Их было семеро… - Андрей Таманцев

— Нет.

— Но это же колоссальные деньги! Конечно, можно получить в десятки раз больше, если самим внедрять установку. Но вспомни, сколько нужно вложить! Сотни миллионов долларов! И потом ждать отдачи не год и не два! А так ты получаешь все сразу и без всякой головной боли!

— Нет.

— Но почему?! Можешь ты объяснить почему?!

— Ты сам знаешь, что они сделают с патентом.

— Да пусть делают что хотят! Нас это уже не будет касаться! И главное: нас оставят в покое! Все равно ты не сможешь сам реализовать проект. Тебе придется вложить в него все до последнего цента! И все равно не хватит! А иностранные инвесторы не дадут ни копейки. Ты слишком опасный партнер. А Россия сейчас не та страна, в которую умные люди вкладывают деньги. Неужели и это тебя не убеждает?

— Нет.

— Послушай, Аркадий… Я понимаю, ты не можешь простить им Сашку… Но вспомни, ты же сам всегда говорил, что в политике и в бизнесе нет места эмоциям!

— Я ошибался.

— Ну, знаешь!.. Все. Сдаюсь. Выхожу из игры. Ты поставил на своей жизни крест, а мне это ни к чему. Я еще хочу спокойно пожить. Хватит с меня. Уеду на какие-нибудь Канары или Бермуды и даже телевизор не буду включать. Извини, Аркадий, но я уезжаю.

— Твое право. Распорядись, чтобы твои деньги перевели на счет в Женеву.

Свою долю ты знаешь. Допуск к счету у тебя есть.

— И ты больше ничего мне не скажешь?

— Скажу. Хорошо, что мы успели выпить за нашу дружбу. Спокойной ночи, Борис.

— Спокойной ночи, Аркадий…"

«Стоп».

Некоторое время в гостиной моего апартамента царило молчание.

— Ну, Иуда! — пробормотал Артист. Губерман вынул из кармана радиопередатчик.

— Я Первый, вызываю «Эр тридцать пять»! Прием!.. Первый вызывает «Эр тридцать пять»!.. Я Первый, я Первый. «Эр тридцать пять», ответьте Первому!

Прием!..

— Спят, наверно, — заметил Боцман. — Шесть утра, самый сон.

— Я им посплю! Вахтенный должен дежурить!.. Первый вызывает «Эр тридцать пять», я Первый, я Первый, прием!..

— Я «Эр тридцать пять», — отозвались, наконец, с буксира. — Слышу вас, Первый. Прием.

— Передать всем. Наблюдение с «Трех олив» снять. Двое — на внешнюю охрану виллы. Двое — в наружку. Объект — Розовский. Как поняли?

— Понял вас, Первый. Объект Розовский.

— Глаз не спускать. Иметь при себе документы, деньги. Следовать за ним, куда бы ни уехал или ни улетел. Держать со мной связь. Обо всех контактах докладывать.

— Ясно, Первый, все ясно.

— Конец связи! Губерман убрал рацию.

— Где вы взяли буксир? — поинтересовался я.

— Специально арендовали. Очень удобно. И внимания не привлекает. И всегда под рукой. — Он кивнул на магнитофон:

— Что скажете?

— "Они". «Им». Кто эти «они»?

— Об этом нужно спросить у Назарова. Или у Розовского.

— Я не стал бы спрашивать у Розовского.

— Я и не собираюсь… — Губерман ткнул сигарету в переполненную пепельницу и долго протирал очки. Потом надел их и сокрушенно покачал головой:

— Понятия не имею, как я обо всем этом буду рассказывать шефу. Это будет для него сильный удар. Они дружили больше тридцати лет.

— А вы и не рассказывайте, — посоветовал я. — Предоставьте это мне.

— Он задаст вам вопрос «Кто вы?», — предупредил Губерман. — И вам придется на него ответить.

— Я постараюсь.

Когда Губерман ушел, я открыл настежь все балконные двери, чтобы вытянуло дым, — крепко накадили Губерман с Доком. В низких лучах солнца серебрились узкие листья олив, окружавших пансионат. Пахло сосновой хвоей, еще чем-то пряным, будто корицей. Может, эти кустики внизу и в самом деле были корицей, откуда мне знать, корицу я видел только в жестяной баночке на кухне у Ольги.

— Все, расходимся, — сказал я ребятам. — Нужно хоть немного вздремнуть.

Неизвестно, каким будет день.

— Минутку, — остановил меня Боцман. — Ты уверен, что мы занимаемся тем, чем надо?

— Что ты имеешь в виду?

— Да все это. Вникаем в проблемы Назарова, в его отношения с компаньоном.

— А как же без этого?

— Да очень просто. У нас есть задание. Мы должны были блокировать контакты Назарова с этим долбаным полковником. Сделали. Устранить угрозу жизни Назарова.

Сделали. Осталось доставить Назарова в Россию — и все дела.

— Как?

— Вот об этом и надо думать. А не о том, как сообщить Назарову, что его друг-блондин вовсе ему не друг, а последняя сволочь. Это не наши проблемы.

