просто образы. Они сменяются очень быстро. Сломанная барабанная палочка, на которой нацарапано название группы. Девичьи трусики-шортики с красной кружевной оторочкой. Оранжевые электронные часики на пластмассовом ремешке. Часики висят на шее куклы. И растрепанная книжка с позолоченным деревом на обложке…

— Амира, я знаю, что ты здесь! — кричу я.

Иногда я вижу ее, но она все время выцветает — как будто передо мной раскручивается процесс проявки фотографии наоборот. Амира, по-моему, не столько меняет свет вокруг себя, сколько воздействует на восприятие окружающих. То есть она умеет казаться совершенно незаметной. На нее просто не обращают внимания — взгляд скользит мимо, внимание рассеивается. Кажется, что в ее сторону не стоит даже смотреть. Да и я ее не заметила бы, если бы не порванная книжка. Я стараюсь ухватиться за нее покрепче, но толпа мне сопротивляется.

— Эй, вы что?

— Что случилось?!

Кто-то хватает меня за руку. Я узнаю официанта из ресторана при гольф-клубе, который не хотел меня обслуживать.

— Я вас знаю!

Я делаю шаг ему навстречу, кручу ему руку и одновременно сильно дергаю ее вниз. Ребром другой ладони сильно бью официанта по шее. Он кашляет и выпускает меня. Какие еще статьи уголовного кодекса я успела нарушить сегодня? Да какая разница, скорее всего, меня все равно посадят. Я поворачиваюсь и бегу к машине; сзади кричат люди.

Я с визгом трогаюсь с места. «Капри» сносит шлагбаум, как сердце влюбленного подростка.

Глава 33

Атмосфера в машине сгущается; наверное, такая же плотность у умирающей звезды. Бенуа молчит; он смотрит в окно на фонари, которые проносятся мимо. Я подобрала его у Центральной методистской церкви. Он не возражал, ни о чем не спрашивал, не пробовал убедить меня, чтобы я обратилась в полицию. Наоборот, он сам предложил переодеться в форму, чтобы проникнуть куда надо — на тот случай, если рядом с будкой охранника мы увидим еще одно объявление о розыске опасной преступницы.

Отраженный свет падает на медную табличку с именем, словно невысказанное обвинение. Молчание Бенуа тяжело давит на меня. Он не говорит, что я сейчас ставлю под угрозу и его статус беженца, и надежду на то, что он с семьей сможет начать здесь новую жизнь. Вместо него все говорит Мангуст, сидящий у него на коленях. Он не сводит с меня своих глазок-бусинок. Его глазки говорят: «Все наркоманы бессовестные подонки! Не успеешь оглянуться, как они нанесут тебе удар в спину».

Я останавливаюсь за несколько кварталов до нужного места, в тихом переулке. Вокруг царит тишина. Птицы проснутся и запоют только где-то через час. А пока город мечты спит.

— Дай мне десять минут, — говорит Бенуа.

Я протягиваю ему пакет с жареной курицей по-лагосски; он выходит из машины и прогулочным шагом идет к будке охраны, жуя на ходу. Еда — не столько взятка, сколько маска. Кто заподозрит в чем-то нехорошем человека, жующего курицу? Тем более что на человеке форма с эмблемой охранной фирмы «Часовой» и именным беджем!

Фары проезжающих машин ненадолго выхватывают Бенуа из темноты и проносятся мимо; нет ничего необычного в том, что люди гуляют в три часа ночи. Похоже, Йоханнесбург населяют два различных вида существ: машины и пешеходы.

Еще сорок две минуты до официального пересменка в четыре. Задача Бенуа — убедить своего «предшественника» уйти домой пораньше. И дело не в том, что он так рвется поскорее на работу. Просто всем хочется прогуляться не спеша, перекусить после трудового дня…

На то, чтобы оставаться в машине, у меня уходит вся сила воли. Наконец, охранник хлопает Бенуа по плечу и уходит в противоположную от меня сторону, к проспекту. Если он думает, что в такое время там можно поймать такси, значит, он еще верит в чудеса. До прихода настоящего сменщика всего двадцать восемь минут. Через двадцать минут придет настоящий сменщик и заподозрит неладное.

Мангуст вприпрыжку бежит по улице к машине. Я открываю дверцу, он запрыгивает на сиденье и тревожно верещит.

— Да, я знаю, я видела, как он уходил.

Я включаю передачу и еду к будке охраны за Бенуа. Увидев камеры видеонаблюдения, тихо ругаюсь, но поделать ничего нельзя. Уже слишком поздно.

