Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова

останавливает лошадь и сообщает нам очередные новости. Одна из новостей – об Италии. Кто-то из немцев сказал ему, что сейчас в Германию непрестанно поступают оттуда эшелоны – с рабочей силой, со скотом, с разным награбленным оборудованием и техникой, и что будто бы в какой-то из немецких газет было написано, что в настоящее время потеря территории в Италии для Вермахта ничего не значит, и что исход войны зависит совсем от другого. От чего «другого», в той газете якобы умалчивается, но надо полагать, что имеется в виду Восточный фронт. Конечно же, – тут и дураку ясно – именно Восточный фронт.

Размышляя, мы с Галей пришли к выводу: так просто, за здорово живешь, Вермахт не будет отказываться от Италии. А это значит, что союзники наподдали немцам хорошего жару и они драпают теперь без оглядки, как ошпаренные. Слава тебе, Господи. Может быть, Вермахт скоро так и от Франции «откажется»?

Вторая доставленная Иваном новость касается военнопленных англичан-шотландцев. Откуда-то ему стало известно, что военнопленных шотландцев Гитлер распорядился отпустить по домам. Вот это (если, конечно, правда) – загадка! Почему именно шотландцев? Ну, если бы они были, предположим, жители английских колоний – то еще можно было бы как-то понять эту акцию: обескровленный Вермахт, возможно, надеется склонить на свою сторону обиженных многовековой несправедливостью колонистов, ждет от них помощи… Но тут-то речь идет о шотландцах! Нет, Ваня определенно что-то не понял… И вдруг мне подумалось: тот, кто ему это говорил, имел в виду не шотландцев, а ирландцев. А что, если и Роберту выпала такая счастливая судьба – попасть сейчас домой? Конечно, он пойдет воевать, но – только напрасно надеются немцы, – не на их, а на своей стороне, со своими. Я твердо уверена: если такие люди, как Роберт, попадут снова на фронт, они не только сами будут бесстрашно сражаться, но еще накажут и другим. Потому что любить свою Родину, безмерно дорожить ею, дорожить своей свободой мы все научились только здесь, будучи бесправными невольниками. Вот все это вместе взятое и принесло под конец дня такое хорошее настроение.

Ну, раз уж завела разговор о Роберте… Сегодня ровно неделя, как мы виделись с ним в последний раз. Всего семь дней прошло, а кажется, что все это было давно-давно. Немножко скучно, немножко грустно. Иногда, забывшись, думаю: вот прибежит сейчас кто-то из мальчишек, принесет письмо, написанное знакомым «вразброс» почерком. Однажды вечером раздался короткий стук в окно. С заколотившимся сердцем вышла на крыльцо и с досадой увидела в темноте улепетывающего со всех ног хихикающего Ханса.

Ну что же. Все, в конце концов, образуется. Должно все пройти «форбай»[24], развеяться, как дым. И чем скорее, тем лучше.

27 мая

Суббота

Сегодня Мишка «удружил» мне – придавил и даже чуть не сломал большой палец на руке. Правда, нечаянно, невзначай. В обед мы с ним что-то опять сверх меры развозились – то ли он рвался в кухню, пытался открыть дверь, а я, упершись спиной изнутри, крепко держала ее, то ли все было наоборот, только в какой-то момент получилось так, что мой палец оказался между косяком и дверью, как раз тогда, когда Мишка с силой захлопнул ее. Как же я орала! А бледный, с искаженным от переживания лицом (будто ему тоже было больно) Мишка испуганно топтался рядом и бормотал: «Но я же, май-то, не нарочно… Честное слово, я же, май-то, не видел».

Потом резкая боль немного стихла, но все равно палец распух, на конце посинел и беспрерывно занудно ноет. Наверное, теперь сойдет ноготь. Вот чертов «братишка» – натворил мне делов! Единственная отрада хоть в том, что пострадала левая рука, а то и писать было бы невозможно.

Ну, вот и пришла наконец ясность, о ком, имеющем «гадкие» мысли, говорил в последний день Роберт. Вечером, когда уже солнце село и спустились легкие сумерки, подошедшая случайно к окну Нинка вдруг удивленно сказала мне: «Ой, посмотри, там, у Гельбова забора, стоят какие-то два парня и зачем-то машут мне рукой. Вот опять… Ой, кажись, это пленные англичане».

Недоумевая, я отложила в сторону штопку, тоже подошла к окну. Мне вдруг подумалось: пришел кто-то из «англиков» от Степана, принес какие-то сведения о Роберте. На тропинке, возле ограды палисадника Гельба, и в самом деле стояли два незнакомых пленных англичанина, смотрели на наши окна. Завидев меня, принялись делать энергичные знаки руками, головой – мол, выйдите, пожалуйста, надо поговорить… С неспокойным сердцем, абсолютно уверенная в том, что получено какое-то известие от Роберта, я спустилась с крыльца, подошла к англичанам:

– Гутен абенд. В чем дело?

Они вежливо поздоровались, смотрели оба на меня с веселым интересом и, как мне показалось, с некоторым превосходством и даже с нагловатой уверенностью (а может быть, это сейчас так мне кажется?). Теперь я узнала их – это были «англики» с Молкерая. В тот вечер, когда Галька пела свои дурацкие частушки, они тоже торчали возле дороги.

– Добрый вечер. Как поживаете – ви гет ес? Какая чудесная погода, не правда ли?

Оба заулыбались, отчего-то переглянулись друг с другом. Меня досада взяла от этих их переглядов: «В чем дело? Извините, у меня мало времени».

– Ах пожалуйста, извините нас тоже. Дело в том… Дело в том… Видите ли, с вами хочет встретиться Альберт. Он будет ждать вас завтра, в воскресенье, в пять часов вечера, на тропинке за усадьбой Клодта. Вы знаете, там еще дуб стоит – такой высокий, с широкой кроной. Это дерево единственное на поляне…

Первая реакция от услышанного была – охватившая меня смесь досады, удивления, возмущения, разочарования. Так. Значит, это Альберт! Да… Ничего не скажешь – поторопился, красавчик! И как уверен! – «будет ждать в пять часов пополудни…». И главное, даже не сам пришел – передал приглашение к свиданию через посредников. Трус несчастный! А впрочем – почему трус? Ведь сказал же Роберт – ему, этому неотразимому красавцу, еще никто из девчонок не отказывал. Ну ладно, сейчас ты у меня получишь!

Однако от возмущения, от досады у меня из головы разом исчезли куда-то все нужные слова. Мне хотелось ответить этим послам достойно, гордо, с этакой элегантной презрительностью, с убийственным взглядом, что, мол, не на ту вы напали, джентльмены, ошиблись адресом, что, мол, не все девчонки побегут по первому свисту за этим смазливым английским пижоном и что, мол, ауфвидерзеен, джентльмены, отправляйтесь-ка вы восвояси…

Ах, как хотелось мне сразить этих самоуверенных наглецов своим величавым видом и своей убийственной речью, но я, увы,