Я убью тебя, менеджер - Евгений Зубарев

Я уже совсем было собрался идти домой, как в питерских новостях начали трансляцию последней пресс-конференции Тотошкиной, на которую она сумела затащить все руководство главка ГУВД, и я присел на минуточку в редакционном холле. Вел конференцию Петюня, и виду него был донельзя расстроенный. Я увидел в кадре Андрюху Иванова, который бросал в лицо Петюне напрашивающийся вопрос:

– Чем занималось ГУВД все эти три месяца, пока в городе регулярно похищали этнических чукчей, и почему оно признало проблему лишь сейчас?

Петюня разводил руками и отвечал, видимо, с бодуна, совершенно искренне:

– Мы возбудили уголовное дело, потому что похитили депутата федерального парламента. Как же мы могли его не возбудить, это же депутат, а не бомж какой-нибудь!

Меня удивила отвага телевизионных редакторов, пустивших такой сюжет в эфир, но потом я вспомнил про финансовые возможности Юлии Ивановны и решил, что дело не в отваге, а банальной «джинсе», случайно совпавшей с интересами общества.

Впрочем, потом кто-то задал вопрос Юлии Ивановне, и я усомнился в заказушности этого сюжета. Незнакомая мне девица спросила Тотошкину:

– Почему вы только сейчас требуете от ГУВД активизации работы по поиску похищенных граждан? Ведь похищения начались три месяца назад.

– Я ничего не знала об этом, – развела руками Юлия Ивановна. – Власти скрывали! Режим творил свои грязные делишки под покровом секретности.

Девица не отступилась, а вдруг достала номер «Петербургского интеллигента» с моим текстом на первой полосе:

– Какая секретность?! Вот, ваши же местные коллеги уже писали об этом.

– Какие это коллеги! Это бомжи от журналистики, – презрительно гавкнула Юлия в микрофон, на минутку потеряв лицо. – Ни денег, ни влияния – одни дешевые понты. А как они одеваются, вы бы видели! Впрочем, – тут же поправилась она, – мы как раз у себя в «Новой планете» собирались писать о похищениях, но не успели закончить расследование.

Девица ухмыльнулась и потянула Юлию за язык:

– Ах вы начали проводить собственное расследование? И каковы же его результаты?

Тотошкина откровенно замялась, растерянно хлопая огромными черными ресницами.

– Это информация пока не для печати, – наконец выдавила она из себя.

Репортаж закончился панорамой по бриллиантовым сережкам Юлии Ивановны, и я мысленно поаплодировал ребятам из местной телекомпании – все было сделано на «пять с плюсом». Зарплату им, что ли, прибавили или редактора умного наконец нашли?

– Какие у нее классные брюлики! – услышал я тяжелый вздох возле самого уха и, повернувшись, обнаружил рядом с собой Марту.

Марта тоже собралась домой и тоже не дошла до выхода, остановленная телевизионным репортажем.

– Хочешь, подарю тебе такие же, когда закончим работу с Камминг? – щедро предложил я, улыбаясь ей снизу вверх.

– Ни черта ты не понимаешь в бриллиантах, дурачок! – осадила меня Марта. – На такие камни тебе лет пять надо будет корячиться у трех Камминг кряду. Эти вещи не из твоей жизни, Ваня.

Я тут же встал и направился к выходу.

– Подожди! Да не дуйся ты! Ваня!! – закричала она мне вслед, но я решил обидеться, поэтому спустился вниз почти бегом, бросил ключ охраннику и, выйдя на Невский, сразу свернул на Лиговку, чтобы наверняка, даже случайно, не пересечься с Мартой.

Конечно, Марта наверняка была права насчет немереной цены того бриллиантового гарнитура, но мне не нравилось, когда кто-то, хоть бы и Марта, указывает мне на потолок, выше которого я якобы никогда не вырасту.

«Не из твоей жизни, Ваня». Можно подумать, эта гламурная жаба Тотошкина спустилась к нам прямо с Олимпа. Тьфу.

На Лиговке я сразу наткнулся на пустую маршрутку с гостеприимно распахнутой дверью, на которой было написано: «До Петроградской, 15 рублей». Я тут же забрался в микроавтобус, отдал водителю два червонца и уселся в самом конце салона, чтоб не возиться потом с чужой мелочью.

Маршрутка заполнилась пассажирами быстрее, чем я думал, и водитель, типичный темноволосый гастарбайтер с просторов СНГ, вскорости рванул с места, даже не дожидаясь момента, пока народ рассядется по местам.

Глядя, как ловко он распоряжается деньгами, принимая плату и отсчитывая сдачу с самых неожиданных купюр, одновременно дерзко лавируя среди напряженного трафика Литовского проспекта, я подумал, что скоро в процессе эволюции у водителей питерских маршруток на спине должны вырасти третий глаз и третья рука.

Не доезжая Марсова поля, наша машина вдруг свернула в сторону от моста, и в салоне немедленно поднялся яростный гомон:

– Что такое! Мы должны ехать прямо! – тревожно вскричала немолодая полная женщина с переднего сиденья.

