Том 5. Энн Виккерс - Синклер Льюис

Он сжал ей руку, но ладони у обоих были влажные, и он тут же прервал пожатие. Энн еще долго ощущала это прикосновение, и оно даже заставило ее очнуться от оцепенения, навеянного зноем.

— Вы такая настоящая, Энн. С вами не нужно беспрерывно притворяться. Вы не тщеславны, не эгоцентричны и не оцениваете мужчин пропорционально той пользе, какую можно из них извлечь. Очевидно, именно потому, что с вами я чувствовал себя как дома, я не осознал, как бесконечно дороги вы мне стали. Меня пробудило ваше чудовищное намерение ехать в Копперхед — Гэп, в это карманное издание ада. Остановитесь! Это — безумие! Давайте поедем вместе в Шотландию, — разумеется, как законные супруги. Вам наверняка понравится бродить по Троссексу.

— Если б вы в меня страстно влюбились…

— Так оно и будет!

— Если б это было так, вы схватили бы меня в охапку, ни о чем не спрашивая, а не аргументировали бы, словно на официальном утверждении завещания. Впрочем, я ни за что на свете не откажусь от возможности объявить войну Копперхед-Гэпу. Почти ни за что на свете. Да.

Потом Энн жалела, что не вынудила Линдсея обнять ее, взять над нею верх. Но когда она с такой отчаянной ясностью увидела его добрые глаза, было уже слишком поздно. В чем заключаются «женские уловки», о которых она читала в романах? Неужели она не может их усвоить: говорить комплименты, изображать застенчивую сдержанность и тоскливую задумчивость, дрожать от волнения, когда он пожимает ей руку, внушить ему мысль, что она трепетная тайна, которую он должен разгадать.

«Другими словами, лгать и разыгрывать комедию. К чертям!» — сказала Энн.

Ложась в свою одинокую, жаркую июльскую постель, Энн иронически процитировала Линдсея: «Мир становится лучше — мы покончили с пытками».

ГЛАВА ХХIII

Миссис Элберт Уиндлскейт, дама, в высшей степени проникнутая сознанием гражданского долга, безвозмездно отдававшая все свое время Комиссии по надзору за тюрьмами и вытекающей отсюда газетной рекламе, владела летней виллой в Тимгед-Спрингс, главном курортном местечке штата. Тимгед-Спрингс лежал по пути к Олимпус-Сити, железнодорожной станции, возле которой находилась каторжная тюрьма Копперхед-Гэп, и миссис Уиндлскейт пригласила Энн к себе — отдохнуть и провести день в благотворительных развлечениях.

Миссис Уиндлскейт встретила Энн на станции в лимузине, снабженном вазой из небьющегося стекла с букетом искусственных цветов.

— Ах, сегодня так жарко! Вы, наверное, измучились от духоты в вагоне. Пожалуй, мы с вами позавтракаем в загородном клубе. Поезд на Олимпус-Сити отправляется в три часа, и к пяти вы уже будете в тюрьме. Ах, мисс Виккерс, это просто изумительно, что вы, с вашим образованием и опытом работы в восточных штатах, приехали к нам принять участие в нашей тюремной реформе! В Нью-Йорке и в Бостоне многие думают, что мы тут, на Юге и на Западе, отстали от последних новинок научной криминологии, а теперь вы сможете вернуться и рассказать им про все наши замечательные достижения. Например, в Копперхеде есть даже гимнастический зал для арестанток! Это все моя идея, моя и мужа. И мы лично пожертвовали сто долларов. «Ты, наверное, думаешь, что вся эта благотворительность разорит нас вконец», — говорю я ему, а он только посмеивается и отвечает: «Ничего, как-нибудь выдержим». Это так на него похоже! Глядя на него, вы бы ни за что не поверили, какая у него деловая хватка — он президент ссудного банка. А сколько он делает добра! Я просто не представляю, что стало бы с массой фермеров и лавочников в округе Пирл, если б он не ссужал им денег и не оказывал им всяческую помощь. Я уверена, что он всегда идет навстречу людям, просрочившим закладную, и, если есть хоть малейшая возможность, делает все, что в его силах, лишь бы сохранить должнику его имущество. А ведь одному богу известно, какие они легкомысленные. Покупают в кредит автомобили, стиральные машины и все такое прочее, а потом жалуются, что не могут выплачивать проценты. Но я хотела только сказать, что, увидев его в конторе — какой он энергичный, и деловой, и все такое, — вы бы ни за что не поверили, что, когда дело касается криминологии, и благотворительности, и прочего, сердце у него такое доброе… такое доброе, что я и сказать не могу! А потом доктор Сленк — тот, что в тюрьме, то есть я хочу сказать, начальник тюрьмы, доктор Эддингтон Сленк. Это я добилась, чтоб его назначили туда вместо того старого чудака, который был там раньше. Он такой передовой ученый-пенолог! Вы просто влюбитесь в доктора Сленка!

