Красный цветок - Екатерина Оленева

Прежде, чем я успела сделать шаг, классической подсечкой меня сшибли с ног. Потеряв равновесие, я оказалась в кольце рук. Меня одарили поцелуем, напоенным такой яростной страстью, что я не смогла остаться равнодушной. Кровь вскипела в жилах. Голова наполнилась золотистым туманом.

— Эллоис! — услышали мы окрик учителя. — Одиф*фэ! Прекратите немедленно!

Неохотно разжав руки, Эллоис*сент успел прошептать на ухо:

— Ты просто тигрица, кузина. Но такой ты мне нравишься даже больше, Красный цветок!

Закипевшая кровь моментально застыла в жилах.

— Как?! Как ты меня назвал?!

— Красный цветок. — Эллоис нахмурился. — Что опять не так?! Это было комплементом, кузина. Расслабься! Сделай хотя бы попытку, если не знаешь, как это делается.

— Никогда меня больше так не называй!

— Двуликие! — поднял Эллоис*сент глаза к потолку. — Хорошо. Можешь идти. Я успел от тебя устать.

— Подумать только? "Успел устать", — передразнила я его. — Ты просто засранец.

Кто-то возмущенно ахнул. Наверное, благовоспитанной девице так выражаться не полагалось? Впрочем, о приличиях после только что разыгранных сцен беспокоиться смешно.

Повернувшись на пятках, я устремилась к выходу.

Но не успела я захлопнуть за собой дверь, как даже визгнула от неожиданности: в кресле сидел Эллоис*сент, накручивая густую темную прядь на палец.

— Как ты…?

— Не нужно, Одиф*фэ. — Я не заметила, как его руки сомкнулись: одна на талии, другая на горле. — К чему лишние слова, радость моя? У нас был уговор.

— Но ты проиграл, — сдавленно выдохнула я. — Так что убирайся.

— Уберусь. Позже. — Развернув, юный герой-любовник прижал меня к себе. Я изогнулась, стараясь увернуться. — Тише. Тише, красавица. Кстати, это не лесть. Ты в самом деле очень красива. Завораживающе красива. Даже для тех, в ком течет наша кровь. Совершенное создание. Воплощенная страсть. — Я дернулась, пытаясь ускользнуть от нежных прикосновений. — Огонь и страсть, ярость и необузданность. Но при твоей красоте в тебе так мало женственного, доброго, нежного. Ты словно сирена, кузина. Ты сжигаешь, не грея.

— К чему ты клонишь?!

— Просто думаю вслух. Пытаюсь тебя успокоить. Ты дрожишь? Ты что, боишься меня?

Я судорожно сглотнула.

— Не бойся, — мягко произнес он, гладя по волосам. — Я не стану делать ничего против твоего желания. Одиф*фэ, тебе совершенно не обязательно меня кастрировать, — криво усмехнулся он. — Достаточно простого "нет".

— Я его уже говорила.

— Да. Но если завтра я просто пройду мимо, никто из нас двоих счастливей не станет.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя слабой!

— Это плохо?

— Хуже не бывает.

Он покачал головой:

— Одиф*фэ, это не слабость. Ты же женщина, душа моя. Опусти колючки и расслабься. Я никогда не причиню тебе вреда.

— Как ты меня назвал?

Он заморгал, с непониманием глядя сверху вниз.

— Извини. Я не помню.

— Ты сказал "душа моя". И даже не удосужился этого запомнить. Ты не причинишь мне вреда? А как насчет боли, Эллоис? Именно ты можешь сделать мне очень, очень больно. Любовь — это боль. Я не могу быть с тобой, и не любить тебя. А для тебя сегодняшнего все привязанности идут от того, что ниже пояса. И поэтому имей же совесть — не смей играть со мной! Я не из тех, с кем можно просто убивать время. Найди опасность и развлечения в другом месте. Обещай!

Он покачал головой:

— Что обещать? Чушь какая. — Он приблизился, но больше не делал попыток меня обнять. — Даже если я пальцем тебя не трону, это ничего не изменит. Ты сама придешь за мной.

Я стрельнула яростным взглядом.

— Придешь. Сама знаешь.

Выйдя, он тихонько прикрыл за собой дверь

Как же я его ненавидела!

Как ненавидела.

Потому что, — бездна!!! — он, кажется, прав…

Глава 8

Бал

Платье из бледного серебристо-зеленого материала, расшитого мельчайшими, стертыми в блестящую пыль, драгоценными камнями, мерцающими в складках, будто роса на лепестках, стоило похвалы. Фасон его был предельно прост. Красота заключалась в переливах материи да россыпи драгоценностей. Но стоило облачиться в подобную "простоту", как она превращала вас в фею, явившуюся в мир прямиком из снов.

— Посмотри, как прелесть. Ну, посмотри же! — щебетала Сиэл*ла. — Не верю, что такое может оставить кого-то равнодушным. Это же произведение искусства.

— И не нуждается в дополнительных дифирамбах, — буркнула я под нос.

Как не старалась я сделать вырез декольте менее глубоким, фасон платья упрямо открывал верхнюю часть груди, оставляя обнаженными плечи.

Горничная присела в реверансе, протягивая последний штрих туалета — веер.

Тяжело вздохнув, я поспешила вниз, где обязалась вместе с Сант*рэн встречать гостей.

Первые лица ещё кое-как пыталась запомнить, но людской ручеёк, стекающийся в залу, прискучил свыше всякого терпения в самом скором времени. Люди беспрестанно входили, каждый что-то говорил, фраза звучала за фразой, реплика за репликой. Среди шелков и вееров, магических шаров, запаха духов, пенящихся вином фужеров, я чувствовал себя деревянной куклой. Спина ныла от бесконечных реверансов. Становилось все труднее удерживать на губах неживую улыбку. Разворот, поклон, улыбка; разворот, поклон, улыбка — пытка мнилось бесконечной.

Поток людей, казавшийся неиссякаемым, все же начал потихоньку редеть. Не успела я порадоваться замаячившей свободе, как предо мной в церемониальном поклоне склонилась неуклюжая юношеская фигура:

— О, маэрэ, — обратился он к Сант*рэн, — не сочтите за дерзость восхищение несравненной красотой вашей дочери. Среди блестящих созвездий, которым нет равных, она сияет, подобно солнцу!

Если бы не присутствие Хранительницы, я бы показала этому павлину в перьях настоящее "сияние". Но присутствие Сант*рэн вынужденно улучшало характер. Я уныло поплелась через залу, "оказывая честь", — открывать танец, именуемый "шах*риз". Он состоял из серии семенящих шагов и череды низких реверансов. Скучный, бесконечный, полный достоинств, до легчайшего поворота светский — этикет в хореографическом варианте.

За одним приглашением следовало другое. Кавалеры сменялись. Я ни с кем из них не пыталась быть милой. Напротив. Сыпала колкостями, какие только приходили в голову. А голова у меня устроена таким образом, что гадостей в ней помещается много. При этом я, не пытаясь затачивать произносимые фразы до уровня остроумия, позволяла репликам сочиться откровенной злостью, не щадящей самолюбия собеседника.