Дева и Змей - Наталья Игнатова

— Танец, принц! Только один танец. Мы молим смиреннейше, вольные дочери неба, смотри, припадаем к ногам твоим, словно лонмхи. Танец, принц!

Они и в самом деле опускались на колени, окружили, тонкие руки обнимали со всех сторон, шагнуть было некуда, не опасаясь наступить на какую-нибудь из призрачных дев.

Они смеялись.

Элис слегка испугалась, а Невилл, не особо удивленный, покачал черноволосой головой:

— Не в эту ночь, баун. Нет. Ваши рыцари бледны и прекрасны, руки их нежны, а поступь легка — танцуйте с ними, дочери неба! Лунный свет мягок, ночь безветренна и музыка печальна — это ваша ночь и ваш танец. Оставьте мне любоваться вами издали.

— Ночь безветренна, Эйтлиайн, — прозвучал низкий и сильный женский голос, и девушка — рыжеволосая, высокая и стройная — вышла из-под деревьев, остановившись поодаль от своих коленопреклоненных подруг, — ночь безветренна, и тоска гложет сердце в эти тихие ночи. Здравствуй, принц!

И Элис, держащаяся за руку Невилла, почувствовала, как спутник ее вздрогнул, как напряглись мускулы под плотным шелком рубашки, как глубоко вздохнул он, словно перед прыжком в ледяной омут.

— Здравствуй, Дьерра, — сказал он совсем другим тоном, чем разговаривал с лунными призраками, — я рад приветствовать тебя, царственная, пламенеющая ярко.

— Что мой огонь без твоих крыльев, Эйтлиайн? Я так давно не была здесь, так давно не была с тобой, я задыхаюсь, я не могу взлететь. Прикажешь ли и мне на коленях молить о танце? — глаза ее — черные, как у Невилла, — обратились к Элис. — Всего один танец! Не бойтесь, маленькая госпожа. Вы поймете, когда увидите. Поймете, почему Крылатый не в силах отказать мне.

— А я не в силах? — улыбнулся Невилл.

— Конечно, — Дьерра, гордо выпрямившись, шагнула к нему. Из-под ее босых ног взлетели, словно маленькие крылья, языки яркого пламени.

Элис поняла главное: руку, крепкую и надежную нужно отпустить. И отойти. К деревьям, к баун, разлетевшимся в стороны, подобно бликам зеркального шара. Она так и сделала. Без страха, но с легкой обидой.

— Один танец, — шепотом, похожим на гудение пламени, повторила Дьерра.

И Невилл склонил перед ней голову. А когда выпрямился, за плечами его развернулись крылья. Крылья, прекрасные как небо, и сияющие, как звезды.

Они стояли друг против друга. Женщина, в одеждах из пламени, с волосами, струящимися по плечам, как тяжелая лава. Мужчина, обнаженный по пояс, крылатый, сияла на широкой груди алмазная пектораль. Свет, как жидкое серебро, стекал с переливающегося оперения, каплями падал на траву и листья, снежинками замерзал в воздухе.

Один лишь миг стояли они так.

А потом крылья шевельнулись, и вспыхнул огонь.

Это был танец. Господи боже, что это был за танец! Элис плакала от восторга, не замечая слез. Плакала от мучительной тоски, такой сладкой, словно что-то в душе расправляло крылья, стремясь в небо, стремясь в танец — такой же, другой, прекрасный, страшный, стремительный. Как музыка треск пылающих деревьев, грохот камней, разметанных взрывом вулкана, бешеный звон набата, крики и вой людей, сжигаемых заживо. Горела земля, трава стала огнем, стонали под ветром деревья, хороводом неслись друг за другом тучи пепла и пыли, и молнии встали от земли к небесам слепящей глаза голубой и белой сетью.

Два танцора, двое, забывших себя, ангелы или демоны — не люди, лишь похожие на людей. Влюбленные. Ненавидящие. Соперники и партнеры. Ветер и пламя, могучие крылья, огненная буря. Дьерра то льнула к Невиллу, гибкая и тонкая, вспыхивали волосы, оттененные блистающим шелком распахнутых крыльев, то рыжим смерчем кружила вокруг, лишь самыми кончиками пальцев касаясь его рук. Невилл… нет, Эйтлиайн — Крылатый — вел танец, вел пламенную свою партнершу, позволял приблизиться и вновь отталкивал, удерживал от падения, заставлял огненный смерч гнуться и трепетать, взлетать, отрываться от земли. В какой-то миг крылья его полыхнули алым, стали огнем — чистым и жарким пламенем. И Дьерра оказалась рядом, вплотную, черные глаза ее горели, яркие губы раскрылись для поцелуя. Сейчас…

Невилл лишь улыбнулся.

И снова сжигающий смерч пронесся над огненной землей, раскручиваясь, отдаляясь, доверившись сильным рукам ветра. Но — ах! — пальцы разжались, распахнулись алые крылья, и сполох пламени, огненная дева, не удержавшись на земле, взлетела в пронизанное молниями небо. Вскрикнула она или рассмеялась торжествующе — этого Элис сказать не могла.

Огонь погас.

По мановению мягко сияющих крыльев рассеялись тучи, и снова бледный свет баун смешался со светом, льющимся с длинных перьев. Крылья гасли, тускнели, таяли.

— Вы хотели станцевать с фейри, госпожа моя, — сказал Невилл, перевязывая волосы лентой, — вы все еще этого хотите?

— Да, — Элис почти не услышала своего голоса, так зашумела в ушах бросившаяся в лицо кровь, — с вами.

Он видел в темноте, он рассмеялся, разглядев, как она покраснела. Глаза вспыхнули на мгновение белым нелюдским огнем:

— Танец, моя леди. В нем нет места страху. Это свобода, пусть недолгая, но настоящая.

И, поклонившись, протянул ей руку. Когти на пальцах сверкали, словно осыпанные алмазной крошкой.

…Далеко-далеко от Земли, и все же очень близко к ней, близко к любой точке любого из миров Гиал нашел место, где упругая пленка на поверхности времени стала податливой и зыбкой. И Единорог вошел в вечную реку, с облегчением и надеждой подумав о том, что насчет Конца Света Эйтлиайн, похоже, оказался не прав…

На ней было платье, невесомое длинное платье с узкими рукавами. От локтей рукава расширялись и ниспадали на землю, легкие, поблескивающие бледно-золотой вышивкой. Юбка, взлетающая от малейшего дуновения легкого ветерка, была с длинными, до бедер, разрезами, шестью или восемью, а может даже и больше, не юбка — каскад широких, полупрозрачных лент. Никогда не стеснявшаяся носить короткие юбчонки, Элис лишь сейчас поняла разницу между ними и вот такими разрезами. Волнующую разницу. И она вздрогнула, когда ладонь принца легла ей на талию. Судорожно вздохнула.

От смущения?

От волнения?

Она любила танцевать. Она умела танцевать. И только что музыка, безудержным ритмом летящая над землей подстегивала ее, звоном цимбал и бесшабашной песней скрипок, звала в танец, приказывала подчиниться и слышать и слушать только ее. Весь мир был музыкой. А сейчас все тело словно сковало, и замерло сердце, и напряженные мышцы омывались волной мелодии, оставаясь безучастными к ней.

Эйтлиайн был в светло-сером, в светло-сером и белом. И тончайшие оттенки цветов переходили друг в друга — переливы света на блестящем шелке. Элис, облитая белым и золотым, сосредоточилась на жемчужной вышивке его туники, но волос ее коснулось теплое дыхание, нет уже насмешки в голосе, есть строгая настойчивость: