Доктор Данилов в госпитале МВД - Андрей Шляхов

Режиссер, скрывавшийся под псевдонимом Никола Адов (Данилов и предположить не мог, что это не псевдоним, а настоящее имя), поставил вольную интерпретацию библейского сюжета, не имевшую ничего общего, кроме названия, с чеховским «Вишневым садом».

Перед зрителями развернулась история сложных, местами бурных взаимоотношений между пожилым богачом Воозом и бедной молодой вдовой Руфью. Никакого вишневого сада там не было и в помине, просто главный герой, тяготясь грузом прожитых лет, несколько раз спрашивал у Бога: «Скажи, Всевышний, не слишком ли я стар для прогулок по вишневому саду?» Бог не отвечал, вместо этого являлась ушлая Руфь, олицетворение вишневого сада, и устраивала возлюбленному очередной скандал, который можно было потушить лишь богатыми дарами.

Две старушки, сидевшие за спиной Данилова и Елены, забрели на спектакль так же случайно, но тем не менее высидели до конца, каждые пять-десять минут шепотом спрашивая:

— Ты понимаешь, что происходит на сцене?

В антракте Данилов предложил Елене уйти, но она отказалась, сказав, что спектакль скорее нравится, чем не нравится, и что она настроена досмотреть его до конца.

— Тем более что все так неожиданно — прийти на классический «Вишневый сад», а попасть на такой почти латиноамериканский спектакль.

— Почему латиноамериканский? — удивился Данилов.

— По накалу страстей.

Страстей и впрямь было много — к концу второго и последнего действия актеры немного охрипли, надрыв чувств не замедлил сказаться на голосовых связках.

Спал Данилов плохо, снилась какая-то невнятная муть, какие-то ссоры. Не иначе спектакль подействовал. Встав утром с тяжелой головой, Данилов пообещал себе, что впредь будет покупать билеты на спектакль только после того, как прочтет в Интернете отзывы о нем. Отзывам Данилов доверял больше, нежели рецензиям. У Полянского когда-то ходила в невестах девушка Таша (Данилов не успел узнать, как ее звали по-настоящему — Татьяной, Натальей или как-то еще), которая подвизалась на поприще театральной критики и взахлеб рассказывала о закулисных тайнах своей профессии. «Просто так ничего не делается» — вытекало из ее рассказов.

В отделении сегодня было как-то непривычно. Миранда, несмотря на ранний час, сидела на посту причесанная, накрашенная, застегнутая на все пуговицы и отчаянно не выспавшаяся. Зевала она отчаянно, как шутят медики: «так, что можно было увидеть не только гланды, но и желудок».

Кочерыжкин сидел за столом в ординаторской и писал дневники. Тоже при полном дежурном параде — даже колпак формой напоминал не берет, а цилиндр. Но больше всего Данилова удивило то, что диван был собран.

— Привет, шеф в боксе, — сказал Кочерыжкин.

Данилов подумал, что опоздал на работу. Посмотрел на настенные часы — нет, все в порядке, пришел вовремя. Следующая мысль оформилась в вопрос:

— Кто в боксе?

Кочерыжкин изобразил рукой самоповешение. Толково изобразил, не только склонил безжизненную голову набок, но и язык высунул.

— Генерал-лейтенант Уровейцев, начальник коллегии специальных расследований московского ГУВД. Вчера привезли на «промывку».

«Промывкой» назвались детоксикационные мероприятия, сочетающие внутривенное капельное введение лекарственных растворов с усиленным диурезом, проще говоря — мочеиспусканием. По сути дела они и представляли собой промывку.

— Трудный пациент или трудный человек? — уточнил Данилов.

— Человек, разумеется, — хмыкнул Кочергин. — Головокружительная карьера — он еще десять лет назад простым опером был — многим так кружит голову, что на место она уже не встает. Короче говоря — будет тебе что вспомнить, готовься. Да, диагноз, разумеется, не настоящий, ведем как первичную гипертензию. Одна морока с этой элитой — и танцы с приседаниями изволь исполнять, и беллетристикой заниматься — писать в истории черт знает что, да еще с обоснованием нахождения в реанимационном отделении, чтобы никакая проверка не придралась, а то выговор дадут. Ладно, мое уже почти закончилось, а вам терпения.

— Спасибо.

Пока Кочерыжкин дописывал дневники, Данилов разложил по местам (что в шкафчик, что в холодильник) принесенную из дома еду и заварил чай. Кочерыжкин от чая отказался.

— Мне сейчас, кроме водки, ничего не хочется, — добавил он, — как приеду домой, так сразу же поддамся искушению.

— Правильно, — одобрил Данилов, — еще Оскар Уайльд сказал: «Единственный способ избавиться от искушения — это поддаться ему».

