Кабус-намэ - Кей-Кавус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не допускай, чтобы рабы господа всевышнего страдали. Не уединяйся слишком много, ибо если тебе общество людей и войска будет неприятно, то и войску ты станешь неприятен. В оказании благодеяний войску и подданным не плошай, ибо, если оплошаешь, эта оплошность будет наградой для врагов.
Не держи войско из одного племени: каждый падишах, у которого войско одноплеменное, всегда в плену у войска и всегда перед ним бессилен. Ибо одноплеменники сплочены между собой и их нельзя [применять, чтобы] наказывать друг друга. Когда войско из разных племен, то это племя из страха перед другим и другое из страха перед этим не сможет ослушаться и твоя власть над войском будет крепкой. Господин, дед твой, султан Махмуд держал четыре тысячи тюркских гулямов и четыре тысячи индийцев и постоянно наказывал индийцев при посредстве тюрков, а тюрков — при посредстве индийцев, таким образом, оба племени были ему покорны.
Постоянно приглашай войско на хлеб и вино и осыпай их милостями, [давая] халаты, и подарки, и обещания, и знаки внимания. Но, если захочешь сделать кому-нибудь подарок и он будет мал, собственными устами при всех [об этом] не говори, скажи кому-нибудь тайно, чтобы он был посредником, дабы не показалось это отсутствием великодушия: во-первых, то, что даришь что-то, царям неподобающее, а затем — то, что становишься ты известным всем людям как не имеющий великодушия. Я восемь лет был в Газне недимом султана Маудуда[303], а трех вещей от него никогда не видел: первое — то, что о подарке, который был меньше двухсот динаров, он при всех не говорил, а [передавал его] через посредника; второе — никогда не смеялся так, чтобы были видны зубы; третье — когда гневался, никогда никого не бранил. Эти три обычая очень хороши. Слышал я, что и царь Рума держится этих обычаев. Но есть у них обычай, какого у царей персидских и арабских нет. Если цари Рума ударят кого-нибудь своей рукой, то уже ни у кого не будет смелости ударить того человека, пока он жив. Говорят: его побил царь своей собственной рукой, чтобы его ударить, нужно такого же царя, как тот.
А теперь вернемся к нашей беседе о щедрости. Я тебе не могу сказать: будь через силу щедрым; если не можешь ты побороть природы своей, то хотя бы, как я сказал, не показывай своих помыслов перед всеми. Ведь, если ты не будешь щедрым, люди начнут питать к тебе вражду. Если сразу же не смогут ничего тебе сделать, то, когда будет у тебя враг, жизнью своей ради тебя не пожертвуют и подружатся с врагом твоим.
Старайся не опьяняться вином царской власти и не плошай в шести свойствах и блюди их: грозность, справедливость, щедрость, памятливость, терпеливость и правдивость. Если царь отбросит одно из этих шести свойств, то он близок к опьянению властью, а всякий царь, который опьяняется властью, тогда отрезвеет, как власть от него уйдет.
Царствуя, не пренебрегай осведомлением о положении царей мира. Нужно так, чтобы ни один царь не мог вздохнуть без того, чтобы это не стало тебе известно.
Рассказ. Я слыхал от покойного эмира, отца моего, да помилует его аллах и да продлит твою жизнь, сынок мой, слыхал, что Фахраддоулэ бежал от своего брата Азудаддоулэ и нигде не мог найти пристанища. Пришел он ко двору деда моего, царя Кабуса, просил о пощаде. Дед мой обещал ему безопасность и принял его, был к нему много великодушен и дал ему мою тетку, и на той свадьбе беспредельно веселились, ибо бабка моя была теткой Фахраддоулэ, а отец мой и Фахраддоулэ были оба сыновьями дочерей Хасан Фирузана.
Потом Азудаддоулэ прислал посланника к Шемс-ал-Меали и дал ему письмо и после прославления [бога] в письме сказал: „Азудаддоулэ посылает много приветов и говорит: брат мой, эмир Али, туда приехал, а ты знаешь, каковы между нами и вами дружба и братство. Наши оба рода — одно, а этот брат мой — враг мой, нужно, чтобы ты отослал его ко мне и тогда я в награду за это из моей страны любую область, которую ты пожелаешь, тебе предоставлю и дружба наша еще укрепится. Если же ты не хочешь, чтобы пал на тебя этот позор, то там же дай ему яду. Тогда и мое желание осуществится и тебе позора не будет и достанется тебе та область, которую хочешь“.
Эмир Шемс-ал-Меали сказал: „Великий боже! Что может заставить столь уважаемого человека говорить такому, как я, эти слова? Ведь невозможно, чтобы я сделал дело, позор которого ляжет мне на шею до самого дня воскресения мертвых“.
Посланник сказал: „О господин, не делай этого, не оскорбляй Азудаддоулэ ради эмира Али, т. е. Фахраддоулэ. Ибо наш царь любит тебя больше, чем единокровного брата своего“ и клялся он и так и этак, что: „В тот день, когда царь дал мне письмо и отправил меня, посреди беседы как-то он сказал: бог ведает, как я люблю Шемс-ал-Меали. Вплоть до того, что, когда я услышал, что в такую-то субботу, когда прошло столько-то дней от такого-то месяца, Шемс-ал-Меали пошел в баню, в средней комнате поскользнулся и упал, я тогда огорчился и сказал: неужели после сорока семи лет он так состарился и силы его сдали?“
А цель у посланника была та, чтобы Шемс-ал-Меали знал, как осведомлен о его делах их господин, и этому научил его Азудаддоулэ.
Шемс-ал-Меали сказал: „Да продлится жизнь его, мы очень обязаны ему за эту любезность, но только извести его, что я еще более скорблю [о следующем]: в тот вторник, когда он тебя посылал, было такое-то число месяца, в ту ночь он в такой-то комнате пил вино и там-то лежал, уединившись с кравчим Ануштегином. В полночь он оттуда вышел и направился в женский покой, поднялся на крышу и пошел в худжру[304] Хейзуран Авадэ и с ней тоже уединился.
Когда он спускался с крыши, нога его поскользнулась и он упал с лестницы. Я тоже все думал о нем и говорил: человеку сорок два года, неужели же рассудок его так пострадал? Зачем же пить столько вина, чтобы даже не мочь спуститься
