Не пытайтесь это повторить - Надежда Первухина

Пока я рассуждала мысленно на эту тему, водитель объявил в микрофон:

— Кто там у меня до Рохлина? Сейчас будет остановка.

Я разбудила Астарту и Бантика:

— Мы почти прибыли.

— Ох, какой сон мне снился, — жалостливо протянула Астарта. — Будто господин Фомаид цел и ломбард не сгорел…

— Не предавайся пустым мечтам, милая, — нравоучительно мяукнул Бантик. Благоразумный он кот. — Господина Фомаида не вернуть. Живи своей жизнью.

— Хорошо, — вздохнула Астарта.

За окнами автобуса царил непроглядный мрак, когда он вдруг резко остановился.

— Рохлино! — объявил водитель.

Мы встали, и на мгновение я испытала ужас: куда нас принесло?

Мы вышли. Первое, что я увидела, — старая, ободранная автобусная стоянка с единственным мигающим фонарем. Резко пахло какими-то отбросами. Автобус за нашими спинами с шипением закрыл свои навороченные двери и укатил в ночь.

"Рохлино", — прочитала я на облупившейся вывеске. Огляделась. Ничего похожего на поселок или деревню не наблюдалось. Лишь на севере, в дальней дали, мерцали какие-то огоньки, больше похожие на упавшие звезды.

— Рохлино там, — указала лапкой Астарта. — Это поселок городского типа.

— Но это же черт-те где!

— Всего-то в пяти километрах, — хмыкнула Астарта. — За час доберешься.

— Но я не знаю дороги!

— Бантик на что?

— Действительно, — обиделся Бантик.

И я, чтобы не рассердить кота окончательно, пошла за ним.

Сначала под ногами расстилалась асфальтированная дорога, и идти по ней было легко. Потом она сменилась грунтовой с мелкими камушками. Идти стало посложнее.

А потом дорога оборвалась. И перед нами открылось заросшее высоченной кукурузой поле.

— Стивен Кинг начинается, — пробормотала я.

Бантик понюхал воздух и затерялся меж стеблей кукурузы. Потом я услышала его мяв:

— Какой Вальпурги вы стоите? За мной!

И мы с Астартой углубились в поле.

Идти было трудно, кукуруза все время мешала, но я проламывалась сквозь ее строй, поминутно плюясь — кукурузные рыльца попадали мне в рот.

Отплевавшись, я спросила:

— Астарта, чего ради мы претерпеваем такие мучения?

— Ты еще не поняла? Мы идем к Нищему Духом!

— А зачем?

— Он поможет нам отыскать ту заразу, которая сожгла господина Фомаида…

— Лалит?

— Ты знаешь, как ее зовут?

— Да. Тьфу! Извини. Эти кукурузные рыльца…

— Ничего, скоро это кончится.

И тут мы попались.

Бантик нас вывел аккурат на идеально круглую поляну в зарослях кукурузы. На поляне, разумеется, зарослей не было. Зато тут были люди.

Ну людьми их можно было именовать с некоторой натяжкой.

Потому что это были сатанисты.

Как в моем сне.

— Приветствуем вас! — насмешливо раскланялись сатанисты. — Наш отец знал, что нам как раз требуется в жертву девственница и две кошки!

— Я не девственница, — немедленно огрызнулась я.

— А я не кошка, — пояснил Бантик.

— В конце концов, это только формальности — девственность, пол, — протянул вожак сатанистов. Голову его лысую украшала обширная татуировка.

На площадке стояли три африканских (или не африканских, а грузинских?) барабана. Трое сатанистов по команде принялись лупить в них со всей мочи, а девушка (среди сатанистов оказалась и девушка!) стала высвистывать на флейте довольно противную мелодию.

Подпрыгивая и покачиваясь в такт барабанному бою, ко мне подошли трое несимпатичных парней и окружили меня.

— Отвяжитесь! — грозно приказала им я. — И не вздумайте трогать моих кота и кошку!

— Девочка! — сказал мне один сатанист. — Отринь все земное. Сейчас ты будешь принесена в жертву Великому Полуночнику!

— Это мы еще посмотрим! — взвизгнула я, сиреневея от ненависти.

Мне надоело бояться каждого шага!

Ближайшему ко мне сатанисту ударом кулака я раскрошила нос и порвала верхнюю губу. Он, пошатываясь и воя, удалился в кукурузу — видимо, жаловаться своему рогатому покровителю. Предводитель сатанистов кинулся на меня с чем-то, сильно напоминающим монтировку, и отлетел на добрых пару метров от моего удара. А монтировку (или что это было) я скрутила и завязала узлом.

— Еще кто хочет получить моего не девственного тела? — валькирически возопила я, развахивая, то есть размахивая монтировкой.

Что удивительно — они не сдались!

