Том 1. Стихотворения - Василий Жуковский

Плач о Пиндаре*

(быль)

Однажды наш поэт Пестов*,Неутомимый ткач стиховИ Аполлонов жрец упрямый,С какою-то ученой дамой*Сидел, о рифмах рассуждал,Свои творенья величал, —Лишь древних сравнивал с собою

И вздор свой клюквенной водою,Кобенясь в креслах, запивал.Коснулось до Пиндара слово!Друзья! хотя совсем не ново,Что славный был Пиндар поэтИ что он умер в тридцать лет,Но им Пиндара жалко стало!Пиндар великий! Грек! Певец!Пиндар, высоких од творец!Пиндар, каких и не бывало,Который мог бы мало-малоЕще не том, не три, не пять,А десять то́мов написать, —Зачем так рано он скончался?Зачем еще он не осталсяПожить, попеть и побренчать?С печали дама зарыдала,С печали зарыдал поэт —За что, за что судьба сослалаПиндара к Стиксу в тридцать лет!Лакей с метлою тут случился,В слезах их видя, прослезился;И в детской нянька стала выть;Заплакал с нянькою ребенок;Заплакал повар, поваренок;Буфетчик, бросив чашки мыть,Заголосил при самоваре;В конюшне конюх зарыдал, —И словом, целый дом стеналО песнопевце, о Пиндаре.Да, признаюся вам, друзья,Едва и сам не плачу я.Что ж вышло? Все так громко выли,Что все соседство взгомозили!Один сосед к ним второпяхБежит и во́пит: «Что случилось?О чем вы все в таких слезах?»Пред ним все горе объяснилосьВ немногих жалобных словах.«Да что за человек чудесный?Откуда родом ваш Пиндар?Каких он лет был? молод? стар?

И что о нем еще известно?Какого чину? где служил?Женат был? вдов? хотел жениться?Чем умер? кто его лечил?Имел ли время причаститься?Иль вдруг свалил его удар?И словом — кто таков Пиндар?»Когда ж узнал он из ответа,Что все несчастья от поэта,Который между греков жил,Который в славны древни годыПевал на ска́чки греков оды,Язычник, не католик был;Что одами его пленялся,Не понимая их, весь свет,Что более трех тысяч лет,Как он во младости скончался, —Поджав бока свои, соседСмеяться начал, да смеятьсяТак, что от смеха надорваться!И смотрим, за соседом вследВсе — кучер, повар, поваренок,Буфетчик, нянька и ребенок,Лакей с метлой, и сам поэт,И дама — взапуски смеяться!И хоть я рад бы удержаться,Но признаюся вам, друзья,Смеюсь за ними вслед и я!

К Воейкову («О Воейков! Видно, нам…»)*

О Воейков! Видно, нам  Помышлять об исправленье!Если должно верить снам,  Скоро Пиндо-преставленье,Скоро должно наступить!  Скоро, предлетящим громом,Аполлон придет судить  По стихам, а не по томам!

Нам известно с древних лет,  Сны, чудовищей явленьяГрозно-пламенных комет  Предвещали измененьяВ муравейнике земном!  И всегда бывали правыСны в пророчестве своем.  В мире Феба те ж уставы!

Тьма страшилищ меж стихов,  Тьма чудес… дрожу от страху!Зрел обверткой пирогов*  Я недавно Андромаху.Зрел, как некий Асмодей  Мазал, вид приняв лакея,Грозной кистию своей  На заклейку окон Грея.*

Зрел недавно, как Пиндар,*  В воду огнь свой обративши,*Затушил в Москве пожар,*  Всю дожечь ее грозивший.*Зрел, как Сафу бил голик,*  Как Расин кряхтел под тестом,Зрел окутанный парик  И Электрой и Орестом*.

Зрел в ночи, как в высоте  Кто-то, грозный и унылый,Избоченясь, на коте  Ехал рысью; в шуйце вилы,А в деснице грозный Ик;  По-славянски кот мяукал,А внимающий старик*  В такт с усмешкой Иком тукал.

Сей скакун по небесам  Прокатился метеором;Вдруг отверзтый вижу храм,  И к нему идут соборомФеб и музы… Что ж? О страх!  Феб — в ужасных рукавицах,В русской шапке и котах;  Кички на его сестрицах!

Старика ввели во храм,  При печальных Смехов ликахВ стихарях амуры там  И хариты в черевиках!На престоле золотом  Старина сидит богиня;Одесную Вкус с бельмом,  Простофиля и разиня.

И как будто близ жены,  Поручив кота Эроту,Сел старик близ Старины,  Силясь скрыть свою перхоту.И в гудок для пришлеца  Феб ударил с важным тоном,И пустились голубца*  Мельпомена с Купидоном.

