Красный цветок - Екатерина Оленева

В ответ же получала улыбки.

Может быть, кто-то и вправду находил подобное поведение очаровательным? Кто их знает, этих щенков, пресытившихся жизнью в пятнадцать лет?

Одиффэ Чеар*рэ прощалось, как я успела заметить, гораздо больше, чем Одиф*фэ Сирэн*но. Дурной нрав здесь оборачивался эксцентричностью, дурной вкус — пикантностью, злой, яростный характер — горячностью и прямолинейностью, не свойственный лицемерному аристократическому кругу.

Пятнадцатилетние мальчишки млели, я, бессовестно кокетничая, вела себя откровенно вызывающе. Мне не нужны были нежность, защита, понимание. Я хотела сиюминутного поклонения. Это стало способом находить энергию с совершенно новым, пряно-пикантным вкусом.

— Ты прекрасно выглядишь, кузина, — Эллоис на балу предпочел выглядеть менее безупречным, чем в обыденной обстановке: волосы растрепаны, рубашка распущена, щеки пылают. — Окажите честь, маэра, подарите танец.

— Ты — пьян, — возмутилась я.

— Ты мне отказываешь? — рассмеялись в ответ. — Я первым за вечер нарвался на твой отказ. Чертовски лестно! Ну, что ж? Пойду, приглашу кого-нибудь ещё.

Отсалютовав, порывисто развернувшись, он направился прочь.

Вовсе не настроенная отвергать сделанное предложение, я была раздосадована. С нарастающим раздражением приходилось наблюдать, как он флиртует со смазливой блондинкой, принадлежащей к тому счастливому типу, что большинством мужских голосов признан совершенством.

Дабы не остаться в долгу, я тоже отыскала кавалера, что отнюдь не представляло сложности. В зале, где некрасивых женщин не было, мальчишеское внимание все же принадлежало мне. Конечно, успеху способствовало то, что мероприятие затевалось в мою честь, то, что меня преподносили изысканному обществу, словно десерт; что вокруг неуловимым ароматам распространялась тайна. Но даже все это, вместе взятое, не могло объяснить почти экзальтированного восторга, жадного блеска в глазах кавалеров, которые, будто волки, казались готовыми перегрызться за один мой взгляд.

Я никогда не чувствовала себя столь великолепно. Никогда прежде не приходилось пребывать от собственной персоны в таком самовлюбленном восторге. Я позволяла мальчишкам приближаться ближе, чем допускали правила приличия. Смеялась веселее и громче, чем следовало бы. И все лишь затем, чтобы Эллоис*сент продолжал следить за мной потемневшими глазами. Мне удавалось подглядеть за ним согревающий душу, тяжелый злой взгляд исподлобья, когда он, глупый, пребывал в уверенности, что я занята другими.

Представление "я центр вселенной, знаю об этом и мне чертовски весело!" разыгрывалось перед множественной аудиторией, но для единственного зрителя. И судя по тому, как зритель налегал на спиртное, имело успех.

Наши действия походили на простонародный перепляс: кто затейливее, кто прихотливее, кто круче! Игра, обоим приходилась по вкусу.

После очередного виража, мальчишеская ладонь крепко обвилась вокруг талии:

— На сей раз я не приму отказа! — Горячие руки увлекли меня на середину залы. — Что ты себе позволяешь? — зло зашипел он на ухо. Судя по сверкающим глазам и поджатым губам, Эллоис*сент действительно злился.

— То есть?

— Ты ведешь себя неприлично. Есть ли в зале кто-то, на ком ты не успела повиснуть?

— Как ты смеешь!? — рыкнула я.

— Смею. Ты роняешь честь семьи.

— Подумать только! — задохнулась я.

— В нашем роду беззастенчивых шлюх, активно демонстрирующих прелести, ещё не было!

Кровь забурлила в жилах, жарко приливая к щекам. От обиды в глазах потемнело. Звук пощечины достиг слуха прежде, чем до разума дошло, что я делаю. Прокатившись по зале, словно выстрел, он привлек к нам взгляды множества глаз, липнущих со всех сторон, сальных и любопытных.

Судя по вызывающей позе, Эллоис отнюдь не намеревался заминать намечающийся скандал.

Развернувшись, я устремилась к выходу.

Пройдя через террасу в сад, я развернулась на каблуках, к ожидаемо следующему за мной Эллоисенту. Скрестив руки на груди, тряхнула я головой.

— Я жду извинений.

— С какой такой радости? — возмутился он.

— Ты в самом деле считаешь меня женщиной легкого поведения?

В ответ — молчание.

— Ты назвал меня шлюхой. Ты действительно так думаешь? Ответь!

— Нет!

— Тогда почему ты позволил себе меня оскорблять? — голос слегка подрагивал от подавляемых эмоций. Острый ноготь потонул в пышном жабо. — Ты! В твоей жизни нет ни секунды, ни мгновения, в котором не присутствовали бы другие женщины! Причем именно во множественном числе!

— Я — мужчина! Кроме того, я никогда не применял магии, для того чтобы привлечь к себе…

— Ну и что?! — я, так отчаянно тряхнув головой, что тщательно собранные локоны распались. — Что с того, что ты — мужчина?! Это дает тебе право быть мерзавцем?! И какая, в бездну, магия?! Я что, настолько уродлива, что не могу привлекать к себе людей без неё?!

Мне стало не по себе от враждебности, застывшей в замораживающе-зеленых глазах.

Эллоис*сенту была всего семнадцать. Возраст, когда парень далек от мысли, что от женщины следует отказаться, только по той причине, что она есть воплощенная неприятность. Или что она — невеста другого. Пусть даже признанного короля Черной Половины Человечества. Семнадцать лет — тот самый возраст, когда мужчина думает совсем не тем, что у него между ушами.

И все же, нужно отдать Эллоис*сенту должное, — он честно пытался бороться с собственными желаниями, отличающимися горячностью и необузданностью.

— Это низко обещать то, что никогда не сможешь дать. — Ледяным тоном заявил мой оппонент. — Почти жестоко.

— Лицемер, — ласково и иронично усмехнулась я, пробегаясь пальцами по гладким, будто шелк, волосам. — Желание, поглощающее, а порой и сжигающее, называется мечтой. Она способна заставлять жить дальше. До той поры, пока остается мечтой! Воплощенная в жизнь, теряется, становится плоской, обрастает бытом. Никогда не следует воплощать самую дорогую мечту.

Его взгляд показался сладко-безумным. Как у зверя, которому не дают пить.

— Что ты делаешь?

— Собираюсь утолять желания, воплощая мечту в жизнь. В отличие от тебя, Одиф*фэ, я считаю, что мечта обречена стать реальностью.

Меня порывисто заключили в объятия, приподнимая над полом. Его руки грубо сомкнулись на талии, губы впились рот, заставляя голову кружиться. Я уцепились за плечи. Под ладонями чувствовались горячие толчки сердца, сильные и размеренные.

Между колонами Сиа чертила серебристые полосы.

Тело гибкое. Ещё по-юношески хрупкое. Уже по-мужски сильное.