Девушка с флейтой подскочила ко мне и ударила меня своим инструментом по голове:

— Сдохни, гадина!

Ах ты еще и ругаешься! Получай же!

Флейта от соприкосновения с моей головой развалилась на куски, а я даже не почесалась. В боевом пылу я была просто неузнаваема.

— Дура! — сказала я опешившей сатанистке. — Я уже давно сдохла. А флейту новую купишь. Только играть тебе на ней не придется.

После чего я сломала девушке руку.

Открытым переломом.

А какого!.. Нечего было лезть!

Бантик и Астарта с восхищением следили за мной. Я прошлась по кучке сатанистов, как гребень по плеши. В конце концов они, с ранениями разной степени тяжести, принялись просить у меня пощады.

Я вспомнила, кстати, Уму Турман из любимого мною фильма "Убить Билла". Встала в ее боевую стойку и сказала:

— Ваши жизни отныне принадлежат мне. Подчинитесь мне или погибнете!

Сатанисты завыли. И выли они следующее:

— Приди, приди, Владыка Тьмы, и спаси нас от этой твари!

— Прекратите вой! — сурово сказала я. — А то я вам еще что-нибудь сломаю. Дождетесь вы своего владыку, как же!

— Идем отсюда, Тийя, — величественно обошла сатанистов Астарта. — Они получили достаточно.

— Я еще на обратной дороге всыплю, — пообещала сатанистам я, — Лучше запишитесь в колхоз и сейте рапс.

Ответом мне были стенания и проклятия. За это я разбила еще парочку особо щедрых на проклятия ртов.

А потом покинула поле боя, идя вслед за Бантиком и Астартой.

По кукурузному полю мы шли долго, но я не замечала времени. Во мне бродил боевой пыл и ухали барабаны. Я снова чувствовала себя живой! С кровью и сердцем!

Поле оборвалось так же внезапно, как и началось. Сразу за ним образовалась жилая местность, состоящая из частных приземистых домиков и панельных пятиэтажек. Это и был поселок городского типа под названием Рохлино.

— Мы почти пришли, — сказал Бантик. — Здесь по прямой, а потом надо свернуть в переулок Трубопрокатчиков.

Мы с Астартой повиновались указаниям Бантика.

Переулок Трубопрокатчиков состоял из двух рядов одноэтажных частных домов разной степени ветхости. Бантик подвел нас к одному наименее ветхому. У этого деревянного сруба с облезшей краской даже имелись три пластиковых окна. Два других были закрыты облупившимися ставнями.

— Пришли, — сказал Бантик. — Постучись, Тийя.

— А не получится так, что мы не вовремя? — спросила на всякий случай я.

— Нет. У нас срочное дело. Стучись.

Я повиновалась.

Дверь не сразу, но отворилась. Над крылечком зажглась лампочка ватт пятнадцати. На пороге стояла сухонькая старушонка из разряда божий одуванчик.

— Вам чего? — неожиданно сурово спросила "одуванчик".

Астарта высунулась передо мной.

— Здравствуйте, матушка, — сказала она. — Нам надобно к старцу по очень важному делу.

— По неважным делам его и не беспокоят, — как-то смягчилась старушка. — Посидите в коридорчике, обождите. У него сейчас посетительница. Выйдет, тогда я вас приглашу.

Старушка провела нас темными сенями и посадила на старом сундуке в крохотном коридорчике. В него выходили три двери. За одной раздавался женский плач.

— И не реви! — услышала я громкий, немного визгливый, но несомненно мужской голос. — Кто тебе дал право обеты нарушать?

Плач прекратился. Женщина сказала в ответ:

— Но я очень люблю его, дядюшка!

— Не любовь это, а похоть одна у тебя! Не гневи Господа!

— Я в Господа не верую.

— То-то и плохо. Самовольничаешь все, а того не понимаешь, что возлюбленный твой обет безбрачия дал.

— Как будто нельзя нарушить этот обет!

— Нельзя. Грех.

— Грехов нет, есть одни недостатки!

— Ух ты, все знаешь! Тогда зачем ко мне пришла?!

— Я хочу, чтобы вы мне судьбу предсказали и помолились за меня.

— Я судьбу не предсказываю, а помолиться — помолюсь.

— Как вы судьбу не предсказываете? А Маше Мясновой предсказали!

— Та Маша, а ты — Параша. С Парашами у меня другой разговор.

— Никакая я не Параша! Меня Аделаидой зовут.

— Прости, Господи, грешную рабу Твою Аделаиду и усмири ее гордыню! Укроти похоть! В церковь тебе надо ходить, Аделаида, и каяться.

— Хорошо, я пойду в церковь, только сделайте так, чтобы Коля на мне женился.

— Говорю тебе, нельзя ему. Обет он дал. И станет монахом.

— Но я же люблю его!