Красный цветок - Екатерина Оленева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между колонами Сиа чертила серебристые полосы.
Тело гибкое. Ещё по-юношески хрупкое. Уже по-мужски сильное.
Мы будто оказались внутри сентиментального романа, в котором демон таки умыкает невинную девицу. Осталось решить, кто из нас демон? Хотя, вопрос о том, кто девица, на этот раз, слава Двуликим, не стоял.
Глаза Элоиса на белом лице казались черными.
— Подари мне мечту, Одиф*фэ, — исступленно шептал он. — Лёд не способен удержаться рядом с такой огненной шевелюрой, как у тебя. Целуй меня. И ничего не говори.
— Ты любил танцовщицу Гиэн*сэтэ…
Черты окаменели, превращаясь в маску. В пустых, как стекла, глазах оказалось сложно что-то прочитать. Будто заслонку выдвинули.
— Уже успели напеть? — с горечью покачал он головой. — Гиэн*сэтэ была содержанкой Те*и, отличалась красотой и отлично знала своё ремесло. Мне в этой "любви на троих" досталась неблаговидная роль. Хотя, кто в итоге выглядел бледнее, большой вопрос. Думается, то, как дядя свернул дела, его не красит. И…я не отрекусь от неё, Оди. Даже ради тебя. Я любил её. По-своему.
— По-своему? — переспросила я. Пытаясь осмыслить, что значит "по-своему"? Не очень любил? Безумно любил? Любил — как мог. — По-своему?
— Хочешь стихи?
— Что?.
— Стихи, — усмехнулся он, продолжая поддерживать меня за спину.
— Даже и не знаю…
— Нахалка! Разве такие речи ожидает услышать герой-любовник от прекрасной маэрэ в награду за труды? — деланно возмутился рифмоплёт. — Я все равно прочту!
— Читай, — кивнула я.
Тихий голос заполнил пространство, подобно музыке, способной выходить только из-под пальцев Эллоис*сента:
Наши взгляды — клинки?
Так дерись, не сдаваясь.
Будет боль. Сталь, ты пой
В плоть чужую вонзаясь!
Вот удар. Вновь удар.
Искр рассыпался ворох.
Я всего лишь искринка
Упавшая в порох.
Я — звезда. Ты — мой мрак.
Так о чем погадаешь?
Прогоришь без следа,
Словно ветка, — истаешь
Наши взгляды — клинки.
Здесь любовь — поединок.
Сколько ж в этом огне
Прогорит хворостинок?
Ты — огонь. Я — вода.
Поединок наш вечен.
Знай, роман двух стихий
Он безумно беспечен.
Я — вода. Ты — огонь.
Нам нельзя повенчаться.
Обречен наш роман
Вне закона остаться.
Ты — огонь. Я — вода.
Две стихии. Два спора.
Битву не прекратят.
Так к чему разговоры?
Наполненная дурманящими запахами ночь тревожно томила таинственным светом. Эллоис*сэнт обладал редким для юнцов даром: умел быть то грубым, то нежным, интуитивно выбирая правильное направление. От рук на теле оставались синяки, от поцелуев трескались губы. Жалобно трещала материал туалетов.
— Что происходит? — надменно прозвучал льдистый голос.
Сант*рэн (ну, а как же без неё, голубушки, обойтись!) неторопливо приблизившись, окинула нас ледяным взглядом.
— Дитя мое, поправь, пожалуйста, платье, — небрежно бросила она мне. — И на будущее потрудись запомнить: задирать юбку перед первым встречным может позволить себе крестьянская дочь. Но не невеста короля. Утрата невинности в данном конкретном случае повлечет собой последствия государственного масштаба.
Повернувшись к Эллоис*сенту, тетушка сощурила зеленые кошачьи глаза.
— Ты сукин сын. Гадить у себя на дворе мелко.
Племянник в ответ зло ухмыльнулся:
— Я не первый, кто в нашей семье ведет себя мелочно!
— Довольно, — решительно прервала Сант*рэн — Ты возвращайся к гостям. А ты, — кивнула она мне, — ступай в комнату. Приятных снов.
Глава 9
Взрослые игры
Сант*рэн чутко следила за тем, чтобы наши пути с Эллоис*сэнтом не пересекались. После бала мы не виделись. Эллоис*сента то и дело заставляли отлучаться из Чеарэта.
Но каждое утро, то на прикроватном столике, то на подоконнике, то у себя на подушке я обнаружила букетик алых цветов, коробку конфет и записку с очередными стихами:
Я с радостью получала шаловливые приветы, полные игривых, временами намеренно пошловатых, намеков.
Увы! Я не могла посвящать мыслям об Эллоис*сенте столько времени, сколько того бы мне хотелось. Жизнь в Чеарэте протекала отнюдь не в праздности. Мы, дети и отроки славного рода, проводили дни в полезных деяниях. "Занимали" нас лучшие учителя и мастера, обучая теоретической и практической магии, бою, истории, чистописанию. Даже вышиванию гладью и крестиком (подозреваю, последние пункты были тайной местью Сант*рэн).
Однажды утром я увидела, что кафедру, вместо учителя, занимает высокий человек в черном. Примечательно, что блондин, — весьма редкая для Чеар*ре особенность.
— Извините. — Присела я в привычном реверансе. Результатом того, что я любила утром понежиться, являлись частые опоздания. Наставники успели привыкнуть и даже потихонечку смирялись. — Могу я войти?
Закинув ногу на ногу, гость покачивал носком отлично начищенных туфель. Хищное гордое лицо незнакомца отличалось высокомерием. Холодные голубые глаза неподвижностью напоминали взгляд рептилии.
И эти ледяные глаза с враждебным узнаванием вперились в меня.
Носок, перестав раскачиваться, напряженно замер.
— Одиф*фэ Чеар*рэ? — низкий, хриплый, будто надорванный, голос, тревожил. Таким же неприятным, замораживающим, был и взгляд. Жесты, взгляд, повороты корпуса, отражали пренебрежение к другим существам, что, кажется, было столь же естественно для него, как зеленый цвет глаз, правильность черт, врожденная грация движений.
Мне стало не по себе. По нервам потянуло холодом: вот он, зловещий норд-ост.
— Вы, Одиф*фэ, видимо считаете, что дисциплина существует для того, чтобы её нарушать?
Я склонила голову, выразив согласие с заявленной мыслью.
— Только в том случае, если это кажется забавным, — сочла нужным добавить я.
— Расцениваю это как попытку проявить остроумие.
— Расценивайте, как угодно. Я просто констатирую факт. Могу я сесть или вы предпочтете, чтобы я покинула комнату?
Последнее обстоятельство меня, признаться, нисколько бы не огорчило.
— Препятствовать твоему появлению, кажется, поздновато. — Насколько я понимала, речь шла не о посещении урока. За каждым взглядом, ухмылкой, движением этого человека мне мерещился "второй план". — Но прежде чем вы займете ваше место, я хочу сделать сообщение: Храм Света, в котором вы воспитывались, разрушен. Большинство его обитателей мертвы. Либо обращены в гулей, упырей и вурдалаков. Вам это кажется стоящим внимания настолько, чтобы оставить насмешливый тон и проявить больше внимания к грешному миру — в общем, и моей скромной персоне, в частности?