Дыхание судьбы - Тереза Ревэй

Она замешкалась перед тем, как перейти улицу, и он тоже остановился, инстинктивно отойдя к воротам, как частенько делал, когда был солдатом и передвигался по улицам городов, прижимаясь к домам.

Андреас заметил, что дошел за молодой женщиной до самой площади. Она вышла из тени платанов и остановилась возле небольшой эстрады. Он подумал, что она сядет на один из маленьких металлических стульев, но она осталась стоять.

Когда музыканты закончили играть, несколько женщин зааплодировали, и приглушенный звук хлопков руками в перчатках поплыл над бульваром с ухоженными цветочными клумбами, откуда открывался вид на реку Мозель и лесистые холмы.

Что же заставило его последовать за молодой незнакомкой? Это неожиданно возникшее влечение привело его в замешательство. Его могли принять за сумасшедшего, и даже хуже — за извращенца.

Сильный порыв ветра встряхнул ветви каштана, и деревья отозвались неистовым гулом. Она тотчас изящным движением подняла руку, чтобы удержать свою шапочку.

Партитуры взмыли в воздух, и дети с криками бросились за ними вдогонку. Молодая женщина вздрогнула и повернула назад, толкая перед собой коляску. Ее лицо отпечаталось у него в памяти: высокий лоб, выделяющиеся скулы и нос, четко очерченные губы. У нее была бледная, почти прозрачная кожа, но он не смог разглядеть цвета ее глаз и ощутил почему-то обиду, словно от него что-то утаили.

Позже он не раз спрашивал себя, как узнал ее. Откуда появляется эта уверенность, что судьба поместила на вашем пути человека, который, так или иначе, повлияет на вашу жизнь? Откуда возникает это внезапное обострение чувств? И тело реагирует с непосредственностью, неведомой мозгу, который сразу же стремится все анализировать, разбирать, раскладывать по полочкам? Тем, кто доверяет своим инстинктам, часто притупленным воспитанием и обычаями, многое кажется более понятным. А Андреас как раз привык прислушиваться к интуиции. Это она помогла ему вернуться живым из России, а также была одним из орудий в его профессии и ключом к успеху. Эта женщина очень красива. И он хотел быть с ней.

Андреас подождал, пока она пройдет мимо него, но все ее внимание было приковано к ребенку, лежащему в коляске, и она даже не взглянула на незнакомого мужчину. Она ушла вперед, и ее походка была такой же воздушной. Он проводил ее взглядом, затем развернулся и торопливо сбежал по ступенькам к Мозелю. Если он поторопится, то будет у дома Нажелей раньше ее.

Стоя в бельевой, где витал свежий запах накрахмаленного белья, Элиза повернулась к Колетте, нахмурив брови.

— Что ты сказала? — спросила она, выпуская из рук стопку белых полотенец, которые только что пересчитала.

Ей пришлось опереться ладонями о стол, чтобы девушка не увидела, как они дрожат.

— У дверей стоит мужчина с конвертом, который он хочет передать кому-нибудь из родных месье Венсана. Он спросил вас, мадемуазель, или месье Франсуа. Он что, вас знает?

— Боже мой… — прошептала Элиза.

Она закрыла глаза и постаралась взять себя в руки. Неужели ей это не снится? Наконец-то новости от Венсана… В первые недели после окончания войны она ежедневно отправлялась в коллеж Сен-Венсана, где занимались вопросами приема репатриантов, а теперь раз в месяц ездила на поезде в Шалон-сюр-Сон, в Национальный центр приема жителей Эльзаса и Лотарингии. И все было напрасно. Она знала только, что Венсан попал в плен к русским, был заключен в тамбовский лагерь № 188, расположенный в четырехстах восьмидесяти километрах на юго-восток от Москвы, и что с пленными там обращались хуже, чем со скотиной.

— Проводите его в гостиную, — произнесла она слабым голосом. — Я сейчас подойду.

— Да, мадемуазель, но…

— Что тебя так смущает, дорогуша? — бросила она раздраженно.

— Это фриц, мадемуазель, а вы сказали, что никто из них никогда не переступит порог вашего дома.

— Немец?

В тот же миг, словно от удара кнутом, ее тело напряглось. Она снова укрылась своим щитом недоверия и суровости, который защищал ее на протяжении нескольких лет, пока Лотарингия была аннексирована Германией. В некотором смысле так даже было лучше. Если бы речь шла о полковом товарище Венсана, молодом человеке, насильно вовлеченном в адскую машину, какой была эта беспощадная война, ей было бы сложно контролировать свои эмоции. Но фриц… Один из этих немцев, которые привели Гитлера к власти, по-хозяйски расхаживали по всем городам Франции с фотоаппаратами через плечо, важно восседали на террасах кафе под ярким весенним солнцем, гордясь своей принадлежностью к высшей и победоносной расе, и которые испытали искреннее недоумение при первых неудачах своих войск… Они внушали ей лишь ненависть и презрение. Перед тем, кто был одним из них, она сумеет быть твердой и непоколебимой.

В отличие от таких людей, как Роберт Шуман, который выступал за примирение, когда трупы еще не остыли в своих могилах и не были названы имена всех солдат, пропавших без вести, Элиза Нажель была против любого сближения с врагами. Она хотела видеть их на коленях, со склоненной головой. Она хотела, чтобы их приговорили к смерти и расстреляли.

Франсуа насмешливым тоном заметил, что жаждать мести — это не по-христиански. «Всем известно, что месье Шуман истинный католик, — ответила она. — Возможно, даже лучший, чем я, но не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад».

— Пусть ждет в гостиной, — сказала она девушке, и Колетта убежала.

Элиза принялась пересчитывать полотенца, ошиблась и начала сначала. В висках стучала кровь, перед глазами вспыхивали искры. Пусть ждет! Она выйдет к нему, когда сочтет нужным.

Удовлетворенно вздохнув, она убрала стопку полотенец в шкаф. Затем коснулась рукой подарка своего руководителя подпольной организации движения Сопротивления — броши в форме лотарингского креста, которую носила на плече, и проверила, чтобы из пучка волос не выбивалась ни единая прядь. Когда она шла к двери, часы Венсана на запястье показались ей особенно тяжелыми.

Войдя в гостиную, Элиза увидела, что мужчина стоит у камина, разглядывая фотографию Венсана, которую держит в руке. Эти проклятые фрицы хоть и проиграли войну, но по-прежнему чувствовали себя везде как дома.

— Немедленно поставьте снимок на место, — приказала она. — Что вы себе позволяете?

Она подошла, вырвала фотографию из его рук, затем вытерла рамку рукавом, чтобы на ней не осталось следов его пальцев.

— Прошу прощения, мадам. Наверное, это показалось вам неуместным, но я разволновался, снова увидев своего товарища.

Его акцент с отрывистым произношением слов заставил ее вздрогнуть. Она не удивилась тому, что он говорил по-французски. Фрицы кичились своей любовью к Франции и французской культуре. «Они настолько ее ценили, что не поленились прийти, чтобы изучить ее поближе», — раздраженно подумала она.