Мои странные мысли - Орхан Памук

Сулейман. Однажды вечером я посадил Абдуррахмана-эфенди в фургон и поехал вниз к Босфору, сказав ему, что нам надо поговорить. Мы отправились в рыбный ресторан «Таратор» в Сарыере и сели в углу подальше от аквариума с рыбой. Мы заказали жареных мидий, но их еще не принесли, а мы уже допивали по первому стаканчику ракы на пустой желудок, и я сказал: «Абдуррахман-эфенди, вы прожили намного больше меня, я уверен, что вы знаете ответ на мой вопрос. Ради чего живет человек?» Абдуррахман-эфенди еще в дороге почувствовал, что наш разговор может принять опасный оборот, так что он надолго задумался, стараясь подобрать самый безобидный ответ. «Ради любви, сынок!» – сказал он. «А ради чего еще?» Он снова задумался и сказал: «Ради дружбы». – «И?..» – «Ради счастья, сынок. Ради Аллаха… ради родины…» – «Человек живет ради чести, отец!» – оборвал его я.

Абдуррахман-эфенди. На самом деле я живу ради дочерей, но ему я этого не сказал. Я старался поддакивать этому злому молодому человеку, потому что в душе понимал, что он в чем-то прав, к тому же мне было жаль его. Мы выпили так много, что все мои позабытые воспоминания поплыли вокруг меня, словно рыбы в аквариуме. В конце застолья я набрался смелости: «Сулейман, сынок, я знаю, как тебе больно и как ты сердит, и я понимаю тебя. Нам тоже больно и мы тоже сердиты, потому что поступок Самихи поставил нас в очень трудное положение. Но нет причин притягивать к этому задетые гордость и честь! Твое достоинство никоим образом не пострадало. Ты не был женат на Самихе и даже не сватался к ней. Да, я хотел бы, чтобы вас связали узы брака до того, как вы узнаете друг друга. Я совершенно уверен, что вы были бы счастливы. Но сейчас неправильно тебе превращать это в дело чести. Все знают, что пышные фразы про честь на самом деле просто оправдание для того, чтобы позволить людям с чистой совестью убивать друг друга. Ты собираешься убить мою дочь?»

Сулейман, конечно, рассердился. «Простите, отец, но разве у меня не должно быть, по крайней мере, права последовать за ублюдком, который сбежал с Самихой, и покарать его за содеянное? Этот мерзавец унизил меня, разве не так?» – «Успокойся, сынок». – «Имею я право или нет?» – «Потише, сынок». – «Когда ты приезжаешь из деревни и годами трудишься изо всех сил, стараясь обустроить свою жизнь на этой городской свалке, а затем какой-то жулик приходит, обманывает и обирает тебя до нитки, очень трудно оставаться спокойным». – «Поверь мне, сынок, если бы все зависело от меня, я бы взял Самиху за загривок и сам привел бы ее домой. Я уверен, она понимает, что совершила ошибку. Как знать, может быть, пока мы пьем здесь, она возвращается с поджатым хвостом». – «Кто сказал, что мы с братом примем ее назад?» – «Ты не примешь назад мою дочь, если она вернется?» – «Мне надо думать о своей чести». – «Но что, если никто к ней пальцем не прикоснулся?»

Мы пили до полуночи, пока бар не закрылся. Я не помню, как так вышло, но в какой-то момент Сулейман встал и попросил у меня прощения, с почтением поцеловав мою руку, а я пообещал ему, что никому не скажу о нашем разговоре. И даже сказал: «Я не скажу Самихе». Сулейман заплакал. Он сказал, что мои глаза и жесты напоминают ему Самиху. «Дочери всегда похожи на отцов», – сказал я с гордостью. «Я совершил ошибку, я выделывался, я не попытался подружиться с ней, – сокрушался Сулейман. – Но у нее острый язычок. Трудно разговаривать с девушками, не у кого даже спросить совета, нас никто этому трудному делу не учил. Я просто разговаривал с ней, как говорил бы с мужчиной, только без грубостей. Ничего не вышло».

Перед тем как мы поехали домой, Сулейман пошел умыться и, когда он вернулся, был совершенно трезв. По пути домой дорожная полиция в Истиние остановила нас, чтобы проверить машину, и пришлось дать им изрядную взятку, чтобы от нас отстали.

7. Вторая дочь

Будто его жизнь происходит с кем-то другим

Мевлют долго ничего не знал обо всех этих событиях. Он не утратил воодушевления в работе: он был полон надежд, как «предприниматель, который верит в идею», излюбленный герой книг под названием типа «Как стать успешным бизнесменом». Он был убежден, что сможет заработать больше денег, если установит яркую лампочку в стеклянную витрину своей трехколесной тележки, договорится торговать с кем-нибудь из разносчиков айрана, чая или колы, которых вокруг то становилось много, то не было совсем, а с клиентами будет разговаривать еще сердечнее и искреннее. Мевлют делал все, что мог придумать, чтобы обзавестись постоянными покупателями в районе от Кабаташа до Фындыклы. Он не переживал, если конторские служащие, которые перекусывали у его тележки, не замечали его стараний, но приходил в ярость, если торговцы напитков, с которыми он сотрудничал, спрашивали его о выручке. Он использовал свою сеть привратников, швейцаров, охранников и разносчиков чая, которые работали внутри офисных зданий, пытаясь установить отношения с бухгалтерами и управляющими. Однажды ночью Райиха сказала ему, что снова беременна и что снова ждет девочку.

