Пьер-Жан Беранже. Песни. Огюст Барбье. Стихотворения. Пьер Дюпон. Песни - Пьер-Жан Беранже

Девяносто третий год

Перевод П. Антокольского

{166}

Был день, когда, кренясь в народном урагане,Корабль Республики в смертельном содроганье,Ничем не защищен, без мачт и без ветрил,В раздранных парусах, средь черноты беззвездной,Когда крепчал Террор в лохмотьях пены грозной,Свободу юную едва не утопил.

Толпились короли Европы, наблюдая,Как с бурей борется Республика младая, —Угроза явная для королей других!Корсары кинулись к добыче, торжествуя,Чтоб взять на абордаж, чтоб взять ее живую, —И слышал великан уже злорадный гик.

Но, весь исхлестанный ударами ненастья,Он гордо поднялся, красуясь рваной снастью,И, смуглых моряков набрав по всем портам,Не пушечный огонь на королей низринул,Но все четырнадцать народных армий двинул,{167} —И тут же встало все в Европе по местам!

Жестокая пора, год Девяносто Третий,Не поднимайся к нам из тех десятилетий,Венчанный лаврами и кровью, страшный год!Не поднимайся к нам, забудь про наши смуты:В сравнении с тобой мы только лилипуты,И для тебя смешон визг наших непогод.

Нет жгучей жалости к народам побежденным,Нет силы в кулаках, нет в сердце охлажденномБылого мужества и прежнего огня, —А если страстный гнев порою вырастает, —Мы задыхаемся, нам пороху хватаетНе более, чем на три дня!

Известность

Перевод П. Антокольского

{168}

Сейчас во Франции нам дома не сидится,Остыл заброшенный очаг.Тщеславье — как прыщи на истощенных лицах,Его огонь во всех очах.Повсюду суета и давка людных сборищ,Повсюду пустота сердец.Ты о политике горланишь, бредишь, споришь,Ты в ней купаешься, делец!А там — бегут, спешат солдат, поэт, оратор,Чтобы сыграть хоть как-нибудь,Хоть выходную роль, хоть проскользнуть в театр,Пред государством промелькнуть.Там люди всех чинов и состояний разных,Едва протиснувшись вперед,К народу тянутся на этих стогнах грязных,Чтобы заметил их народ.

Конечно, он велик, особенно сегодня,Когда работу завершилИ, цепи разорвав, передохнул свободнейИ руки мощные сложил.Как он хорош и добр, недавний наш союзник,Рвань-голытьба, мастеровой,Чернорабочий наш, широкоплечий блузник,Покрытый кровью боевой, —Веселый каменщик, что разрушает троныИ, если небо в тучах все,По гулкой мостовой пускает вскачь короны,Как дети гонят колесо.Но тягостно глядеть, как бродят подхалимыВкруг полуголой бедноты,Что хоть низвержены, а всё неодолимыДворцовой пошлости черты.Да, тягостно глядеть, как расплодилась стаяЛюдишек маленьких вокруг,Своими кличками назойливо блистая,Его не выпустив из рук;Как, оскверняя честь и гражданина званье,Поют медовые уста,Что злоба лютая сильней негодованья,Что кровь красива и чиста;Что пусть падет закон для прихоти кровавой,А справедливость рухнет ниц.И не страшит их мысль, что превратилось правоВ оружье низменных убийц!

Так, значит, и пошло от сотворенья мира, —Опять живое существоГнет спину истово и слепо чтит кумираВ лице народа своего.Едва лишь поднялись — и сгорбились в унынье.Иль вправду мы забудем впредь,Что в очи Вольности, единственной богини,Должны не кланяясь смотреть?Увы! Мы родились во времена позора,В постыднейшее из времен,Когда весь белый свет, куда ни кинешь взора,Продажной дрянью заклеймен;Когда в людских сердцах лишь себялюбье живо,Забвеньем доблести кичась,И правда скована, и царствует нажива,И наш герой — герой на час;Когда присяги честь и верность убежденьюПосмешище для большинстваИ наша нравственность кренится и в паденьеНе рассыпается едва;Столетье нечистот, которые мы топчем,В которых издавна живем.И целый мир лежит в презрении всеобщем,Как в одеянье гробовом.

