Сердце спящего духа - Александр Мадисон

На самой поверхности воды.

На грани миров.

Ошеломленная, Ирмуна выпрямилась. Она долго не могла поверить своим глазам. В её руке, просвечивая сквозь ладонь, ровным рубиновым светом пылал винно-красный камень.

– Это невозможно… – прошелестела Хирна, – Это невозможно… это… свершилось!

Девушка подняла взгляд на призрак.

– Что мне с ним делать? – растерянно спросила она.

– Странный вопрос, дорогая, – прошептала та, – Что можно делать с украшением? Надень его.

– А… а он… не исчезнет? Снова?

Женщина вздохнула. Тихий, едва ощутимый порыв ветра коснулся лица и волос Ирмуны.

– Если Венец выбрал кого-то, то обычно следует за ним до конца, – неуверенно ответила Хирна, – Так было всегда. Но то, что случилось с тобой, случилось впервые. Никто не сможет сказать тебе наверняка, сможешь ли ты удержать Венец, если разожмёшь пальцы. Но, рано или поздно, разжать придётся…

Девушка посмотрела на сжатую ладонь. Даже в красном свете камня было видно, как побелели от напряжения пальцы. Долго, очень долго Ирмуна не решалась разжать руку. Наконец, она медленно раскрыла ладонь.

Венец исчез. Словно истаял в воздухе. Девушка подняла разочарованные глаза на Хирну. Та лишь утвердительно хмыкнула.

– Так было всегда…

Ирмуна с грустью смотрела на пустую ладонь, которая ещё хранила тепло камня, и думала. Думала о том, что, наверное, так и должно быть. Что Добро не может, не должно принадлежать одному. Оно – достояние всех. И всё-таки, очень обидно… обидно до слёз. Ведь она могла… могла сделать больше, могла принести в этот тёмный и несовершенный мир чуточку Света. Правда, она ещё не знала, как.

Грустно…

Почему-то вспомнилась Ири-Тао. И первые уроки, когда она ещё только хотела стать Стражем. Когда она пыталась полюбить пчёл. Когда впервые почувствовала всю Вселенную внутри себя и себя, как её частичку…

– Любое добро – это всегда ещё и зло, – вспомнились вдруг слова Ири-Тао…

Кролик… с пятнышком. И капельки крови. Срывающиеся с края стола и падающие… падающие… падающие… в тёмную, постепенно твердеющую лужицу. Вечная боль и вечная, неискупимая вина…

Нет, не любое! Добро – всегда добро. А зло – всегда зло!

Венец проявился снова. Призрачная женщина недоумённо ахнула.

– Я поняла, поняла! – радостно вскричала девушка, – Теперь я знаю, что нужно делать!

– Погоди, – остановила Хирна, – Ещё кое-что…

– Как я выгляжу? – Ирмуна нацепила Венец на голову и беззаботно кривлялась перед призраком, – Красиво?

– Ты совсем ещё ребёнок. Милый, смешной ребёнок. Иди на восход Солнца. Найди Иверта, – голос затихал, – Отбери пламя, – призрак таял, – Не опоздай. Рене не справится один. Отбери пламя. Освободи людей… освободи… души…

Рассвело. Лес оказался совсем обычным, не волшебным. На гигантских серых стволах заиграли радостные блики. В тёмных закоулках появились длинные тени и начали свой путь вслед за Солнцем. Начинался новый день. Лишь одна тень метнулась в сторону и растворилась в сумраке, вопреки утреннему свету.

Становление

Рене проснулся посреди ночи и вдруг понял, что не может говорить. Голос не повиновался ему. Он был абсолютно здоров, не чувствовал никакой боли в горле. Но, тем не менее, не мог сказать ни слова. Мальчик испугался и кинулся к учителю. Старик спал на спине, раскинув, по привычке, руки крестом.

– Учитель, проснись! – просипел Рене.

Старик вздрогнул, очнувшись, и прислушался.

– Это ты, Рене? – негромко спросил он.

– Я, – шепотом ответил Рене.

– Что случилось? – тоже перейдя на шёпот, встревожился старик.

– Я потерял голос.

– А-а, – с сожалением вслух протянул отшельник, – Ну и что?

– Я не могу говорить, – прошептал Рене.

– А с кем ты собрался говорить ночью?

– Ни с кем, – опешил мальчик.

– Вот и славно. Значит, голос тебе и не нужен. Спи, утром… поищем… твою потерю.

Старик уснул мгновенно. Рене снова поразило это умение. Ему не спалось. Мальчик долго ворочался, шевеля языком и трогая себя за шею. Голос не возвращался. Умаявшись, Рене заснул только под утро.

Он проснулся поздно. День уже вступил в свои права. В пещере пахло дымом. Старик развёл костер и теперь сидел возле него на камне, выстругивая что-то ножом. Рене не шелохнулся. Как отшельник узнал, что мальчик проснулся, – неизвестно.

– Доброе утро, соня! – весело крикнул он Рене.

– Доб… – попытался ответить мальчик и закашлялся. Голос снова изменил ему.