Ворота, ведущие к дому Хьюрона, трудностей почти не представляют. Бенуа знает массу способов, какими мерзкие взломщики ломают средства защиты — их учили на курсах подготовки охранников. В том числе можно, как сейчас, просто снять ворота с петель с помощью домкрата.

Машину я ставлю в нескольких кварталах — наверняка здесь есть и отряды самообороны, и пусть они лучше ищут злоумышленников в другой стороне. Стараясь не выходить из-за деревьев, мы проходим в сад. Особняк Оди ярко освещен. Свет горит во всех окнах, как будто у него вечеринка. Ленивец стискивает мне плечи лапами.

Мы идем на шум в сторону гаража. Я снова вижу сбоку «даймлер». Двойные двери открыты нараспашку. Изнутри на дорожку падает свет; он освещает телохранителя Джеймса. Он возится в бронированном багажнике «мерседеса».

Бенуа жестом приказывает мне оставаться на месте, а сам осторожно подходит к Джеймсу. Тот вздрагивает, но обернуться не успевает: Бенуа обрушивает ему на голову тяжеленную крышку багажника. Бьет раз и еще раз, потом наклоняется, хватает Джеймса за ноги, запихивает его в багажник и захлопывает крышку. Из багажника доносятся крики и глухие удары.

— Запри на ключ! — приказывает Бенуа. Таким я его еще не видела.

Я обегаю машину спереди и вытаскиваю ключи из замка зажигания. Руки у меня дрожат; я с трудом запираю багажник. Джеймс колотит по крышке все сильнее. Попятившись, я спотыкаюсь об удлинитель и едва не падаю. Удлинитель подключен к хирургической пиле — такими ампутируют конечности. Пила лежит рядом с машиной. Рядом я вижу еще три пилы разного размера, а также топор и кусачки. Все разложено очень аккуратно, готово к работе. У задней стенки гаража стоит морозильник с откинутой крышкой.

— Кто такой этот Оди Хьюрон? — спрашивает Бенуа. Мангуст застыл, поднял вверх одну лапу, нюхает воздух, усики у него дрожат.

— Н-не знаю… — с трудом отвечаю я, преодолевая тошноту. Я вспоминаю пистолет Вуйо, который валяется у меня под кроватью. — Он там не задохнется? — Я оглядываюсь на «мерседес».

— А тебе не все равно? — Бенуа вынимает из кобуры дубинку. — Ну что, пошли в дом?

— Только бы они были еще живы! — Я стараюсь взять себя в руки. — Давай обойдем с той стороны.

Мы обходим дом, прячась за кустами. Одуряюще сладко пахнут брунфельсии — вчера-сегодня-завтра. Сердце у меня бешено скачет в ритме драм-н-бас. Онемевшие руки как будто покалывает мелкими иголочками. Мелкая моторика первой реагирует на страх… Что поделать? Закон эволюции…

Из патио слышатся голоса, но, раздвинув кусты, мы видим только Кармен. Она в темных очках лежит у бассейна в шезлонге. Фонтан включен; вода плещет в бассейн из вазы, которую держат каменные девы. Из-под воды, из-под слоя перегнивших листьев на поверхность пробивается мертвенно-белый свет. В нем отчетливо видны все прожилки на мраморе.

Кармен беседует с радио и время от времени взмахивает рукой, как будто дирижирует невидимым хором.

— Похоже, в кино даже мороженого не подают, — говорит она. В тени ее лицо кажется загадочным.

Подойдя поближе, я вижу, что ее солнечно-желтый атласный халат весь в пятнах крови, как если бы она попробовала окрасить его в красный цвет вручную. Под шезлонгом дрожащий сверток, завернутый в полотенце.

На столе рядом с Кармен перочинный ножик и пустой бокал для мартини.

— Ребятки и зверятки, котятки и зубатки… — нараспев произносит она.

Заметив нас, Кармен приподнимается на локтях и весело говорит:

— А! Вы пришли насчет коллекции? — Она снимает очки. Если глаза — зеркало души, то ее душа — настоящий Чернобыль. — Потому что в этом сезоне мех опять вернулся в моду!

Застекленные двери, ведущие в дом, раздвигаются, и появляется Мальтиец. Он несет два бокала с мартини. Его Пудель бежит за ним по пятам. Пудель рычит, и Мальтиец морщится:

— Ах, извините, не знал, что вы придете в гости! Не то непременно угостил бы и вас!

— А как же запрет на стимуляторы? — спрашиваю я.

Бенуа рядом со мной весь напружинился; он готов к действию. Я кладу руку ему на плечо.

— Жертвам можно, — говорит Мальтиец. Он ставит бокалы на стол, подсаживается к Кармен и гладит ее по ноге. — Это как вода в бутылках: самая лучшая — из чистого источника.