Но если все-таки из тяжкого удушья,Куда мы валимся с тоски,Из этой пропасти, где пламенные душиТак одиноки, так редки,Внезапно выросла б и объявилась где-тоДуша трибуна и борца,{169}Железною броней бесстрашия одета,Во всем прямая до конца, —И, поражая чернь и расточая дар свой,Все озаряющий вокруг,Взялся бы этот вождь за дело государства,Поддержан тысячами рук, —Я крикнул бы ему, как я кричать умею,Как гражданин и как поэт:— Ты, вставший высоко! Вперед! Держись прямее,Не слушай лести и клевет.Пусть рукоплещущий делам твоим и речи,Твоею славой упоен,Клянется весь народ тебе подставить плечи,Тебе открыть свой Пантеон!Забудь про памятник! Народ, творящий славу,Изменчивое существо.Твой прах когда-нибудь он выметет в канавуИз Пантеона своего.Трудись для родины. Тяжка твоя работа.Суров, бесстрашен, одинок,Ты завтра, может быть, на доски эшафотаШагнешь, не подгибая ног.Пусть обезглавленный, пусть жертвенною теньюТы рухнешь на землю в крови,Добейся от толпы безмолвного почтенья, —Страшись одной ее любви.

Известность! Вот она, бесстыдница нагая, —В объятьях целый мир держаИ чресла юные всем встречным предлагая,Так ослепительно свежа!Она — морская ширь, в сверканье мирной глади, —Едва лишь утро занялось,Смеется и поет, расчесывая прядиЗлатисто-солнечных волос.И зацелован весь и опьянен прибрежныйТуман полуденных песков.И убаюканы ее качелью нежнойВатаги смуглых моряков.Но море фурией становится и, воя,С постели рвется бредовой, —И выпрямляется, косматой головоюКасаясь тучи грозовой.И мечется в бреду, горланя о добыче,В пороховом шипенье брызг,И топчется, мыча, бодает с силой бычьей,Заляпанная грязью вдрызг.И в белом бешенстве, вся покрываясь пеной,Перекосив голодный рот,Рвет землю и хрипит, слабея постепенно,Пока в отливах не замрет.И никнет наконец, вакханка, и теряетПриметы страшные свои,И на сырой песок, ленивая, швыряетЛюдские головы в крови.

Идол

Перевод П. Антокольского

{170}

За дело, истопник!{171} Раздуй утробу горна!А ты, хромой Вулкан, кузнец,Сгребай лопатою, мешай, шуруй проворноМедь, и железо, и свинец!Дай этой прорве жрать, чтобы огонь был весел,Чтоб он клыками заблисталИ, как бы ни был тверд и сколько бы ни весил,Чтоб сразу скорчился металл.Вот пламя выросло и хлещет, цвета крови,Неумолимое, и вотШтурм начинается все злее, все багровей,И каждый слиток в бой идет;И все — беспамятство, метанье, дикий бормот…Свинец, железо, медь в бредуТекут, сминаются, кричат, теряют форму,Кипят, как грешники в аду.Работа кончена. Огонь сникает, тлея.В плавильне дымно. Жидкий сплавУже кипит ключом. За дело, веселее,На волю эту мощь послав!О, как стремительно прокладывает русло,Как рвется в путь, как горяча, —Внезапно прядает и вновь мерцает тускло,Вулканом пламенным урча.Земля расступится, и ты легко и грозноВсей массой хлынешь в эту дверь.Рабыней ты была в огне плавильни, бронза, —Будь императором теперь!

Опять Наполеон! Опять твой лик могучий!Вчера солдатчине твоейНедаром Родина платила кровью жгучейЗа связку лавровых ветвей.Над всею Францией ненастье тень простерло,Когда, на привязи гудя,Как мерзкий мародер, повешена за горло,Качнулась статуя твоя.{172}И мы увидели, что у колонны славнойКакой-то интервент с утраСкрипит канатами, качает бронзу плавноПод монотонное «ура».Когда же после всех усилий, с пьедестала,Раскачанный, вниз головойСорвался медный труп, и все затрепеталоНа охладевшей мостовой,И торжествующий вонючий триумфаторПо грязи потащил его,И в землю Франции был втоптан император, —О, тем, чье сердце не мертво,Да будет памятен, да будет не просроченСчет отвратительного дня,И с лиц пылающих не смоем мы пощечин,Обиду до смерти храня.Я видел скопище повозок орудийных,Громоздких фур бивачный строй,Я видел, как черны от седел лошадиныхСады с ободранной корой.Я видел северян дивизии и роты.Нас избивали в кровь они,Съедали весь наш хлеб, ломились к нам в ворота,Дышали запахом резни.И мальчиком еще я увидал прожженных,Бесстыдных, ласковых блудниц,Влюбленных в эту грязь и полуобнаженных,Перед врагами павших ниц.Так вот, за столько дней обиды и бесславья,За весь их гнет и всю их властьОдну лишь ненависть я чувствую — и вправеТебя, Наполеон, проклясть!

