Доктор Данилов в госпитале МВД - Андрей Шляхов

Слово «подростки» начальник госпиталя почему-то произнес с ударением на первом слоге.

Данилов молчал, осмысливая услышанное.

— Работал у нас доктор Шульдешков, хирург, так с ним случилось что-то примерно похожее, но с другим, совершенно другим человеком. — Начальник госпиталя, видимо, истолковал его молчание как недоверие и решил подкрепить примером из жизни. — Уволили его, он перешел в Первую градскую, а через два месяца угодил под следствие, да так, что три года провел за решеткой. Я не в курсе деталей, но совпадения наводят на определенные выводы. Когда у людей есть не только желание, но и возможности, это надо учитывать.

— Так и в Рязани достать человека несложно, Станислав Маркович. При желании-то и возможностях.

— То в Рязани, а то здесь, в Москве, в своей, так сказать, епархии, где возможности практически неограниченные. Своя рука — владыка. Вы подумайте над этим, Владимир Александрович…

— Спасибо, Станислав Маркович, подумаю. — Данилов встал и посмотрел в глаза начальнику госпиталя. — Вы уж простите, что так все получилось. Некстати.

— Такое никогда кстати не бывает, — махнул рукой тот. — Всего вам хорошего.

Рукопожатий и объятий не последовало, но все равно можно было считать, что расстались по-хорошему.

Прощание с отделением получилось довольно душевным. Роман Константинович сказал, что работать с Даниловым ему было приятно, и он совсем не против того, чтобы судьба еще раз свела их вместе. Половникова и старшая сестра Люба поочередно расцеловали Данилова и признались, что будут по нему скучать. Данилов немного удивился, но сделал вид, что поверил.

— Нам набирать народ надо, а не разгонять! — заявила Половникова. — Как они думают открывать двенадцатикоечное отделение? С тремя врачами, что ли? Они там вообще думают? И чем они думают? Я вот возьму и тоже уйду.

— В манекенщицы? — поддел Роман Константинович.

— В науку! Меня уже не раз звали на кафедру!

— Ходить на работу каждый день, — начал перечислять недостатки кафедрального бытия Роман Константинович, — учить уму-разуму каких-нибудь обалдуев…

— Я пойду на кафедру последипломного образования! Там не бывает обалдуев!

— Хорошо, — согласился Роман Константинович, — вычеркиваем «обалдуев» и пишем «раздолбаев». Вечно корпеть над статьями, рефератами, монографиями кафедрального начальства и прочей ересью. Получать в три раза меньше…

— А теперь скажу я! — перебила Половникова. — Спокойная работа, поездки на всякие симпозиумы и конференции, отпуск всегда летом, возможность роста… И не надо ехидных улыбочек — я, может, и не уйду никуда, но разве нельзя помечтать? А ты, Вова, куда собираешься?

— Я еще пока не свыкся с тем, что я здесь больше не работаю. Поживем — увидим.

Разумеется, о совете начальника госпиталя Данилов никому в отделении не рассказывал.

Домой он приехал в шестом часу вечера. Смертельно уставший, голодный и какой-то весь взвинченный. Настолько взвинченный, что контрастный душ и горячий обед ничем не смогли помочь. Пришлось достать скрипку. Данилов остановил свой выбор на сонате Бартока, непростом произведении для непростого настроения.

Данилов положил скрипку на плечо, взял смычок наизготовку, выждал секунду-другую, окончательно настраиваясь на игру, взмахнул им и начал играть. Перед глазами возникли многоцветные узорчатые кружева, они сплетались, перетекали друг в друга, вдруг, испугавшись барабанной дроби, взрываясь, разлетались на мириады осколков, чтобы мгновение спустя вновь собраться воедино. Какое же это счастье — слиться со скрипкой в одно целое и полностью погрузиться в музыку!

Закончив сонату, Данилов проиграл заново несколько коротких отрывков, радуясь тому, что после длительного перерыва пальцы не утратили своей беглости. Умиротворенный и расслабленный, он отправился на кухню готовить ужин.

К приходу Елены Данилов успел потушить мясо с картошкой и собраться с мыслями.

Начал он в своей манере — от главного к деталям.

— Меня сегодня уволили. По статье.

— Ты шутишь? — Елена перестала есть, нож и вилка зависли в воздухе.

— К моему огромному сожалению не шучу.

— Уволили — это не такая уж необычная новость. Правда — неожиданная… Но почему по статье? Данилов, ты что — вымогал деньги или напился на дежурстве?

— Хуже. Я оскорбил пациента и довел его до ухода из отделения, причем пациента сиятельного, высокопоставленного, генерал-лейтенанта. Вот как.

— Ну-ка, давай выкладывай подробности! — потребовала Елена.