– Откуда ты знаешь, что будет девочка? Вы что, вновь втроем ходили в больницу?

– Нет, не втроем, Самихи не было. Она сбежала с кем-то, чтобы не выходить за Сулеймана.

– Что?!

Райиха рассказала ему, что знала.

Той же ночью Мевлют бродил по Ферикёю как лунатик, выкрикивая свое «Бузааа!..». Ноги сами привели его на кладбище. Светила луна; остроконечные кипарисовые деревья и надгробия то озарял серебристый свет, то покрывала густая темнота. Мевлют пошел по мощеной дорожке к середине кладбища, чувствуя себя как во сне. Человек, гулявший по кладбищу, был не он сам, и ему казалось, будто все события его жизни тоже происходят с кем-то другим.

Чем дальше он шел, тем дальше уходило кладбище, разворачиваясь, как ковер, и Мевлют наконец обнаружил себя на крутом склоне. Кем был тот человек, с которым убежала Самиха? Скажет ли она ему когда-нибудь: «Мевлют годами писал мне любовные письма о красоте моих глаз, а потом женился на моей сестре»? Знала ли вообще Самиха о письмах?

Райиха. «В прошлый раз ты перебрал все имена мальчиков, а в конце концов у нас родилась девочка, – сказала я Мевлюту, передавая ему книгу исламских имен. – Может быть, если ты попытаешься прочесть все имена девочек, на этот раз у нас будет мальчик? Проверь, есть ли женские имена с упоминанием Аллаха!» – «В женском имени не может упоминаться Аллах!» – отрезал Мевлют. Согласно Корану, самое большее, на что могли надеяться девочки, – это быть названными в честь одной из жен Пророка Мухаммеда. «Может, если мы будем есть рис каждый день, мы станем китайцами», – заметила я. Мевлют рассмеялся со мной, подхватил дочку и покрыл ее лицо поцелуями. Он даже не замечал, что Фатьма расплакалась от его колючих усов, пока я не сказала ему об этом.

Абдуррахман-эфенди. Покойную мать моих дочерей звали Февзие. Я предложил назвать в ее честь их вторую дочь. Вы удивитесь, если узнаете, что, хотя все три ее дочери были сейчас в Стамбуле и две из них взбунтовались и сбежали из дома, Февзие, да покоится она в мире, жила не очень богатой приключениями жизнью: она вышла замуж за меня, за первого мужчину, попросившего ее руки, в возрасте пятнадцати лет и мирно жила до двадцати трех, шагу не сделав за пределы нашей деревни Гюмюш-Дере. Сейчас я возвращаюсь туда, признав горькую правду, что снова не смог устроиться в Стамбуле, и, сидя в автобусе, мрачно глядя в окно, думаю, что хотел бы, как Февзие, никогда не покидать деревню.

Ведиха. Мой муж едва разговаривал со мной, редко приходил домой и смеялся надо всем, что я говорила. Молчание Коркута и Сулеймана и все их намеки измотали моего отца до того, что он собрал чемоданы и уехал в деревню. Я много плакала тайком. Всего за месяц комната отца и Самихи опустела. Я иногда захожу в нее, чтобы посмотреть на постель отца с одной стороны и Самихи – с другой, и плачу, со стыдом вспоминая произошедшее. Каждый раз, когда я смотрю на Стамбул в окно, я пытаюсь представить, куда убежала Самиха и с кем она сейчас. Храни тебя Создатель, Самиха, я рада, что ты сбежала.

Сулейман. Прошел пятьдесят один день с побега Самихи, а новостей все не было. Все это время я безостановочно пил ракы. Правда, я никогда не пил за обеденным столом, чтобы не злить брата; я это делал либо у себя в комнате, как будто принимая дозу лекарства, либо в Бейоглу. Иногда я катался по окрестностям на фургоне просто для того, чтобы отвлечься.

По четвергам, когда нам надо было закупаться для магазина гвоздями, краской или штукатуркой, я ездил на рынок и, нырнув в людской поток рынка и в море лавочной суеты, выныривал лишь спустя несколько часов. Время от времени я заезжал на случайную улицу где-нибудь на холме за Юскюдаром, проезжая дома, построенные из саманных кирпичей, бетонные заборы, мечети, фабрики, площади. Я продолжал ездить мимо банков, ресторанов, автобусных остановок, но нигде не было ни следа Самихи. Тем не менее во мне росла уверенность, что она где-то рядом, и, сидя за рулем, я представлял, что гонюсь за своей мечтой.