Я убью тебя, менеджер - Евгений Зубарев

Тупченко вскинул голову и резко сказал:

– Я не думаю, что вы уполномочены говорить от имени всего журналистского коллектива. А я хотел бы выслушать всех.

Впрочем, коллеги благоразумно помалкивали, и тогда генеральный сам указал на следующего комментатора:

– Мне хотелось бы узнать мнение Анны Шумиловой, возглавляющей отдел культуры.

Анечка тут же покраснела, нервно заерзав на своем стуле, но, пожевав с полминуты губами и поправив прическу из коротких черных волос, все-таки выдавила из себя:

– Мне действительно кажется, что не следует начинать эту встречу с конфронтации. Наши новые руководители, я уверена, хотят нам всем финансового благополучия, поэтому мы не должны им мешать. И вообще, Иван, насчет денег ты неправ. Деньги, на самом деле, в жизни очень важны. А ты вечно строишь из себя бессребреника, а сам халтуришь за большие бабки в глянце. Халтуришь-халтуришь, я точно знаю!

Анечка замолкла, но эстафету тут же подхватил Коля Пасечкин:

– Тут такое дело, – сказал он авторитетным басом. – Если платят за рекламу, то, конечно, надо брать.

А если не платят, то, конечно, можно и критиковать, особенно если есть за что. Вот, к примеру, был я на выставке «Российский фермер», а денег там за рекламу давать не стали. Ну я и написал, как там все плохо было организовано, и лужи между павильонами сфотографировал. Зато на следующий год они сами прибежали к нам с рекламой. Вот так примерно, я считаю, нам и следует работать, – подытожил он, задумчиво глядя на нового босса.

Софья скривилась, как от зубной боли:

– Пасечкин, вы бы хоть головой думали, когда этот наш позор в пример приводите. Деньги от «Фермера» мы взяли, чтобы долг по бумаге перед типографией закрыть, а не от большого желания лизать им задницу. Кстати, в прошлом году вы мне ничего не говорили, что критикуете их за отказ оплатить рекламу. Я еще думала: надо же, какой честный материал Коля принес…

Коля покачал головой:

– Да нет же! Как же так, я же говорил вам все насчет фермеров, неужели вы забыли?

Софья поморщилась еще раз и отвернулась к окну, демонстративно вытащив телефон и названивая неведомому абоненту.

Тупченко некоторое время с едкой, понимающей ухмылкой смотрел на Софью, потом раскрыл какую-то папку и достал оттуда сложенный вчетверо лист ватмана.

– Хочу показать всем проект нового дизайна газеты, который мы заказали известному петербургскому дизайнеру Геннадию Кормильцеву.

Тупченко расправил лист и выставил его перед собой.

Судя по всему, нам демонстрировалась первая полоса издания – в верхней части листа красовался логотип с нашим названием, потом шел огромный, буквально аршинный заголовок «Бульдозеристы рвутся к власти!», а ниже, совсем уже невероятных размеров, с половину листа, размещалась цветная фотография, на которой был изображен бульдозер с уснувшим за рулем работягой.

Это было все. Ничего другого, хоть бы еще слова или знака, на листе изображено не было.

– Это что, все? – выразил общее недоумение главный художник Жора Ляпин, щурясь на проект со своего места.

– А что вам еще нужно? – удивился генеральный.

– Вообще-то у нас шестнадцать полос, – обернулась от окна Софья, с грустью разглядывая ватман.

– Кормильцев разработал концепцию, – строго сказал Тупченко. – А ваш художник, на ее основе, сделает все остальное.

– Ага, ща, – неожиданно злобно огрызнулся Жора. – Гене, значит, сунули две штуки за эту херню, а я должен бесплатно вам концепт придумывать да еще по каждой полосе его раскладывать. Не дождетесь!

– Во-первых, не сунули, а заплатили, в рамках официального договора, – всполошился вдруг генеральный. – А во-вторых, не две, а пять тысяч.

– Сколько-сколько? – выдохнули все, включая Софью.

– Пять тысяч долларов, – пожал плечами Тупченко, снова выставляя перед собой, как щит, лист ватмана с бульдозеристом.

– Охренеть! Дайте две! – откликнулась Марта, пристально изучая не столько ватман в руках директора, сколько часы у него на запястье.

– Да что вам тут не нравится? – вроде бы совершенно искренне удивился генеральный.

– Если это и концепт, то пивного постера, а не общеполитической городской газеты, – вежливо объяснила ему Марта. – Газетные макеты выглядят несколько иначе. Если бы вы хоть немного подучились, прежде чем являться к нам руководить, вы бы это наверняка узнали.

– Значит, так. – Тупченко встал, окончательно разозлившись. – Мне совершенно не интересно ни ваше мнение, ни мнение любого другого неудачника из вашей богадельни. Если мне понадобится мнение профессионалов, я их найду и заплачу им за профессиональный совет, а не за ваше тупое бабское нытье.