— А Бернард Шоу советовал никогда не противиться искушениям, чтобы испытать все и придерживаться того, что понравится.

В отличие от Половниковой и Чернова, Кочерыжкин был начитан и время от времени мог блеснуть эрудицией. Мог не только блеснуть ею, но и довести до белого каления. Так, например, старшая медсестра в ответ на каждое свое замечание, по мнению Кочерыжкина выходящее за рамки ее полномочий, слышала:

— Сапожник,[26] суди не выше сапога!

Половникову Кочерыжкин часто подкалывал фразой, сказанной Сэмом Уэллером мистеру Пиквику: «Волан — прекрасная игра, но если вы — волан, тогда игра чересчур возбуждает, чтобы быть приятной». Язва Половникова, в свою очередь, утверждала, что Кочерыжкин читает так много всякого разного, что на литературу по специальности у него совсем не остается времени. Данилов находил, что не так уж сильно она и преувеличивала, Кочерыжкин и впрямь был «шаблонным» доктором, то есть таким, который действует по раз и навсегда наработанному шаблону, а все непонятное пытается под этот шаблон подогнать. Если наработать достаточно «объемистый» шаблон, то можно и грамотным врачом прослыть.

Начальник отделения заглянул в ординаторскую только для того, чтобы увести Данилова в свой кабинет.

— Слава уже сказал вам?

Роман Константинович не стал садиться за стол, давая понять, что разговор будет короткий.

Данилов кивнул, поняв, что речь идет о вип-клиенте.

— Максимум осторожности и предупредительности. Ему можно почти все — курить в боксе, смотреть ночью телевизор, посетителей пускать беспрепятственно, для них на посту лежат одноразовые бахилы, а в сестринской висят три халата. Осмотрами ему докучать не надо, днем с ним занимаюсь я, а ваше дело — заглянуть в бокс около восьми вечера, спросить, как дела, да смерить давление…

«А также поклониться и шаркнуть ножкой», — добавил про себя Данилов.

— К монитору подключайте только при необходимости, — продолжал инструктаж Роман Константинович. — Если он, не дай бог, ухудшится, это я на всякий случай предупреждаю, то сразу сообщайте ответственному дежурному и требуйте, чтобы вам срочно дали из какого-то отделения медсестру для индивидуального поста, причем опытную. Из глазного лучше не берите — специализация у них очень узкая и по-настоящему тяжелых больных никогда не бывает. И вот еще что, если вы вдруг учуете от него запах или увидите в палате спиртное, не делайте замечаний и не вздумайте что-то изымать! Звоните жене — она приедет и разберется. Номера всех ее телефонов есть в истории болезни.

— Вы это серьезно? — не поверил Данилов. — Насчет жены?

— Ну не министру же вы будете звонить? — ответил вопросом на вопрос начальник отделения. — Не беспокойтесь, там такая жена, что и коня на скаку остановит, не то что своего муженька. Звоните хоть ночью — сама разрешила.

Данилов обратил внимание на то, что Роман Константинович сказал не «попросила», а «разрешила». Показательно, ничего не скажешь.

— Меня тоже можете беспокоить по любому поводу и без него, с такими пациентами пустяков не бывает. Станислав Маркович просил меня обеспечить все в должном виде. Ему в декабре пятьдесят лет должно исполниться, вы понимаете?

— Ждет награды к юбилею? — предположил Данилов.

— Станислав Маркович — полковник внутренней службы, а для полковников предельный возраст пребывания на военной службе равен пятидесяти годам. Ему, конечно, хочется, как это говорится, «в интересах службы» остаться на своем месте еще на пять лет, но для этого нужны не столько медицинские противопоказания, сколько положительная аттестация. А господин Уровейцев — он не просто генерал и начальник коллегии, он еще и зять человека, имеющего прямой доступ к Самому!

— А что, разве сам Уровейцев к министру не вхож?

— Я говорю не о министре, — веско и со значением ответил Роман Константинович. — Ну что ж, вроде я все вам сказал, пора на пятиминутку, а потом я ему вас представлю.

От «ему вас представлю» Данилов едва не разобрал смех, но он сдержался, понимая, что у рядового врача свои приоритеты и представления, а у начальника отделения и тем более у начальника госпиталя — свои.

На первый взгляд «сиятельный пациент» (так про себя прозвал его Данилов после инструктажа, проведенного начальником отделения) производил довольно заурядное впечатление. Плотный, коротко стриженный сорокалетний мужчина с цепким профессиональным взглядом. Типичный сотрудник, каких Данилов повидал уже немало. Речь тихая, начальственная, с едва уловимым пришепетыванием. Звали «сиятельного пациента» Артуром Гелиевичем, запоминающееся имя-отчество, не рядовое.