спящая красавица - Дмитрий Бортников

Мать замолчала. Она подошла к печке и увидела мою скомканную рубашку. Сейчас будет! Пиздец котенку!.. Но она заплакала. Да. Я не вру! Я сам чуть не заплакал! Я обалдел! Она влетела на печку! Схватила мое лицо в свои руки! За уши! Черт! Мне это не приснилось! Никогда мне такое не могло присниться! Чтоб она меня так любила...

Она плакала и прижимала мою сонную морду к груди! Она, оказывается, волновалась! Подумать только! Может, еще и скажет, что она меня любит?! Что места себе не находила?! Что искала повсюду?! Что она чуть с ума не сошла?! «Как ты мог пропасть?! Так надолго?!» Она раскачивалась, и я чувствовал теплые слезы...

Я не успел бы к такому подготовиться за всю жизнь. Я отдал голову в ее руки. Даже про человечка забыл. Он ворвалась в меня! Ничего не спросив. Вот это был натиск! Я бы от страха сказал правду! Да! Дядя тоже — свой голод! Ложку! Его голова показалась рядом! Они меня что, хоронили?! Я что, чуть не подох?! Или это была любовь? Как вихрь, сбивающий с ног... В конце концов она меня бросила. Оставила лицо, разжала объятья. Дядя просил есть. Его брюхо ворковало, как горлица!

Дискотека продолжалась! Дамский танец кончился! Свет! Может быть, она меня так любила... В этой безумной пляске... В ослепительном свете.

Смерть нас не спросит о любви... Куда мы ее дели... Она протянет руку! Она скажет: «Где?! Где она?!» И все! Все... Она немногословна.

Я спрятал человечка. Закопал за сараем. Этот глиняный человек не давал мне покоя! Я ходил вокруг да около! Не стоило даже приглядываться, чтоб понять, что к чему! Того, кто спрятал что-то, — за тридевять земель видно! По лицу! Но все прячут! И никто не видит. Никто.

Ольга его нашла. Ее не проведешь! У нее ничего не было. Ни тайников, ни тайн. Только свежий снежок. Мягкий коврик любви! Она каталась на нем, как щенок перед бурей... Как щенок, не знающий примет! Она ждала, пока я отойду. Подальше. У меня уже ноги подгибались от этого круженья.

Я вернулся посмотреть, как он поживает. Как он лежит. Только горка земли! Ха-ха! Я-то знал, кто ему приставил ноги!

Мы никогда не дрались. Даже смешно подумать. Чтоб я вдруг воспротивился! Показал характер! Да она бы не поняла!

Я нашел ее в сарае. Мы стояли за поленницей. В нашем с нею сарае. Здесь пахло свеженапиленными осинами.

«Вот... А теперь смотри сколько хочешь, — сказала она. — Не закрывай глаза».

Сама она не закрывала. Мои закрылись, и я понял, что целую ее в щеку.

«Не закрывай глаза! — шептала она. — Открой! Смотри!»

Она смеялась. Она высунула язык! Какое-то мгновенье она смотрела выжидающе. Я моргал, как придурок! Будто мне песку швырнули! Я чуть не тер их кулаком!

Шаг. Еще шаг. И ничего. Она отошла! И тут ее язык оказался у меня во рту! Оказывается, я сам его взял! Она застонала. Мое сердце раздулось... Я стал как пустая бочка! А сердце носилось внутри, как зверек.

«Вот, — сказала она спокойно. Отодвинув мое лицо. Как мать, как мать, взяв его в руки. — Вот так... »

Мы молчали. Я не решался открыть глаза. Я боялся! Я мог увидеть демона! Чудовище! Я слышал далекий рык!.. Далекий, как из сна. Как из воспоминания... Чудовище звало меня! Оно шло по следу...

«Теперь я с ним сделаю все что хочу», — сказала Ольга. Она думала вслух. Будто сомневаясь. Она и так могла с ним сделать все что хочет. С этим глиняным человечком. Как и со мной! Да. Я был глиной. Она не могла меня сломать. Но и не оставляла. Этот рык... Этот далекий сон... Это был не страх! Не лягушка и удав! Нет! Я так давно ждал этого... Этот рык... Я ждал его. И теперь он был ближе. Близко.

Видя кошмары, я просыпался не от страха. Я просыпался от грусти. Мне было тяжело на сердце. Дядя так и говорил: «Не трогай его. Не дергай. Ему тяжело на сердце... » Из благодарности я стягивал с него валенки, когда он заваливался ужинать. Склонив голову, я медленно стягивал их, сначала один, потом другой. Как во сне. Может быть, он чувствовал что-то?

После рыка во сне я весь день молчал. Мне было очень грустно. Я не мог никуда смотреть. Не мог ничего видеть. Наш клен доводил меня до рыданий. Все вокруг было без кожи! Наш дом... Наш ад. Наши мокрые следы на грязной земле... Следы матери. Мои. Дяди. Эти отпечатки приводили меня в неистовство! Я мычал! Я начинал заикаться! Мать даже боялась! Сын-заика!

Это проходило, как хорошая погода. От усталости, от затишья я спал как сурок. В школе на моей парте, на моей половине появлялись женские груди. Щели с кудрями, разрисованные шариковой ручкой. Надписи. Переписка.