Изложение подробностей заняло около часа и плавно перешло в семейный совет, на котором обсуждался один вопрос: «Что делать?» Сидели там же, за кухонным столом, вроде как чаевничали, но чай остывал в чашках нетронутым.

— К чему ты сам склоняешься? — спросила Елена. — Можно ждать «продолжения банкета»?

Данилов никак не мог определиться. С одной стороны, конфликт был слишком мелок для того, чтобы вызвать желание мстить по-крупному. С другой стороны, Уровейцев угрожал ему вполне недвусмысленно. И был этот самый Уровейцев, как показало, вернее — доказало недолгое общение, не только милицейским генералом, но и законченной, капитальной сволочью. От такого всего можно ожидать, вон как он рассвирепел только из-за того, что Данилов не кинулся опрометью на звонок. Да и начальник госпиталя вряд ли стал бы намекать и предупреждать, не имея на то достаточных оснований.

— Склоняюсь к тому, что все может быть. Чужая душа потемки, но определенный риск, конечно, есть. Больно уж гадкий и мерзкий типаж. А с другой стороны — почему я должен его бояться? Почему из-за него я должен…

— Данилов! — Елена предостерегающе подняла вверх руку. — Оставим мальчишество! «Почему» не обсуждается, обсуждается «что» и «как». Проблемы надо решать малой кровью, а не большими жертвами.

— И что теперь? Срываться с насиженного места и переезжать куда-нибудь в Урюпинск? А что ты там будешь делать? И где станет учиться Никита? И как вообще все это будет смотреться со стороны?

— Отвечаю по порядку. Всем нам нет смысла срываться и переезжать, достаточно будет, если ты некоторое время поработаешь в какой-нибудь из соседних областей…

— Я бы мог устроиться и в Московской области, — возразил Данилов, — это ведь уже не Москва.

— Область не вариант. — Елена решительно покачала головой. — Во-первых, ты постоянно будешь жить в Москве и, соответственно, давать повод и возможность для того, чтобы… Во-вторых, Москва и область во многих сферах пересекаются. Общие дела, общие связи… Вот я, например, по работе довольно часто контактирую с коллегами из Подмосковья. Могу в чем-то помочь им, если попросят, и они мне тоже, надеюсь, не откажут, если я к ним обращусь. Улавливаешь мысль?

— Улавливаю. Возможно, ты и права.

— Идеальное место я представляю так: райцентр примерно в ста километрах от Москвы, чтобы мы могли каждую неделю ездить друг к другу… Слушай, Данилов, а это так романтично! Я буду скучать, ждать встречи, считать дни, время от времени стану тебя ревновать, забрасывать эсэмэсками… Класс!

— Почему райцентр, а не что побольше? — спросил менее романтичный Данилов. — В большом городе устроиться легче.

— Посмотри на последнюю запись в своей трудовой книжке, и ты поймешь, почему райцентр предпочтительнее. Представь ситуацию — приехал из Москвы не знакомый никому доктор, только что уволенный за грубое нарушение из такого крутого места, как Федеральный госпиталь МВД, и хочет устроиться на работу. Нужны серьезные мотивы для того, чтобы принять такой подарочек. — Елена протянула руку через стол и ласково взъерошила Данилову волосы. — В областных центрах с врачами более-менее ничего, можно сказать, что их хватает, а вот в райцентрах уже сильно ощущается кадровый голод. Там ты устроишься без проблем, надо только город поприятнее выбрать.

— Я подумаю об этом завтра, — пообещал Данилов, цитируя Скарлетт О'Хару.

— Не расстраивайся, ничего особенного не случилось. Расценивай это как мелкие бытовые неприятности, разнообразящие жизнь. Я же тебя знаю, Данилов, ты и по морде ему мог бы заехать… Сидел бы сейчас в Бутырке, тьфу-тьфу!

Елена трижды постучала по столу.

— Я не расстраиваюсь, просто грустно: только приработался — и на тебе такое! И начальники у меня были хорошие, вменяемые. Тоже, знаешь ли, редкость. Другие за то, что я им такую свинью подложил, попытались бы от себя неприятностей добавить… Короче говоря — было что терять. Не самый плохой абзац в моем резюме.

— Однажды в детстве — как же давно это было, — Елена посмотрела в окно, словно желая увидеть в ночной тьме свое прошлое, — я прочитала у Шекспира, или нет — у Диккенса… впрочем, это неважно, такую фразу: «The best of times, the worst of times».[32] Лучшее время, худшее время… Тогда я смеялась над глупостью автора, потому что у меня не было никакого худшего времени, и я, тринадцатилетняя дурочка, мнящая себя взрослой, конечно же не могла понять, что он имел в виду.