(Все эти прорицания миссис Уиндлскейт изрекала по дороге в загородный клуб Индиен-Маунд, сначала сидя за рулем своего лимузина, а потом сопровождая Энн к веранде с красной черепичной крышей, стоявшей на краю поля для игры в гольф.)

— Разумеется, как говорит доктор Сленк, насчет тюремной реформы болтают массу всякой сентиментальной чепухи. Тюрьмы отнюдь не должны быть санаториями. Если человек сознательно идет на воровство, вы вовсе не обязаны в награду за это обращаться с ним, словно с миллионером! Как говорит доктор Сленк, слишком многие теоретики тюремной реформы склонны упускать из виду, что, хотя первейшая задача тюрем — духовное возрождение оступившихся людей, они тем не менее должны также представлять собой здоровый сдерживающий фактор, чтобы преступники не стремились поскорее вернуться назад!

Здесь, в горах, у нас масса закоренелых негодяев, и обращаться с ними слишком мягко совершенно незачем. Они к этому не привыкли, и если вы окружите их всевозможной роскошью — будете каждый день кормить их пирогами и устраивать для них всякие ванные комнаты, которые порядочным, законопослушным гражданам, вроде нас с вами, совсем не по карману, то они просто сядут вам на голову. Для всей этой швали тюрьма — в высшей степени облагораживающая и цивилизующая сила, если во главе ее стоит истинный джентльмен, вроде доктора Сленка. Вы просто представить себе не можете! Ведь дома вся эта публика питается одной только солониной да еще сорго, и, когда в тюрьме их кормят черносливом и тому подобными деликатесами, они так довольны, что просто слов нет!

Да, как говорит доктор Сленк, великая облагораживающая сила — это физический труд, полезная черная работа. В мужском отделении у нас имеются отличные мастерские: кузница, где мы производим кухонную утварь, и еще мастерская, где шьют комбинезоны. А в женском отделении у нас отличная мастерская рубашек и нижнего белья. Возможно, машины у нас не настолько современны, как нам хотелось бы, но со временем все это изменится. Только ужасно, что подрядчики, которые скупают у нас готовые изделия, ни за что не желают платить нам по совести. Никакого гражданского чувства! Мы хотели бы в порядке поощрения выплачивать нашим заключенным по четверти доллара в день, но никак не можем дать им больше пяти центов. А с такими расценками и в самом деле много не заработаешь, даже при большом сроке заключения. И тем не менее такие современные методы производства помогают этим несчастным по выходе на свободу занять свое место в обществе. Трезвость! Целомудрие! Тяжелый, неустанный труд! Выполнение правил — быстро и без рассуждений! Какие драгоценные уроки!

Однако пора уже заказывать завтрак. Надеюсь, наш клуб вам понравился. Правда, прелестный домик? Представьте себе, он обошелся в пятьдесят тысяч долларов. Построен из первосортных материалов. Я часто говорю мистеру Уиндлскейту: «Вот здание, построенное на века. А ведь нынче все строят кое-как». Я всегда стояла за строительство для будущего. Потому-то я и уделяю столько сил и времени несчастным заблудшим овечкам, которые попали в тюрьму. Хотя, видит бог, я не получаю за это ни признания, ни благодарности. Правда, губернатор, сам губернатор сказал мне: «Миссис Уиндлскейт, едва ли вы когда-нибудь поймете, как важно, что такая выдающаяся женщина, как вы, принимает столь горячее участие в деятельности учреждений и общественных организаций нашего штата». Хотя, как я сама ему говорила, я ведь вовсе не знаток всех этих социологических штучек. Я просто чувствую, что нельзя пренебрегать советом и участием любой серьезной и проникнутой чувством гражданского долга женщины! Вы просто не поверите, сколько денег мы с мистером Уиндлскейтом вкладываем во всю эту благотворительность и еще в наше гнездышко — мы живем в Пирлсберге, — разумеется, зимой. Пирлсберг в десять раз больше Тимгед-Спрингса. Согласно последней переписи, в нем двадцать семь тысяч жителей, и я ничуть не удивлюсь, если в 1930 году, то есть через шесть лет, у нас будет тридцать тысяч жителей, а то и все тридцать пять!

А теперь вернемся к тюрьме. Я должна вас кое о чем предупредить. Одному богу известно, что мало кто так тесно связан с тюремными делами, как я. И потому, когда некоторые неприятные люди утверждают, что заключенных недостаточно хорошо кормят, или что они живут в недостаточно хороших санитарных условиях, или что их заставляют слишком много работать, то это просто ужасно, правда? Скажите, пожалуйста, шайка преступных дегенератов работает столько же, сколько вы, я или другие порядочные люди! И когда я слышу, что люди говорят и наводят критику подобным образом, да, ведь есть же на свете всякие пустомели и еще бог знает кто, например, так называемый либеральный проповедник — универсалист в Пирлсберге, который готов болтать бог весть что, лишь бы раздуть сенсацию и заставить всех говорить о себе. Подобные люди во всем видят одну только отрицательную сторону. Ни одной конструктивной мысли в голове!