Я неделю не был в школе. Вторую. Мать меня не трогала. Она ждала. Ждала, когда я встану. У нее было терпенье! Я чувствовал ее взгляд. Она приходила из своей аптеки и садилась на табуретку. У печки. Я лежал на кровати. Она смотрела на меня, опустив руки. Даже с закрытыми глазами это было видно... Ее лицо и руки. На коленях. Она была как гостья. В нашем доме. Да. В своей жизни... Во всем этом...

В конце концов приходил день, и я вставал. Неожиданно. Она сидела и уходила. По делам. Так это называлось! Что-то надо всегда было делать! Сидеть сложа руки?! Это равнялось смерти! Капитуляция! Она уходила, я еще какое-то время слышал удаляющиеся шаги. Все дальше, в сени, на улицу, все тише и тише. Может быть, я боялся, что она уйдет... Навсегда. Махнет на меня рукой. Вернется, чтоб закрыть мне глаза! И натянуть одеяло! Покрыть мое лицо! Непорядок умершему лежать с непокрытой мордой! Она любила порядок. Да. Она бы меня не оставила так. Поверх земли... Но бывают такие минуты! Такие минуты... Такая смертельная усталость. Она ее знала! Когда просто сидишь, повесив руки! Когда уходишь куда глаза глядят. Оставляя все. Все. И живых, и мертвых. Все...

Вот тогда я и вставал. Я это чувствовал! Никогда не перегибал палку! Ни разу ее не сломал! Еще бы! У меня очко так играло! В такие минуты! Стоило только носом повести! В воздухе что-то носилось... Я это чувствовал. Во мне текла ее кровь. Она могла сделать со мной все... Все что захочет. И она делала это.

Теперь я думаю, была ли у меня своя жизнь? А? То, что называется «своя жизнь»? Я не понимаю вопроса...

Я даже в штаны не успел наложить! Ужас. Он ведь тоже требует времени, нет? Стоя совсем близко, наверное, я мог дотянуться до нее... Не сходя с места, стоило только качнуться, но с этой рекой ничего никогда не понятно! Качнешься и рухнешь.

Она лежала, и солнце затопляло ее. Она была так бледна... Из другого мира. Такая бледность. И в этот момент я почувствовал, что нет для меня ничего сильнее, чем это место. Нет места для меня могущественнее, чем этот остров... Как огромный магнит, как вихрь, меня захватил и пригнул к себе этот остров. Солнце взошло и встало...

Мне было так хорошо здесь. Так спокойно.

Я вышел на берег и сел с нею рядом. Близко-близко я видел ее веки, ее лоб и губы. Она была не просто бледна. Она была бледна, как первый снег. Этой тревожной белизной.

Положив подбородок на согнутые колени, я смотрел. Впервые я смотрел на нее без всякого желания, без малейшего шевеления. Это было так неожиданно...

Мне никуда не хотелось. Было так спокойно вокруг. Будто мне дали время. Побыть с ней. Да. Все замерло вокруг, успокоилось.

В эту минуту я вдруг подумал, что с тех пор как она исчезла, я не плакал о ней. Тосковать тосковал, но это была не тоска по умершему. Нет.

Это было по-другому... Как человек, попавший во сне в давно знакомые чудесные места... Я хотел там остаться и просыпался. С чувством потери.

Что я понимал во всем этом? Мои мысли — без языка. Без постоянного света. Только редкие вспышки в черепе.

Я не заметил, как расправилось тело, и я скользнул на спине в ил. Я лег с нею рядом. Лег справа. Так странно, я боялся, а вдруг! Вот кааак прикоснется ко мне! Я лежал, затаив дыхание. Я ждал. Будто вторгся в опасную, незнакомую страну и притих, прислушиваясь к ее жителям. Не знаю, сколько мы так пролежали. Без движения, без вздоха, без единого звука, кроме реки. Так мы были... И уже я перестал ждать и бояться, что вот-вот и она ко мне прикоснется... Может быть, все было бы по-другому, если бы она вдруг дотронулась до меня.

Меня размывало, как глину, как того человечка, которого я украл у цыганенка для Ольги...

Ни единого звука. Мне казалось, я умер. Огромные облака. Высокие и далекие, как горы. Я лежал будто в долине, окруженной гигантскими горами в снегу.

Прабабушка говорила, что Бог живет на небе. «Он там», — показывала она на потолок. И теперь я смотрел на эти могучие облака, властные и задумчивые, и будто по снегу, по снежным вершинам скользил вниз молодой бог на санях. Молодой бог смерти на санях, запряженных парой белых медведей...

Может быть, я даже задремал, не знаю. Прохладные воды ласкали наши тела. Я слышал свое удивительное дыхание. Издалека-издалека. И плеск воды, как пульс реки в виске. Набегает волна, заливает уши, и глохнешь. Отхлынет волна, и ты снова слышишь.

Я напевал. Да. Мне было так спокойно...

Милый мой мой мальчик милыйстоя над моей могилой вспомнишь ты меня...Не пройдет и дняЛяжешь ты в меня как в землю падают цветыНе забудешь ты... Смерть — сестра твоя роднаямилый мальчик мойты пришел домой...

Я вздрогнул. Сколько раз она напевала ее? Невнятно, да, но я слышал именно это место. Сколько вечеров она, сидя перед зеркалом, смотрела остановившимся взглядом себе в глаза и напевала? А я сидел за ее плечом, неподвижно, забыв, как дышать, как загипнотизированная морская свинка, смотрел смотрел смотрел смотрел...