Тень Сохатого - Фридрих Незнанский

— Чтобы он увидел серьгу у меня в ухе. Вот эту. Но он, по-моему, вообще ни хрена не соображал от ужаса.

Турецкий нахмурился и задумчиво почесал пальцем переносицу.

— Значит, ты должен был просто напугать Боровского. И сделать это так, чтобы он позже смог тебя опознать. Так?

— Так, — кивнул парень. — Поэтому и серьгу в ухе оставил. Чтоб было легче узнать.

— Грубо и глупо, — резюмировал Турецкий. — Тебя оправдывает только то, что не ты сам эту глупость придумал. Хотя… должен признать, что этот дешевый трюк сработал. Тебе ведь приказал это сделать не Риневич, так? Ты должен был подставить Риневича. Чтоб Боровский увидел тебя в офисе «Дальнефти» и решил, что ты действовал по приказу своего патрона. Правильно я говорю?

— Правильно, — нехотя признал парень.

— Как ты попал в службу безопасности «Дальнефти»?

— Просто. Как все попадают. Увидел объявление в газете, ну и пришел. Закончил курсы охранников. Поэтому конкурс прошел без проблем.

Турецкий слушал слова парня с безразличным лицом, словно не находил в них для себя ничего нового. Он ободряюще хлопнул парня по плечу и сказал:

— Молодец, рецидивист. Осталось только назвать имя своего настоящего босса.

Парень удивленно уставился на Турецкого:

— Как? А вы разве не знаете?

В ответ Турецкий поморщился, как от зубной боли.

— Дурак. Конечно, знаю. Но надо, чтоб ты сам назвал это имя. Ты ведь даешь показания, а не я.

— А у вас пишется, что ли?

— Ага. На корочку. Нет, болван, разве ты видишь у меня в руках магнитофон? Итак, я жду.

Парень нахмурился еще больше.

— Моему боссу не понравится, что я его сдал, — сипло сказал он.

— Да ну? — усмехнулся Турецкий. — В таком случае своей обидой он поделится с сокамерниками. Больше будет не с кем.

— А вы уверены, что вам удастся его посадить? — нагловато спросил парень.

Турецкий кивнул:

— На все сто. И чем быстрее ты начнешь говорить, тем быстрее я это сделаю.

Некоторое время парень размышлял, поглядывая на Турецкого оценивающим взглядом, — сумеет ли тот выполнить свое слово или нет. В конце концов решил, что у Турецкого лицо человека, заслуживающего доверия, и сказал:

— Хорошо, я расскажу. Имени человека, на которого я работал, я не знаю. Я говорил с ним по телефону. Деньги за работу он перечислял на мой счет в банке.

Александр Борисович недоверчиво прищурился:

— Как он на тебя вышел?

— Позвонил мне домой. Я взял трубку, а там — незнакомый голос. Говорит: «Проверь свой счет в банке. Я перезвоню завтра». А дальше — гудки. Я, конечно, сильно удивился, но проверил.

— И что ты обнаружил?

Парень посмотрел на Турецкого лукавым взглядом и ответил:

— Три тысячи долларов! Представляете? На следующий день он перезвонил и сказал: «Это только за то, чтобы ты меня выслушал. И чтобы понял, что намерения у меня самые серьезные. Если сделаешь то, что я скажу, получишь в десять раз больше».

— Щедро, — хмыкнул Турецкий. — Давай дальше.

— Ну дальше он сказал, что у него с моим шефом, Риневичем, старые счеты. И что он хочет свести эти счеты с моей помощью.

— Ну а ты?

— А я ответил, что в таком случае ему лучше обратиться к услугам киллера. И что вообще я своих хозяев не сдаю.

— Да ты, оказывается, парень с принципами! — иронично заметил Турецкий.

— Вам смешно? — Парень насупился. — Вот и ему стало смешно. Он засмеялся и сказал, что убивать он никого не собирается. Просто он хочет немного моему хозяину… досадить. Да, так он сказал: «Досадить». Я спросил, не боится ли он, что я все расскажу Риневичу. Он ответил, что нет. Потому что уверен, что я умный парень и не захочу наживать себе врага. Лучше получить деньги, чем жить в постоянном страхе и шарахаться от каждой тени. Потом он сказал, что видит меня. Видит, как я сижу у окна и разговариваю по телефону. И что ему ничего не стоит… погодите, как же он выразился?.. удивить меня до смерти — вот как.

— Что, так и сказал?

— Так и сказал.

— И ты, конечно, согласился?

Парень уныло вздохнул:

— А что мне оставалось делать? Как только я сказал «да», Соха тут же перевел на мой счет еще пять тысяч. Чтобы я окончательно понял, что он не шутит.

— Как он объяснил тебе нападение на Боровского?

— Да так же, как и вы. Сказал, что хочет подставить Риневича. Что Боровский должен меня запомнить, но чтобы рожу свою я особо не светил. В общем, так, чтобы у Боровского остались сомнения — я это был или не я.

— Сложный план, — заметил Александр Борисович.

