Охота на крутых - Александр Граков

– Ну что, задами вдоль речки? – предложил Гришка. Яшка одобрительно гмыкнул и передал ему мешок. Таков неписаный закон: если один набирает корм у себя дома – другой обязан тащить мешок до пункта назначения. И приготовить закусь соответственно: пару Головок лука, кусок сала и хлеб. Взамен мешка Яшка и принял от кума завернутый в газету «тормозок». Пошли они вдоль речки, заросшей камышом, – самый безопасный путь к любой станичной хате. И идти‑то было – каких‑то четыре огорода, пятый – Алкин. В предчувствии скорой выпивки Гришка разговорился.

– А помнишь, Яш, каких мы здесь сазанов по весне острогой долбили?,

– Еще бы! – откликнулся кум, поправляя сунутый за пазуху сверток – сырая газета разлезлась и что‑то мокрое норовило проскользнуть в спортивное трико. – Да шо ж ты там за еду набрал, шо она разбегается из пакета?

– Ты че, это ж огурцы соленые – с перчиком,укропом... Я там еще и две перчины положил.

– Одна из них уже у меня под резинкой трусов! – мрачно сообщил ему кум.

– Так выкинь ее!

– Раздавилась, падлюка! – через несколько шагов вновь послышался Яшкин голос, а затем: – Ой, ой‑ей‑ей! Мамочки, не могу уже!

– Ты чего?! – встревожился Гришка. Мешок за плечами не давал ему повернуться.

– Сок с этого перцу попал...ох!...на... – окончания фразы не последовало.

Гришка отмерил еще шагов пять и, не слыша кума, забеспокоился. Наконец, опустив мешок на землю, оглянулся. Кума сзади не было.

– Яша, ты где?

В темноте недалеко от него забурлило и, наконец, послышался голос кума:

– Где, где, в копанке, твою мать. Гребовы, гады, вырыли прям на дороге.

– Ну так вылазь, какого ты там застрял?

– Да к штанине какая‑то хреновина прицепилась! – Яшка уже вылез из ямы с водой и теперь распутывал проволоку, вцепившуюся в трико.– Гришка, ты гля, тут шо‑то в мешок замотано!

Кума взорвало.

– Да брось ты его к едреной матери – мероприятие на фиг загубишь! Тут полтора литра водки прокисает, голова трещит, а он тряпки всякие разглядывает!

– И то правда! – Яшка шваркнул перевязанный проволокой мешок на середину огорода Гребовых. – Пусть сами свое дерьмо убирают! Но закусь, Гриша, я утопил‑таки. Ничо, была бы водка, а к водке глотка...

До двора Алки‑вдовушки оставался переход в один огород, и они, сообща выкрутив Яшкины штаны, потопали к намеченной цели. Но знай кумовья, что находится внутри пакета, обмотанного старым мешком, послали бы подальше и Алку, и комбикорм, который перли на горбу... Так иногда Провидение‑Судьба подсовывает труженику‑пахарю добрячий груз золота килограммов эдак на пять, а он, повертев его в руках и не найдя другого применения, использует под гнет в бочке с квашеной капустой, не разглядев в куске грязного металла его благородного внутреннего содержания...

...Тетка Дуня спозаранку летела к своему двору – деревенское «Би‑Би‑Си» – баба бабе сказала – сработало безотказно. Открыв калитку, она сразу увидела деда Федора, склонившегося над столом, и, раскинув руки, посеменила к нему:

– Папа‑а‑а!!!

– Цыц!! Замри!! – дед Федор осторожно добулькал в чайную чашку «Амаретто», затем подтянул расписные штаны, такую же пижаму и только Потом шагнул к дочери, крепко обнял ее и расцеловал в обе щеки.

– Вот теперь гутен морген, Дуняха!

– Чего?! – тетя Дуня прервала лобызание и подозрительно уставилась на стол с бутылкой. – Никак допился, папаня?

– Да енто Лизуха моя так меня будит по утрам, когда кохве в кровать приносит! – объяснил дед и, проследив за ее взглядом, добавил: – А енто с утреца – для бодрости духу, так сказать. Омерзение у меня с утра от... ну... – он сделал в воздухе широкий круг рукой.

– Ага! – догадалась тетя Дуня. – Значит, наша Кубань после твоей занюханной Швеции тебе уже не нравится? Родину продал, старый кобель? – грозно рявкнула она.

– Дура ты, што ли, Дунька? Да омерзение – в смысле замерз я – с утреца‑то прохладно уже, вот и решил для сугреву... – Дед, вспомнив, видимо, что в чашку уже налито, переполовинил ее, и, враз повеселев, продолжал: – А ты игде его такой патриоткой стала? Не на хверме своей, случаем, митинги с бугаями проводишь?

– Та ну тебя! – тетке надоело пререкаться с ним, и она махнула рукой. – Пойду огурчиков свежих выберу гостям, а то покупатель на дом скоро заявится.

