Эоловы арфы - Владимир Бушин

Жандарм вышел из комнаты, и минут через двадцать явился солдат с тазом воды и полотенцем.

Приведя в порядок свой костюм, умывшись, Энгельс в сопровождении жандарма пошел на допрос. Путь до городской магистратуры, где ждало важное лицо, оказался недолгим.

Войдя в кабинет, Энгельс не смог удержать изумленного восклицания:

- Каким ветром!

Перед ним в важной государственной позе сидел за столом Франц Циц. Он окинул холодным взглядом вошедшего и многозначительно проговорил:

- Было бы более логично, если бы вы объяснили, как очутились в этом городе и какова цель вашего пребывания здесь.

Энгельс ответил, что сопровождал друга, который отсюда должен был с секретной военно-государственной миссией двинуться дальше, но теперь, после его, Энгельса, ареста, этот друг отправился обратно в Кайзерслаутерн, чтобы доложить властям о творящихся здесь, в Кирхгеймболандене, беззакониях.

- Беззакониях? - переспросил Циц. - По-вашему, задержать человека, который неуважительно относится к восстанию пфальцского народа и подстрекает население против его правительства, это беззаконие?

- Я обвиняюсь именно в этом?

- Да.

- В таком случае я отказываюсь отвечать на ваши вопросы и настаиваю, чтобы меня немедленно отправили в Кайзерслаутерн.

Раздался стук в дверь, и вошел вчерашний комиссар Мюллер.

- Господин комиссар, - сказал Циц, - арестованный отказывается отвечать на мои вопросы. Его действительно следует препроводить в столицу. Там с ним разберутся.

- Охотно, - тотчас отозвался Мюллер, - но у нас сегодня нет ни одной свободной лошади.

Циц несколько мгновений помолчал, и вдруг его осенила радостная мысль:

- В данном случае лошадь, господин комиссар, вовсе и не нужна. Арестованный молод и вполне здоров. Под конвоем он легко может проделать весь путь пешком. Погода отличная... Только распорядитесь, чтобы надели наручники.

- А найдутся ли у вас подходящие? - Энгельс слегка подтянул правый рукав. - Смотрите, у меня довольно широкая кость.

- Найдутся, - многозначительно пообещал Мюллер.

Циц промолчал.

- Ваша затея, господа, с моей прогулочкой до столицы в наручниках по жаре прекрасна, она меня восхищает, и в свое время я вас за нее должным образом отблагодарю. Но учтите, что если вы не предоставите лошадь, то мне придется с конвоем ночевать в дороге, и я не ручаюсь, что ночью все обойдется так, как вам этого хотелось бы.

- Не пугайте нас, не пугайте, - отмахнулся Мюллер.

- И еще одно обстоятельство, - сказал Энгельс. - Я сегодня еще не завтракал. Надеюсь, ни один из вас не думает, что я готов отправиться погулять натощак?

Против этого возразить было нечего. Циц распорядился подать для арестованного в соседнюю комнату завтрак. Едва Энгельс поел, как явился с наручниками давешний жандарм.

- Ах, это снова вы, сударь! Что ж, делайте свое дело. - И Энгельс протянул руки...

Вскоре они шли по городу, направляясь к его южной окраине: арестованный с наручниками на руках немного впереди, конвоир чуть сзади с карабином за плечами и с саблей у пояса. Прохожие останавливались и с интересом смотрели им вслед. Действительно, зрелище было редкостное: высокий молодой бородач, которому даже наручники не мешали шагать легко и оставаться уверенным, спокойным, гордым, и весь напряженный, словно испуганный, торопливо семенящий конвоир.

Когда вышли за город, в поле, Энгельс спросил:

- Как же вас звать, дорогой друг? Ведь нам предстоит довольно длительное путешествие, и надо бы познакомиться поближе.

- Мне запрещено с вами говорить, - буркнул жандарм.

- Это почему же? Ведь мы с вами в некотором смысле товарищи по несчастью.

- Мне приказано обращаться с вами как со шпионом.

- Со шпионом? - Энгельс обернулся к жандарму и с деланным испугом вытаращил глаза. - В чью же пользу я шпионил - Пруссии, Австрии или России?

- Мне это неизвестно.

- И мне тоже. Но интересно ведь! А может, я агент китайского императора или японского микадо?

Конвоир ничего не ответил. Они приближались к лесу, и он стал еще более напряженным.

- А как вы думаете, друг мой, - снова через некоторое время заговорил Энгельс, - какая из этих держав заплатила бы мне за шпионаж больше?

Жандарм опять промолчал. Они вошли в лес, и конвоир то и дело озирался по сторонам. Энгельс заметил это. "Эге, да ты не из храброго десятка!"