Парень кивнул:

— Да. Я ему тоже так сказал. А он мне: «Ничего, ты парень сообразительный, что-нибудь придумаешь». Вот тогда я и придумал с серьгой. Все в ушах кольца носят, а я гвоздик вставил.

— Умно придумано, ничего не скажешь, — похвалил Турецкий. — Сколько он тебе за это заплатил?

— Сравнял до десяти кусков. Сказал, что это только начало и что впереди у нас много работы.

Парень заерзал на сиденье, скорчив болезненную мину. С упреком посмотрел на Турецкого и сказал:

— Руки бы развязали. Больно ведь. Я уже пальцев почти не чувствую.

— Придет время — развяжу, — неумолимо ответил Александр Борисович. — А ты давай рассказывай дальше. Что еще ты сделал для своего нового хозяина?

Парень заметно приуныл и продолжил тихим, обиженным голосом:

— Кроме сегодняшней истории, ничего. Он долго не объявлялся. А вчера позвонил и говорит: «Есть, говорит, такой следователь — Турецкий. У него сейчас машина сломана, поэтому он домой от метро пешком ходит». Ну вот. Потом объяснил мне про эту арку. Сказал, что это очень удобное место, рядом с вашим подъездом.

— Он тебе описал мою внешность?

— Да. И еще фотку прислал.

— Как?

— Да по телефону. Вы у меня трубу забрали. Посмотрите там в памяти.

Александр Борисович достал из кармана телефон парня и пощелкал по кнопкам. На экране всплыло его собственное лицо. Снят он был где-то на улице, почти в движении, однако снимок был довольно отчетливым. Да и одет на снимке Турецкий был в то же пальто, что и сегодня. В общем, узнать можно было легко. Турецкий нажал на кнопку, чтобы узнать номер отправителя, но обратного телефона не было.

— Я тоже пытался узнать, с какого номера он кинул эту картинку, — объяснил парень. — Но у него, видимо, блокировка. Антиопределитель, или как он там называется.

— Ты должен был меня убить? — спросил Турецкий.

Парень едва заметно усмехнулся:

— Обижаете. Я ведь не мокрушник. Мы с ним сразу договорились, что никаких мокрых дел. Он сказал, чтоб я хорошенько пересчитал вам кости. Он сказал, что действовать нужно осторожно и решительно, но… — парень вздохнул. — Но я вас недооценил.

— Это точно, — подтвердил Турецкий. — А по телефону угрожал мне тоже ты?

— По телефону? Вам? — Парень удивленно поднял брови. — Когда?

Александр Борисович небрежно махнул рукой:

— Ладно, не важно. — Затем внимательно посмотрел на парня и вдруг спросил: — Ты ведь, кажется, сказал, что не знаешь своего хозяина?

Парень покачал головой:

— Нет.

— И имени своего он тебе не называл?

— Да нет же!

— Тогда почему ты назвал его Соха?

Парень уставился на Турецкого, но затем, ухмыльнувшись, качнул головой:

— А, это? Это он мне сам сказал. Чтоб, значит, я его Сохой называл. Я его спросил: как мне, говорю, вас называть? Как к вам обращаться? Он засмеялся и отвечает: «Зови меня Соха. Меня так в детстве во дворе дразнили». Ну вот.

— В детстве, значит. — Александр Борисович задумался. — Интересно… Ладно, голубь, пора ехать. Думать будем позже.

— Погодите. Как ехать? Вы же обещали меня отпустить!

— А вот это уже вранье, — спокойно сказал Турецкий. — Никогда я тебя, Жуков, отпускать не обещал. Ты ведь Жуков? Или это тоже кличка?

— Жуков, — хмуро отозвался парень. — Но вы ведь сами пообещали, что если я вам все расскажу, то в камеру меня не отправите.

— Я обещал, что пистолет к делу не присовокуплю. А за мои опухшие глаза и за испорченные круассаны ты ответишь. По всей строгости закона.

Парень обиженно отвернулся к окну, нахохлившись, как воробей, и за всю дорогу не сказал больше ни слова. Впрочем, Турецкому было о чем подумать и без него. Уж очень сильно кличка таинственного босса Соха была похожа на бранное слово, которым Боровский — в пересказе Андрея Полякова — обозвал того, кто ему «пакостит».

Ночи в камере были темные и душные. Больше всего Генриха Игоревича угнетала эта вечная духота. И еще — запахи. Они витали по камере день и ночь: отвратительные запахи мужского пота и грязных носков, смешанные с крепким духом, вылетающим из раскрытых ртов храпящих сокамерников.

Теснота камеры также угнетающе действовала Боровскому на нервы. Порой ему казалось, будто его связали по руками и ногам и запихали в вонючий мешок, из которого ему никогда уже не выбраться. А иногда появлялось еще более страшное ощущение — словно рот, горло и легкие ему забили грязной ватой, и тогда он начинал кашлять, пытаясь очиститься от этой ваты, и кашлял так несколько минут подряд — к большому неудовольствию сокамерников.