Старик беззлобно засмеялся.

– Ничего смешного, – зашептал Рене, – Я не могу говорить.

– Я слышу, – очень серьёзно откликнулся старик, – Но ничего страшного в этом нет. Просто ты вырос и становишься мужчиной. Через это проходит каждый мальчишка. Не обращай внимание. Скоро это пройдёт. Просто говори пока шёпотом.

– Скоро – это когда?

– Недельки через две. Подсаживайся к огню. Завтрак уже готов.

Рене сел рядом со стариком. Тот подобрал с земли короткую палку и выкатил из костра крупный продолговатый предмет, похожий на окатанный булыжник.

– Что это? – удивился Рене.

– Завтрак, – в тон ему ответил старик.

Взяв тряпку, отшельник поднял предмет и разбил его о камень. Внутри оказалась крупная рыбина, завёрнутая в какие-то листья. От запечённой рыбы шёл такой восхитительный запах, что мальчик сразу вспомнил, что он ничего не ел весь вчерашний день. Отломив крупный кусок, учитель подал его Рене.

– Держи. Сегодня предстоит большая работа. Завтрак будет плотным.

Ничего против хорошего завтрака Рене не имел. Но старик, по-видимому, под плотным завтраком понимал что-то другое. Когда мальчик поднялся, он всё равно чувствовал себя немного голодным. Сам же отшельник подкрепился гораздо более основательно. Съев свою часть, Рене раз за разом провожал глазами куски рыбы, которые тот отправлял себе в рот.

– Ты должен быть сегодня в форме, – пояснил учитель, вытирая руки, – Подай-ка, пожалуйста, твой цвайхандер.

Мальчик осторожно протянул ему хрустальный меч, завёрнутый в грубую мешковину.

Размотав тряпки, учитель вынул меч из ножен и положил его рядом с толстой деревянной палкой, аккуратно оструганной им с одного конца. Рене с интересом наблюдал, как старик, что-то бормоча себе под нос, подровнял палку по длине, прикинул её на ладони по весу и начал балансировать, добиваясь чтобы центр тяжести находился там же, где и у меча. Это занятие отняло у него много времени. Учитель добился полного соответствия.

В конце концов, к обеду деревянное оружие было готово. Убрав настоящий меч в ножны и замотав его снова в тряпки, он протянул Рене палку.

– Надевай рукавицы. Пойдём, до обеда чуть-чуть поработаем.

Обед начался только тогда, когда на небе высыпали звёзды, и деревянного оружия не стало видно. Рене тяжело дышал. В горле что-то булькало. Руки тряслись от перенапряжения. Но прежде чем дать мальчику поесть, учитель загнал его в море.

– Я почти не умею плавать, – прохрипел Рене.

– Этим мы займёмся завтра, – отрезал учитель, – Сегодня только остынь и вымойся.

На следующее утро он поднял юношу затемно и заставил бегать. Пока Рене в пятнадцатый раз преодолевал бурелом, оставленный стихией, отшельник потихоньку удил рыбу. Около полудня – перерыв и завтрак. После завтрака короткий отдых и занятие по плаванию. Потом фехтование и снова бег. Тренировка не прекращалась ни на минуту. Рене не был хилым. Кузнечное дело не терпит слабых. Но то, что требовал от него учитель, было на грани его сил. Поздно вечером, войдя в пещеру, юноша свалился на подстилку и мгновенно уснул.

Проснулся он оттого, что что-то уткнулось ему в бок. Оказалось, что Рене лежит на голых камнях и здоровенный булыжник упирается ему под рёбра. Пока он спал, учитель вытащил из-под него подстилку и сжёг её.

– С сегодняшнего дня будешь спать на земле, – пояснил старик, – Только сон ещё нужно заработать.

Этот день был ещё ужаснее предыдущего. Так продолжалось примерно неделю.

А через неделю отшельник объявил, что хватит заниматься ерундой и пора, наконец, начинать тренировки. На следующее утро Рене понял, что действительно до этого занимался ерундой…

К Рене начал возвращаться голос. Чужой, непривычный, до смешного солидный басок. Он был ещё неуверенным, иногда отступал, срывался, уступая место петушиному фальцету. Но со временем окреп, стал привычным, родным. Потянулись к земле ноги, оставив штанины брюк далеко позади, где-то на уровне щиколоток. Непропорционально увеличились ладони рук, обозначив узловатые костяшки несуразных пальцев. Вся одежда стала какой-то тесной, неудобной, и однажды вечером учитель заметил, что неплохо было бы “справить обновку”.

– Когда мой народ изгнал меня, он щедро поделился всем, чего не жалко, – отшельник плутовато ухмыльнулся, доставая из своего бездонного сундука лиловую шутовскую ливрею с бубенчиками, – Я долго хранил это, – голос его стал грустным, – Вначале хотел вернуться и отомстить. Затем – чтобы не забыть тех, кто нанёс мне оскорбление. Потом – просто как память о том времени. Бери, не стесняйся. Ткань прочная, несмотря на годы. И тёплая, с подстёжкой… по ночам холодает уже.