- Я думаю, что Пруссия вообще ничего не заплатила бы. Поскольку я все-таки прусский подданный, мне сказали бы, что я лишь исполняю патриотический долг. Австрийцы, если бы и заплатили, то, конечно, очень мало - они сейчас сами в тяжелейшем положении, им не до этого. А вот кто хорошо дал бы, так это царь Николай. Как вы думаете, сударь, почему?

Жандарм неопределенно хмыкнул. Энгельс понял, что интересного разговора не получится, и тоже замолчал.

Минут через сорок путников догнали две военные подводы, спешившие, как видно, в Кайзерслаутерн. Энгельс заявил, что он не пойдет дальше, пусть конвоир реквизирует одну из подвод. Тому ничего не оставалось, как выполнить это требование. Ездовые косо посматривали на арестанта, но возражать не решились.

В Кайзерслаутерн приехали уже к вечеру. Энгельс предложил сойти с подводы и направиться во Фрухтхалле, где надеялся еще застать кого-нибудь из членов правительства. Жандарм согласился, так как по инструкции он должен был передать арестованного именно в руки правительства.

Энгельс не ошибся в своем расчете. Когда подходили к Фрухтхалле, оттуда вышли сразу двое - Молль и Д'Эстер. Иосиф рубил ладонью воздух и что-то горячо говорил, Карл озабоченно слушал.

- Привет от узников революции! - крикнул Энгельс.

Друзья оглянулись, узнали Энгельса и бросились к нему.

- Как? Ты еще и в оковах? - изумился Д'Эстер.

- Что ты! Господь с тобой! - Энгельс вытянул напоказ руки. - Ты слишком плохого мнения о господах Цице и Грейнере. Это не оковы, не кандалы, а всего лишь либеральные наручники.

Молль схватил Энгельса за руки и повлек за собой.

- Быстро, быстро! Они еще там. Пусть увидят собственными глазами.

Через несколько минут все четверо с шумом ввалились в большую, ярко освещенную комнату - кабинет министра внутренних дел Николауса Шмитта. Кроме самого министра здесь находились и другие члены правительства и, видимо, только что прибывший Самуэль Чирнер, один из главных руководителей недавнего восстания в Дрездене.

- Господа! - обводя всех негодующим взглядом, воскликнул Молль. - Я надеюсь, вам достаточно хорошо известен этот человек. Он хочет сказать вам несколько слов.

Все затихли. Энгельс вышел вперед и начал тихо и спокойно:

- Месяц назад, милостивые государи, я принимал участие в эльберфельдском восстании. В меру своих сил и способностей я сделал все, чтобы помочь ему. Но руководители восстания, боясь дружбы, возникшей между мной и рабочими, предали меня - вынудили покинуть Эльберфельд.

- Снимите с него наручники, - вполголоса проговорил Чирнер.

Конвоир сделал было движение, но тотчас в нерешительности остановился.

- Тогда я думал, - громче и резче продолжал Энгельс, - что это предел низости. Но теперь я вижу, что ошибался. Господин Хёхстер, председатель эльберфельдского Комитета безопасности, по крайней мере, не приказывал арестовать меня, не называл меня шпионом. В Эльберфельде все-таки никому не взбрело в голову надеть мне наручники и под конвоем, пешком, погнать в Кёльн. А вот ваши коллеги Циц, Грейнер и комиссар Мюллер на это пошли!

- Какой позор! - воскликнул кто-то.

- Да снимите же наручники! - повторил Чирнер.

Жандарм наконец решился. Щелкнули замки. Наручники спали. Жандарм хотел взять их, но Энгельс не отдал.

- Господа! - сказал он, побрякивая железом. - Ведь никто из вас никогда не носил эти изысканные манжеты. Не хотите ли попробовать?

Все молчали. Энгельс бросил наручники на стол министра:

- Революционный фанатизм ничуть не лучше всякого иного...

- У вас есть пакет от Грейнера? - спросил жандарма Шмитт.

- Никак нет, - испуганно отчеканил тот.

- Ну какой-то отчет, донесение, уведомление?

- Ничего нет.

- Где же ему писать отчеты! - зло, сквозь зубы проговорил Молль. - Он по горло занят ловлей революционеров.

- А на словах он вам хоть что-то передал? - продолжал допытываться министр.

- Мне только было сказано, что с арестованным следует обращаться как со шпионом.

Д'Эстер возбужденно зашагал вдоль стены:

- Черт знает что! После такого обращения с моим товарищем по партии, с коммунистом я не могу больше оставаться в правительстве. Немедленно отпустите его!

- Да, конечно, - согласился Шмитт. - Надо немедленно отпустить. Мы отпускаем вас, господин Энгельс, под ваше честное слово.

- Под честное слово? - вскинул брови Энгельс. - Но почему я должен его давать?

- Ну, видите ли, - замялся Шмитт, - вас все-таки арестовал член правительства, наш коллега. Мы обязаны уважать его решения. У него, надо думать, имелись какие-то соображения...