– Не хочешь, значит, здесь жить? – дед Федор задумчиво доцедил из чашки.

– Не хочу, пап! – тетка Дуня пошла на огород. Грязный ком, опутанный проволокой, она углядела сразу – он валялся как раз посреди ее любимой грядки с поздними огурчиками.

– Ироды! – всплеснула она руками. – Опять, небось, дохлого поросенка подбросили! – Все это могло относиться как к близ живущим соседям, так и ко всей станице в целом. Была у некоторых станичан дурная привычка – издохшую дворовую живность подбросить в огород соседа – до скотомогильника долго везти.

Проворно ухватившись за проволоку, она живо огляделась – не видит ли кто, и уже намеревалась залупить комок грязной мешковины в соседние камыши, когда та развернулась и изнутри выскользнул и шлепнулся вновь на грядки увесистый пластиковый пакет, крест‑накрест обмотанный «скотчем». Тут уже сыграло роль любопытство. Зашвырнув в камыши проволоку и тряпку, тетка ухватила яркий пакет и побежала во двор к деду, который уплетал виноград прямо с лозы над столом, перемежая его «Амаретто».

– Папань, гля, шо я в огороде нашла! – шлепнула она сверток на стол. – Вчера не было, а седни появился.

– А вдруг это бомба? – пугнул ее дед. – Видела по телеку чеченские... это... террористы везде их подсовывают?

– Тер‑ро...ристы? – тетка Дуня села мимо лавки.

– Они самые! – подтвердил дед, ощупывая пластик. – А ну, дай нож! – Ликер уже сделал свое дело, ему сейчас было по фиг, что там заклеено.

– Ой, папа, не надо! – тетке было уже страшно. – Я побегу лучше участкового подыму!

– Это Вовку, что ли? – дед Федор пренебрежительно махнул рукой. – Да я ентого засранца ишо в детсаде за таблицу умножения гонял, куды ему!..

– Этот засранец майор уже! – оскорбилась за местную власть дочка.

– Тем более, – неопределенно изрек дед. – Ты мне ножик дашь, или рвать его вставными зубами? – прикрикнул он на дочку.

Получив желаемое, пошел все же на огород, сел на размежевке, закурил «Пьер Карден» и решительно вспорол пластик.

– Твою маму мерин нюхал! – дед еще не привык к шведскому этикету.

На сыроватый кубанский чернозем из распоротого чрева свертка поползли змеи. Но не живые – натуральные: по пластику скользили бусы и ожерелья из жемчуга, аметиста и теплого янтаря, браслеты из благородного металла, украшенные сверкающими камешками, и из камней, скрепленных между собой таким же металлом... Дед Федор ошарашенно затряс головой, затем торопливо снял пижаму, простелил, потряс над ней разрезанным пакетом. Изнутри теперь посыпалась разная мелочь, серьги, кольца, подвески, кулончики и медальоны с цепочками... И что‑то оставалось еще внутри – зацепилось, не хотело выходить на свет. Дед запустил руку нащупал, потянул..«и зажмурился от яростного, слепящего разноцветного блеска – утреннее солнце отразилось в бесчисленных мелких камешках...

Это была камея – огромная золотая раковина. Вделанные в нее драгоценные мелкие камешки образовывали панно: два бутона розы, а между ними – пышно распустившийся цветок. На зеленых изумрудных листьях и на алых лепестках роз сияли капельки росы – бриллианты. Алмазной пылью осыпаны и края раковины. Вся композиция была настолько яркой и живой, что массивная золотая цепь из крупных колец как бы терялась на ее фоне, делалась воздушной...

– Закрой хлебало, старый пердун, и собери цацки вот сюда! – на кучу драгоценностей шлепнулась мягкая охотничья сумка из выделанной кожи на длинном ремешке, а к затылку деда прилип противно‑прохладный металл...

Жорик Чич с раннего утра занял удобную позицию на самом верху сеновала и в бинокль наблюдал за соседним двором – оценивал силы противника. Огород Гребовых отсюда был тоже как на ладони, так что манипуляции деда Федора с предполагаемой «бомбой» Жорик видел отлично. А когда увидел то, из‑за чего, собственно, и была затеяна вся эта катавасия с куплей‑продажей дома, не выдержал и вмешался в ход событий, насадив предварительно на свой «ТТ» глушитель. Убивать – оно, конечно, нежелательно, но если что‑то или кто‑то вздумает помешать – пусть обижается на себя в связи с вынужденными обстоятельствами. Чич уже предвкушал победу, полную и окончательную: бабки, предназначенные для покупки дома, он, конечно, возьмет себе – в виде премии за отлично выполненную работу. «Ну и в виде компенсации за потраченные нервы прихватит‑перепрячет что‑нибудь из этих игрушек – шеф знает только про камею, а точного количества драгоценностей, так же, как и их списка – нет. Теперь осталось совсем немного – пока те, в доме, еще не проснулись – оглушить эту старую развалину и смотаться втихую из станицы...