Важно бил каданс старик  И подмигивал старушке*;И его державный Ик  Перед ним лежал в кадушке.Тут к престолу подошли  Стихотворцы для присяги;Те под мышками несли  Расписные с квасом фляги;

Тот тащил кису морщин,  Тот прабабушкину мушку,Тот старинных слов кувшин,  Тот кавык и юсов кружку,Тот перину из бород,  Древле бритых в Петрограде;Тот славянский перевод  Басен Дмитрева в окладе.*

Все, воззрев на Старину,  Персты вверх и, ставши рядом:«Брань и смерть Карамзину! —  Грянули, сверкая взглядом. —Зубы грешнику порвем,  Осрамим хребет строптивый!Зад во утро избием,  Нам обиды сотворивый!»

Вздрогнул я. Призра́к исчез…  Что ж все это предвещает?Ах, мой друг, то глас небес!  Полно медлить… наступаетАполлонов страшный суд,  Дни последние Парнаса!Нас богини мщенья ждут!  Полно мучить нам Пегаса!

Не покаяться ли нам  В прегрешеньях потаенных?Если верить старикам,  Муки Фебом осужденныхНеописанные, друг!  Поспешим же покаяньем,Чтоб и нам за рифмы — крюк  Не был в аде воздаяньем.

Мук там бездна!.. Вот Хлыстов*  Меж огромными ушами,Как Тантал среди плодов,  С непрочтенными стихами.Хочет их читать ушам,  Но лишь губы шевельнутся,Чтобы дать простор стихам, —  Уши разом все свернутся!

Вот, на плечи стих взгрузив,  На гору его волочитПустопузов*, как Сизиф;  Бьется, силится, хлопочет,На верху горы вдовец —  Здравый смысл — торчит маяком;Вот уж близко! вот конец!  Вот дополз — и книзу раком!..

Вот Груздочкин-траголюб*  Убирает лоб в морщиныИ хитоном свой тулуп  В угожденье ПрозерпиныВеличает невпопад;  Но хвастливость не у места:Всех смешит его наряд,  Даже фурий и Ореста!

Полон треску и огня  И на смысл весьма убогий,Вот на чахлого коня  Лезет Фирс коротконогий*.Лишь уселся, конь распух.  Ножки вверх — нет сил держаться;Конь галопом; рыцарь — бух!  Снова лезет, чтоб сорваться!..

Ах! покаемся, мой друг!  Исповедь — пол-исправленья!Мы достойны этих мук!  Я за ведьм, за привиденья,За чертей, за мертвецов;  Ты ж за то, что в переводеОчутился из Садов*  Под капустой в огороде!..

Ареопагу*

   О мой Ареопаг священный,   С моею музою смиренной   Я преклоняюсь пред тобой!   Публичный обвинитель твой,Малютка Батюшков, гигант по дарованью,   Уж суд твой моему «Посланью»   В парнасский протокол вписал    За скрепой Аполлона,И я к подножию божественного трона   С повинной головой предстал,    С поправками «Посланья»   И парой слов для оправданья!Прошу, да пред него и Аристарх-певец

   С своею критикой предстанет,И да небесный Феб, по Пинду наш отец,На наше прение негневным взором взглянет!За что ж о плане ты, мой грозный судия,Ни слова не сказал? О, страшное молчанье!Им муза робкая оглушена моя!   И ей теперь мое «Посланье»Уродом кажется под маской красоты!Злодей! молчанием сказал мне больше тыОдин, чем критиков крикливое собраньеРазбора строгого шумящею грозой!   Но так и быть, перед тобой    Все тайные ошибки!О чем молчишь — о том и я хочу молчать!..Чтоб безошибочно, мой милый друг, писать,   На то талант твой нужен гибкий!Дерзнет ли свой листок он в тот вплести венец?Ужасный стих! так ты воскликнул, мой певец!   И музы все с тобой согласны!Да я и сам кричу, наморщившись: ужасный!Вотще жую перо, вотще молюсь богам,Чтоб от сего стиха очистили «Посланье»!Напрасное пера невинного жеванье,Напрасные мольбы! — поправь его ты сам!Не можешь? Пусть живет векам на посмеянье!Кто славы твоея опишет красоту!Ты прав: опишет — вздор, написанный водою,А твоея — урод! Готов одной чертоюУбить сей стих! Но, друг! смиренную четуДвух добрых рифм кто разлучить решится?Да, может быть, моя поправка пригодится?..Кто славных дел твоих постигнет красоту? —Не лучше ли? Прими ж, мой друг, сию поправку,   А прежний вздорный стих в отставку.Что далее?.. Увы! я слышу не впервой,   Что стих: Дробила над главойЗемных народов брань, и что ж еще: державы! —Смешной и темный стих! Быть может, бес лукавый,    Моих баллад герой,Сшутил таким стихом коварно надо мной.Над искусителем себя мы позабавимБалладой новою, а стих хоть так поправим:

Ниспровергала, враг земных народов, брань!..Нет! выше бурь венца… Ты здесь, мой друг, в сомненье;Но бури жизни есть для всякого певцаНе запрещенное от Феба выраженье!А бури жизни, друг, чем лучше бурь венца?Итак, сомнение приняв за одобренье,Я с бурями венца отважно остаюсь —Вверяясь твоему сомненью,Спокойно на брегу с моей подругой ленью  Сижу и бурям критики смеюсь.Другой же стих — твоя, а не моя погрешность;Затмила, кажется, рассудок твой поспешность:   Ведь невнимательных царейВ Посланье нет! лишь ты, по милости своей,   Был невнимательный читатель;А может быть, и то, что мой переписатель    Царей не отделил   От их народов запятою   И так одной пера чертою   Земной порядок помутил.Итак — здесь виноват не я, а запятая,   И критика твоя косая. —Под наклонившихся престолов царских сеньНароды ликовать стекалися толпами.   По мненью твоему, туман.Прости! но с критикой твоей я не согласен,И в этих двух стихах смысл, кажется мне, ясен!Зато другие два, как шумный барабан,Рассудку чуждые, лишь только над ушамиГосподствуют: мой трон у галлов над главами,     Разгрянувшись…   Своими страшными кускамиПодобен сухарю и так же сух, как он.Словечко вспыхнул мне своею быстротоюПонравилось — винюсь, смиряясь пред тобою;   И робкою пишу рукою:Вспылал, разверзнувшись как гибельный волкан.   Но чем же странен великан,С развалин пламенных ужасными очами   Сверкающий на бледный свет? —Тут, право, милый друг, карикатуры нет!

  Вот ты б, малютка, был карикатура,  Когда бы мелкая твоя фигура   Задумала с развалин встать   И на вселенну посверкать.А тень огромная свирепого тирана…   Нет… Я горой за великана!Зато, мой друг, при сих забавных трех стихахПред критикой твоей бросаю лирой в прахИ рад хоть казачка плясать над их могилой:      Там все…И вот как этот вздор поправил Феб мой хилый:Там все — и весь, и град, и храм — взывало: брань!Все, раболепствуя мечтам тирана, даньК его ужасному престолу приносило…Поправка — но вопрос, удачна ли она?И мздой свою постель страданье выкупало!Конечно, здесь твой вкус надменный испугалоСловечко бедное: постель? Постель беднаДля пышности стихов — не спорю я нимало;   Но если муза скажет нам:И мздой свой бедный одр страданье выкупало, —Такой стишок ее понравится ль ушам?Как быть! но мой припев: поправь, как хочешь, сам!   И дай вздохнуть моей ты лени —Тем боле, что твои совсем некстати пениЗа этот добрый стих, в котором смысла нет;И юность их была, как на могиле цвет!Здесь свежесть юная и блеск цветочка милыйПротивоположе́н унынию могилы;На гробе расцветя, цветок своей красойНам о ничтожности сильней напоминает;Не украшает он, а только обнажает   Пред нами ужас гробовой.И гроба гость, цветок — симво́л для нас унылый,Что все живет здесь миг, и для одной могилы…И хитростью…Мой друг, я не коснусь до первых двух стихов!В них вся политика видна Наполеона!И всем известно нам, что, неизбежный ковИзмены, хитрости расставивши близ трона,Лишь только добивал его громами он.

    Не будь Наполеон —Разбитый гро́мами охотно я б поставил!Последние ж стихи смиренно я поправил,А может быть, еще поправкой и добил:По ним свободы враг отважною стопоюЗа всемогуществом шагал от боя к бою!    Что скажешь? угодил? —А следующий стих, на ратей переходыСлужа́щий рифмою, я так переменил:Спешащих раздробить еще престол свободы.Еще трем карачун; их смуглый мой зоил (Воейков)На смерть приговорил:И вслед ему всяк час за ратью рать летела —И по следам его на место: вслед всяк часПоставить рожица мне смуглая велела!   И я исполнил сей приказ!Уж указуешь путь державною рукой —Приказано писать: Уж отверзаешь путь.Перед тобой весь мир — писать: перед тобою    Мир — весь же зачеркнуть…Еще на многие стихи он покосился,    Да я не согласился.

«Пред судилище Миноса…»*