Мешок с костями - Кинг Стивен

— Что им может надоесть легальный процесс и они просто украдут ребенка?

Мне представлялось, что это логичное опасение, настолько логичное, что меня удивляло, как могла Мэтти разрешить дочке бывать у старика. В судебных процессах об опеке право владения на девять десятых определяло решение суда. Поэтому, если Мэтти сказала мне правду о своем прошлом и настоящем, слушания могли сильно затянуться даже для такого богача, как мистер Дивоур. Поэтому похищение, возможно, оказалось бы куда более эффективным решением.

— Не только. Я допускала, что такое возможно, но дело не в этом. Я просто боялась. Чего именно — сказать не могу. До сих пор не имею ни малейшего представления. Но каждый вечер, где-нибудь в четверть седьмого меня начинала бить дрожь, а в голове повторялась одна и та же мысль: «Сегодня эта седая стерва ее не привезет. Сегодня она…»

Я ждал. Пауза затягивалась, и я нарушил ее первым:

— Она — что?

— Я же говорю вам, не знаю. Но с весны я начала бояться за Ки. А к июню я уже не могла выносить этого страха, и отменила ее поездки к деду. Кира с тех пор злится на меня. Я уверена, что ее выходка Четвертого июля обусловлена именно этим. Про деда она не вспоминает, но часто задает вопросы: «Мэтти, что сейчас делает седая нанни?» или «Как ты думаешь, понравилось бы седой нанни мое новое платье?» Или подбегает ко мне со словами «петь-лететь, король-пароль» и просит награду.

— Как отреагировал Дивоур?

— Осатанел от ярости. Сначала раз за разом звонил, спрашивая, в чем дело, потом стал угрожать.

— Физически?

— Нет, главным образом судом. Мол, он отнимет ее у меня, покажет всему миру, что я никакая мать, у меня нет ни единого шанса остаться с Ки, и единственное, чем я могу хоть немного облегчить свою судьбу, — разрешить ему видеться с внучкой, черт побери!

Я кивнул:

— «Пожалуйста, не отталкивай меня» не вяжется с человеком, который позвонил мне, когда я смотрел фейерверк, а вот последнее очень даже на него похоже.

— Мне звонил еще Дикки Осгуд и еще кое-кто из местных. Включая Ричи Лэттимора, давнего знакомца Лэнса. Ричи сказал, что я пренебрегаю памятью Лэнса.

— А как насчет Джорджа Футмена?

— Какое-то время он кружил неподалеку. Показывал, что приглядывает за мной. Не звонил, не заезжал. Вы спросили насчет физических угроз. Для меня появление патрульной машины Футмена и есть физическая угроза. Он меня пугает. Но сейчас меня все пугает.

— Несмотря на то, что Кира больше не ездит к деду?

— Да. Ощущение… как перед грозой. Словно что-то должно произойти. И ощущение это усиливается с каждым днем.

— Телефон Джона Сторроу, — напомнил я. — Дать его вам?

Она помолчала, глядя на лежащие на коленях руки. Потом вскинула голову, кивнула.

— Да. И позвольте вас поблагодарить. От всего сердца.

Розовый листок с телефонным номером Джона лежал у меня в нагрудном кармане рубашки. Она взялась за него, но не потянула к себе. Наши пальцы соприкасались, а она пристально смотрела на меня. Словно знала о моих мотивах больше, чем я.

— Как я смогу расплатиться с вами? — спросила она, и я понял, что это очень ее волнует.

— Расскажите Сторроу все, что рассказали мне. — Я выпустил листок и поднялся. — Все будет хорошо. А теперь мне пора. Вы мне позвоните после разговора с ним?

— Обязательно.

Мы направились к моему автомобилю. У самой дверцы я повернулся к ней. На мгновение подумал, что она сейчас обнимет меня, из чувства благодарности, а уж потом, учитывая наше настроение, все могло пойти по нарастающей, как в хорошей мелодраме. Но ситуация и впрямь сложилась мелодраматическая, прямо-таки сказочная история, в которой схлестнулись добро и зло, а герои лишены нормальной сексуальной жизни.

Но тут на вершине холма, около супермаркета, высветились автомобильные фары и проследовали мимо автомастерской, держа курс на нас, с каждой секундой становясь все ярче. Мэтти отступила на шаг, даже убрала руки за спину, как ребенок, которого застукали за непристойным занятием. Машина проехала мимо, оставив нас в темноте, но настрой исчез, если и был.