– Командир, ты чего, охренел! – строго спросил усатый мужик в кожаной куртке, небрежно наброшенной поверх тельняшки.

– Мы неправильно едем! – вставил свои пять копеек наркоманского вида типаж в джинсовой куртке и брючках дудочкой.

Водила чуть сбросил скорость и обернулся в салон:

– Граждане пассажиры! Простите меня! Здесь, за поворотом, девушка у меня живет. Любовница. Я только повидаться к ней заскочу, и сразу назад! Позволяете, нет?

Салон замер, гомон прекратился. Люди вопросительно смотрели друг на друга, и их лица светлели на глазах.

– Ну, если ненадолго, то давай! – разрешил вдруг громила в тельнике.

– Да что там мужику, много ли надо – две минуты, и орел, – кивнула толстушка с переднего сиденья. – Ты уж там не части, постарайся как надо! – напутствовала она его, похоже, за всех неудовлетворенных питерских женщин сразу.

И даже гнусный тип процедил:

– Ну если ты к бабе, то я не против. Только чтоб в темпе. И не пей там много. Я тоже к бабе тороплюсь.

Водила тут же прибавил газу и после пары поворотов вырулил на соседний мост.

– Да ремонт на том мосту идет, граждане! – объяснил он отклонение от маршрута, снова весело скалясь в салон. – А за доверие спасибо. Душевный у вас в Питере народ, скажу я вам! У нас в Одессе хрен бы так ответили! Злые там все стали, недобрые.

В салон вернулся гомон – все вспоминали, кто как жил в Союзе, и сколько раз бывал в Одессе, и какие там были девушки, копченая рыба, и какова была дружба народов в целом. Толстушка с переднего сиденья покачала головой:

– Эк вон, сколько лет прошло, а люди Союз только добром поминают! – Потом она посмотрела на меня: – И негров тогда в городе не убивали. Наоборот, помню, мы их подкармливали. – Она вдруг достала из потертой хозяйственной сумки батон сервелата и решительным жестом сунула его мне: – Эй, камрад! Студент небось? Голодный, да? На, возьми!

В ответ я рефлекторно протянул руку и взял колбасу, глупо улыбаясь.

– Да, черных сейчас реально мочат, – озабоченно сказал мужик в тельняшке и, порывшись у себя за пазухой, достал мерзавчик «Столичной». – На, френд! – закричал он мне со всей дури, хотя я сидел в шаге от него. – Держи! Выпьешь там, в общаге своей вонючей, за дружбу народов!

Он сунул мне шкалик в ноги и оставил между коленками. Я, чувствуя себя полным идиотом, с любопытством естествоиспытателя повернулся посмотреть еще и на реакцию гнусного типа и, как выяснилось, не зря.

– И от меня тоже – на вот, братуха африканская! Бабе моей и так нормально будет, – он протянул мне здоровенную шоколадку, но мне нечем уже было ее брать, и тогда он аккуратным, но точным движением засунул ее в карман моей куртки.

Теперь все пассажиры маршрутки смотрели на меня умильными глазами и вслух переживали за разгул расизма и ксенофобии в культурной столице Европы. Я понял, что если скажу сейчас хоть слово без акцента, если признаю, что я такой же, как они, то разрушу какую-то очень существенную, важную, доселе невидимую деталь их советской души, помещенную жестокими обстоятельствами в современные реалии, похороненную там, казалось бы, почти навечно, но вот вам, не потерянную окончательно, живую и воистину бесценную.

Называлась ли эта деталь общественного характера модным, но глупым термином толерантность или это было просто банальное следование за настроениями коллектива, меня уже не волновало. Я не хотел это ломать, мне показалось крайне важным оставить это в людях без царапин буффонады и дешевого гротеска.

Поэтому я только сдержанно кивнул, по-доброму улыбнулся им всем и сказал:

– Руссланд – карошо! Пушкин и Гагарин – карошо! Я есть тут выходить. Я говорить вам спасибо, россияне!

Россияне тепло улыбались мне в ответ, пока я выходил, но, когда дверь за мной закрылась, мне показалось, что их лица снова ожесточились. Во всяком случае, сквозь окно я увидел, что тип в джинсовой куртке немедленно приобрел свой первоначальный гнусный вид наркомана, ожидающего долгожданный «приход», а толстая тетка с грустью уставилась в свою сумку, где теперь не хватало целой палки сервелата.

Поскольку я вышел из маршрутки на пару кварталов раньше, чем следовало, то направился к дому напрямик, через тесные жилые дворики Петроградской стороны, заполненные сейчас галдящей детворой, болтливыми мамашами и группами «соображающих на троих» мужиков и подростков, еще вполне миролюбивых, поскольку речь идет о раннем вечере – времени, когда предвкушение праздника только начинается, а выпивка еще не заканчивается, а значит, для конфликтов нет причин.