— Ты рассуждаешь, как настоящий наемник.

— А мы и есть наемники. Тут нечем гордиться. Так получилось. Ну так и давайте заниматься своим делом. А Назаров пусть занимается своим. Я допускаю, что он честный человек. И что свои миллионы или миллиарды заработал честно. Хоть и не представляю, как это можно сделать. Он покупает яхты, патенты, создает центры для сына, проворачивает какие-то крупные дела с нефтью и имеет от этого сложности. Но это его сложности. А у нас и своих хватает.

Последние фразы Боцман произнес с нескрываемым раздражением. Ни хрена себе.

Это была классовая ненависть. И ничуть не меньше. Голосом Боцмана говорила нищая, осатаневшая от новых времен Калуга. Да и только ли Калуга? А может быть, вся Россия? Интересно, а как в Штатах относятся к ихним Морганам и Рокфеллерам?

Я оглядел ребят. Судя по выражению лиц, слова Боцмана их озадачили. Лишь Док с явным неодобрением покачивал головой.

— Возможно, я согласился бы с тобой, — обратился я к Боцману. — Если бы не одно «но». Проблемы Назарова напрямую связаны с нашими. Они вытекают одна из другой, как… Как даже не знаю что.

— Как музыкальные темы, — подсказал Трубач. — Это называется двойной концерт.

У каждого исполнителя своя тема.

— Наш культурный уровень стремительно повышается, — констатировал я. — Мы уже усвоили, что такое застольный период. А теперь вот узнали, что такое двойной концерт. Но если мы будем рассуждать, как ты, вряд ли эти знания пригодятся нам для воспитания наших детей. А теперь спроси: почему?

— Почему? — спросил Боцман.

— Потому что мы их не увидим. Я понимаю: на буксире ты лежал связанный, не до того было, чтобы вслушиваться в посторонние тексты. И тем более вдумываться. — Я обернулся к Доку:

— Где пленка резидента?

Но он уже сам все понял. Вставил кассету в диктофон и нашел нужное место. В динамике зазвучали голоса Розовского и полковника Вологдина:

«…как будут развиваться события дальше?..»

Док чуть дальше перемотал пленку.

«…Вы арендуете самолет на чужое имя, мы перелетаем в Варшаву, оттуда добираемся до местечка Нови Двор возле польско-белорусской границы. В условленный час и в условленном месте вы, я и господин Назаров перейдем границу…»

— Достаточно, — кивнул я.

Док выключил диктофон.

— Откуда он знал про Нови Двор? — встревоженно спросил Боцман. — Это же наше задание!

Ему уже было не до классовой ненависти.

— Ты задал правильный вопрос. Если у тебя есть ответ, мы немедленно займемся детальной разработкой третьего этапа нашей операции.

Боцман покачал головой:

— Я не знаю ответа. А ты знаешь?

— Его подсказал Док. Я было назвал это научной фантастикой… — Положим, ты его назвал совсем не так, — заметил Док.

— Но в этом смысле. Но чем больше я об этом думаю… Есть еще один способ это проверить. — Я обернулся к Трубачу:

— У тебя осталась хоть сотня из своих бабок?

После того, как купил пианино?

— Какое пианино? — удивился Артист.

— Такое. Сорок четвертого калибра. Трубач заглянул в бумажник.

— Есть. Три стольника. Тебе все?

— Нет, только один.

Я расправил купюру и положил перед собой на стол. Бумажка была новенькая, с крупным портретом Франклина в овале.

Как во всяком респектабельном заведении (а Шнеерзон из кожи вон лез, чтобы сделать свой пансионат респектабельным), в «Трех оливах» был сейф со стальными ячейками, где постояльцы могли хранить свои бриллианты и жемчуга. Не знаю, много ли драгоценностей лежало в ячейках, но наша была занята: в ней мы держали баксы Вологдина и двадцать тысяч, которые я получил в «Парадиз-банке» в Ларнаке. Ключ от ячейки был у Дока, я попросил его спуститься вниз и принести стольник из вологдинских денег и еще стольник — из ларнакских. Когда он вернулся, я положил купюры в ряд и начал изучать серии и номера. Все баксы были выпуска девяносто шестого года, уже новые.

Картина получалась такая: стольник из «Парадиз-банка» — Д6 ЕА12836122Д, вологдинский — Б2 АБ47604462Е, трубачевский — Б2 АБ47588212Е.

Разница между вологдинской и трубачевской купюрами была 72 тысячи 250 баксов.

— Что это значит? — спросил Муха, когда я поделился результатами своих арифметических действий.

— Я знаю, — сказал Боцман. — Когда из банка привозят новые баксы, номера идут все подряд. — Он ткнул пальцем в вологдинскую и трубачевскую купюры. — Эти баксы — из одного банка.

— И даже наверняка из одного сейфа, — добавил я. — Нетрудно догадаться, где этот сейф стоит. В кабинете начальника Управления по планированию специальных мероприятий. Или в бухгалтерии Управления.