— Спасибо за обед, — поблагодарил я Мэтти. — Все было чудесно.

— Спасибо за адвоката, я уверена, он тоже будет чудесным, — ответила она, и мы оба рассмеялись. Атмосфера успокоилась, между нами уже не проскакивали искры. — Знаете, однажды он говорил о вас, Дивоур.

Я удивленно взглянул на нее:

— Я и представить себе не мог, что он знает о моем существовании. Я хочу сказать, до этой истории.

— Знает, будьте уверены. И говорил он о вас, как мне показалось, очень доброжелательно.

— Вы шутите.

— Нет. Он сказал, что ваш прадед и его прадед вместе работали на лесоповале и жили по соседству. Неподалеку от Маринес-Бойда. «Они срали в одну выгребную яму», — так он это высказал. Очаровательно, не правда ли? Он сказал, раз среди потомков двух лесорубов есть миллионеры, значит, вся система работает, как и должна. «Даже если на это потребовалось три поколения», — вот его слова. В то время я думала, что этим он осуждает Лэнса.

— Глупость какая-то. — Я покачал головой. — Моя семья с побережья. Праутс-Нек. Мой отец рыбачил, так же как и его отец. И мой прадед тоже. Они вытаскивали лобстеров и забрасывали сети, но не рубили деревья. — Я не грешил против истины, однако чувствовал, что чего-то не учитываю. Из глубин памяти никак не могло вырваться воспоминание, напрямую связанное с ее рассказом. Оставалось надеяться, что утро вечера мудренее и назавтра мне все откроется.

— Может, он говорил о семье вашей жены?

— Нет. Арлены есть и в Мэне, это большая семья, но в основном они живут в Массачусетсе. Сейчас кого только среди них нет, но в конце восьмидесятых годов прошлого столетия практически все они работали в каменоломнях Молден-Линна. Дивоур подшутил над вами, Мэтти. — Но и тогда я знал, что это не так. Возможно, он где-то в чем-то ошибся, в восемьдесят пять многое может путаться, но уж в шутники Макса Дивоура записывать не следовало. Перед моим мысленным взором возникли невидимые кабели, протянувшиеся здесь, в Тэ-Эр, под поверхностью земли, во всех направлениях. Невидимые, но под высоким напряжением.

Моя рука лежала на крыше автомобиля, и тут Мэтти коснулась ее своей.

— Прежде чем вы уедете, позвольте задать вам один вопрос. Предупреждаю, очень глупый.

— Валяйте. Глупые вопросы — это по моей части.

— Вот этот рассказ, «Бартлеби». О чем он? Почему Мелвилл написал его?

Я уж хотел рассмеяться, но лунного света хватило для того, что я разглядел ее лицо и понял, что вопрос задан серьезно. А потому мой смех бы ее обидел. Она входила в читательский кружок Линди Бриггс (в восьмидесятых я как-то там выступал), все остальные члены кружка были старше ее как минимум на двадцать лет, и она боялась ляпнуть какую-нибудь глупость.

— Я должна выступить на следующем заседании, и мне не хотелось бы ограничиться только пересказом, чтобы все поняли, что рассказ я прочитала. Я бьюсь над вопросами, которые задала вам, и не могу найти ответа. Я сомневаюсь, что этот рассказ из тех, в которых каким-то чудом все становится ясно на последних страницах. И при этом меня не оставляет ощущение, что ответ лежит на самой поверхности, но почему-то я не могу его увидеть.

Тут я вновь подумал о кабелях, кабелях, бегущих во всех направлениях, некой подземной сети-паутине, соединяющей людей и дома, деревни, города. Человек не может увидеть эти кабели, но чувствует их присутствие. Особенно если старается вырваться из этой паутины.

А Мэтти ждала, глядя на меня с надеждой и тревогой.

— Хорошо, слушайте внимательно, лекция начинается.

— Я слушаю. Будьте уверены.

— Большинство критиков сходится в том, что «Гекльберри Финн» — первый современный американский роман, и это справедливо, но, будь «Бартлеби» на сто страниц длиннее, я думаю, что поставил бы все мои деньги на него. Вы знаете, кто такой писец?

— Секретарь?

— Высоко взяли. У писца только одна функция — переписывать бумаги. Вроде Боба Крэтшита в «Рождественской песни». Только Диккенс дает Крэтшиту и прошлое, и семейную жизнь. А вот Мелвилл лишает Бартлеби всего. Бартлеби — первый персонаж в американской литературе, который ни с кем и ни с чем не связан, вот так…