– Заплатит он, – пробурчал Жора в спину уходящему генеральному. – Кормильцеву! Нашел профессионала, удод.

– Насчет неудачника вы погорячились, – возмущенно крикнул в пустой уже коридор Вова. – Марта вообще-то лауреат «Золотой миски»!

Последний аргумент прозвучал как-то особенно жалко.

Тут же поднялся общий гомон, тон в котором задала Анечка. Она недоуменно всплескивала ручками и говорила, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Пять тысяч долларов за такую хню?! Ну почему, почему он не попросил меня?! У меня столько знакомых голодных дизайнеров, они бы за сотню долларов с десяток проектов на выбор принесли бы!

– Потому и не обратился, что твои за сотню сделают! – пояснил Жора, пробираясь мимо Анечки к выходу. – Одно дело – пилить пять штук, другое дело – вшивую сотню.

– Но мы могли бы поделить и пять штук, – продолжала вслух недоумевать Анечка. – Просто за эти деньги он получил бы реальную работу, конкретный результат, а не этот детский прикол.

Софья вернулась к себе за стол и негромко, как будто самой себе, сказала:

– Анна, вы что, всерьез полагаете, что этим людям нужен какой-нибудь результат, кроме личного обогащения? Это же типичные временщики, их уже вся страна только такими и знает. Эффективные газонефтяные менеджеры, сокращенно ЭГМ. Они приходят, сжирают все, до чего могут дотянуться, и уходят на новое пастбище. При чем тут профессиональный дизайн или журналистика? Это же несъедобно и потому неинтересно.

Я поймал взгляд Софьи, и меня просто обожгло едва сдерживаемой яростью, которая мутной фосфоресцирующей взвесью колыхалась в ее коричневых глазах.

Я подошел к ней поближе и негромко поинтересовался, наклонив голову к самому столу:

– Вы что, уходить собрались?

Софья выпрямилась в кресле, стиснула зубы до белых желваков на выступивших скулах и процедила:

– Я устала. Я больше не могу. Вы не представляете, что себе позволяют эти люди. Они украли даже пианино с чердака редакции! Представляете? Пианино! С чердака!! Это не люди, это саранча.

У нее затряслись губы, и я не захотел смотреть на это. Я пошел к себе в кабинет. Там уже курила Марта, стряхивая пепел прямо на свой ноутбук.

– Нет, ну скажи, каков ублюдок, – нервно сказала она, не оборачиваясь. – Он назвал меня неудачником!

– Насколько я понимаю физиологию эффективных менеджеров, с их точки зрения все, кто не умеет воровать, – неудачники, – с готовностью объяснил я, усаживаясь за стол и включая свой компьютер.

– Ты так спокоен, потому что он сказал это не тебе, – начала заводиться Марта.

Я вздохнул, потом медленно выдохнул, досчитав до десяти, и в итоге решил промолчать. Это оказалось самым верным решением – Марта утихомирилась, включила свой ноутбук и ушла в Сеть.

У меня тоже не было ни малейшего желания работать. На столе рядом с клавиатурой лежала стопка свежих читательских писем, которые с утра приволок Вова, и я решил хотя бы просмотреть почту, чтобы этот день не прошел совсем зря. Но письма оказались совершенно бессмысленными, безадресными и бессодержательными, хотя адресованы были совершенно конкретно – в криминальный отдел еженедельника или даже лично Ивану Зарубину.

Несколько писем содержали абстрактные жалобы на несовершенство мира, и здесь я был бессилен. В самом деле, что можно ответить человеку, который упрекает российских чиновников во взяточничестве? Хоть бы фамилии называли, так нет – укоряют «кормило власти» в целом. А что мне это кормило? Кормило власти ведь не управляет, оно кормит.

Вскрыв еще пару конвертов, я ознакомился с упреками журналистскому сообществу от имени либеральной общественности. Оба письма были написаны разными людьми, одно от школьной учительницы, другое от стоматолога частной клиники. Но содержание этих писем было настолько схожим, что я не поленился сличить обратный адрес на конвертах. Адреса оказались разными, но это обстоятельство да еще почерк – вот и все, что различало эти свидетельства эпохи.

Люди, называвшие себя либералами, мыслили точно под копирку, используя не только одинаковые мысли, аргументы и слова, – даже последовательность изложения этих аргументов совпадала с точностью до буквы, даже ругательства повторяли друг друга. «Кровавый режим», «душители демократии», «толерантность против бездуховности», «чекистские застенки», «власти скрывают» и т. п. «Не сомневаюсь, что вы не осмелитесь опубликовать мое письмо, потому что его содержание развенчивает идеологические мифы режима и угрожает самому его существованию», – эта концовка тоже совпадала, причем дословно, в обоих письмах. И только попробуй ответить, что содержание письма является типичной демагогией, на которую просто жалко тратить газетную площадь, – сразу зачислят в слуги кровавого режима.