Ты помнишь Францию под солнцем Мессидора,{173}Ты, корсиканец молодой, —Неукрощенную и полную задораИ незнакомую с уздой?Кобыла дикая, с шершавым крупом, в мыле,Дымясь от крови короля,Как гордо шла она, как звонко ноги билиВ освобожденные поля!Еще ничья рука чужая не простерлаНад ней господского бича,Еще ничье седло боков ей не натерло,Господской прихоти уча.Всей статью девственной дрожала и, напружась,Зрачками умными кося,Веселым ржанием она внушала ужас.И слушала Европа вся.Но загляделся ты на тот аллюр игривый,Смельчак-наездник, и, покаОна не чуяла, схватил ее за гривуИ шпоры ей вонзил в бока.Ты знал, что любо ей под барабанным громомУслышать воинский рожок,И целый материк ей сделал ипподромом,Не полигон — весь мир поджег.Ни сна, ни отдыха! Все мчалось, все летело.Всегда поход, всегда в пути,Всегда, как пыль дорог, топтать за телом тело,По грудь в людской крови идти.Пятнадцать лет она, не зная утомленья,Во весь опор, дымясь, дрожа,Топча копытами земные поколенья,Неслась по следу грабежа.И наконец, устав от гонки невозможной,Устав не разбирать путей,Месить вселенную и, словно прах дорожный,Вздымать сухую пыль костей,Храпя, не чуя ног, — военных лет исчадье, —Сдавая что ни шаг, хоть плачь,У всадника она взмолилась о пощаде, —Но ты не вслушался, палач!Ты ей сдавил бока, ее хлестнул ты грубо,Глуша безжалостно мольбы,Ты втиснул ей мундштук сквозь сцепленные зубы,Ее ты поднял на дыбы.В день битвы прянула, колени искалечив,Рванулась, как в года побед,И глухо рухнула на ложе из картечи,Ломая всаднику хребет.

И снова ты встаешь из глубины паденья,Паришь над нами, как орел,В посмертном облике, бесплотное виденье,Ты над вселенной власть обрел.Наполеон уже не вор с чужой короной,Не узурпатор мировой,Душивший некогда своей подушкой троннойДыханье Вольности живой;Не грустный каторжник Священного союза.На диком острове, вдали,Под палкой англичан влачивший вместо грузаДар Франции, щепоть земли.О нет! Наполеон той грязью не запятнан.Гремит похвал стоустый гам.Поэты лживые и подхалимы внятноЕго причислили к богам.Опять на всех углах его изображенье.Вновь имя произнесеноИ перекрестками, как некогда в сраженье,Под барабан разглашено.И от окраинных и скученных кварталовПариж, как пилигрим седой,Склониться, что ни день, к подножью пьедесталаПроходит длинной чередой.Вся в пальмах призрачных, в живом цветочном мореТа бронза, что была страшнаДля бедных матерей, та тень людского горя, —Как будто выросла она.В одежде блузника, и пьяный и веселый,Париж, восторгом распален,Под звуки труб и флейт танцует карманьолуВокруг тебя, Наполеон.

Так проходите же вы, мудрые владыки,Благие пастыри страны!Не вспыхнут отблеском бессмертья ваши лики:Вы с нами участью равны.Вы тщились облегчить цепей народных тягость,Но снова мирные стадаПаслись на выгонах, вкушая лень и благость,И к смерти шла их череда.И только что звезда, бросая луч прощальный,Погаснет ваша на земле, —Вы тут же сгинете бесследно и печальноПадучим отблеском во мгле.Так проходите же, не заслуживши статуйИ прозвищ миру не швырнув.Ведь черни памятен, кто плетью бьет хвостатой,На площадь пушки повернув.Ей дорог только тот, кто причинял обиды,Кто тысячью истлевших телПокрыл вселенную, кто строить пирамиды,Ворочать камни повелел.Да! Ибо наша чернь — как девка из таверны:Вино зеленое глуша,Когда ей нравится ее любовник верный,Она кротка и хороша.И на соломенной подстилке в их каморкеОна с ним тешится всю ночь,И, вся избитая, дрожит она от порки,Чтоб на рассвете изнемочь.

Дант