Избранные письма. 1854–1891 - Константин Николаевич Леонтьев

2 Дьюла Андраши (1823–1890) – венгерский политический и государственный деятель. Участвовал в революции 1848–1849 гг. Был премьер-министром Венгрии. В 1871–1879 гг. – министр иностранных дел Австро-Венгрии.

3 Ахмед-Вефик (Ахмет-Вефик-Паша, 1823–1891) – турецкий государственный деятель и писатель.

94. Е. С. Карцевой

23 апреля 1878 г., Любань

<…> Мне нет судьбы, Катерина Сергеевна, ни в чем! И когда я физически не слишком измучен, я даже давно со всем этим помирился. Нельзя ведь и сказать, чтобы я особенно жаждал возвратиться на службу куда попало и как попало, и Вы, если Вас это интересует, сейчас можете узнать, почему я разборчив. Вот мои условия: 1) Мне надо, чтобы место службы было не лихорадочное, иначе через год я буду непременно в нервном параличе (по крайней мере ног. Не правда ли, какая милая и легкомысленная хандра? Так и разлетится в прах от дружеского совета не хандрить!). Это мнение серьезных врачей. 2) Надо, чтобы должность эта или бы сама давала мне столько тысяч в год, чтобы я мог скоро уплатить 4500 р<ублей> в банк за имение и хоть половину долгов моих (т. е. ½–7000), или была почти синекурой с меньшим содержанием, но давала бы мне время и удобство печатать как можно больше. 3) Надо, чтобы в этом месте были и удобства для молитвы, удобства, сообразные с моими немощами и закоренелыми привычками. Все это возможно только на Босфоре. Нет ни губернаторства в Болгарии, ни консульства во внутренней Турции, где бы эти условия были соединены. И если нужно убиваться, так не лучше ли убиваться или в Оптиной Пустыни, где царствует драгоценная идея, полная поэзии, или странствовать с места на место, как я делаю со дня моей отставки (1873 г.), ибо, несмотря на, по-видимому, бесцельные, тяжкие перегринации1 из монастырей в столицы, из Царьграда в калужское сельцо Кудиново, я на литературном поприще за эти 5 лет иногда восхитительной, иногда адски мучительной свободы вынужден был самою нуждою сделать больше, чем во всю прежнюю жизнь мою, когда я вел более практическую, полезную и обеспеченную жизнь; да и более почетную, если хотите, ибо Вы не можете и знать, что приходилось то во имя искусства, то во имя Христа за эти 5 лет проглатывать. Я сам удивляюсь, что я не желчен и не браню вообще людей, я даже думаю, что тут не одно христианское чувство учит умеренности и трезвости суждений, а еще какая-то тонкая, самолюбивая боязнь говорить и даже мыслить в таком отрицательно бранчивом вкусе, в котором хандрят столько хамов и презренных стадного ума людей. Видите, как премудро устроено все. Иногда и гордость укрепляет смирение. <…>

Скоро я буду наконец у себя, в моей милой деревне, где петухи даже не смеют кричать громко, когда я пишу «Одиссея», ибо люди бросают за это в них камнями, где племянница обходит задами флигель мой, опасаясь нарушить поэзию мою тем, что, может быть, что-нибудь в походке ее мне не понравится в эту минуту и мое созерцательное блаженство будет чуть-чуть нарушено, и обходит, заметьте, с любовью, без ропота, не сомневаясь, что я в этом только прав (так она умна). Опять зелень двора моего, опять столетние вязы над прудом, опять 13-летняя Варька в красивом сарафане, которая подает мне прекрасный кофе, и все, по-моему, на японском подносе, и все там стоит, где я хочу, и лежит там, где я желаю… И конечно, и сахар, и молочник… Опять лечить крестьян, опять всенощная на дому по субботам. «Господи возвеличился еси зело, во исповедание и велелепоту оделся еси зело». И шелест бесподобных рощ, и свирельки, и цветы полевые, и свидания с оптинскими старцами. Слава богу, слава богу!.. <…>

Вот, вот посмотрите, нечаянно возьмем в мае Царьград и, все открещиваясь и все ползая перед этой (не нахожу эпитета, чтобы выразить всю ненависть мою), перед этой Европой и все извиваясь столь искренно, вобьем мы на Босфоре ряд простых осиновых кольев, и они зазеленеют там хоть на короткое время. Долгого цветения нельзя ждать от такой нации, где всех судей, адвокатов, прокуроров и присяжных m-lle Засулич2 не отдают под правильный суд или на растерзание той толпы, в которой остались еще искры здорового гражданского понимания. Какой долгой жизни можно ждать от этой нации, кроме мгновенного цветения осиновых колов, согретых случайно, да, случайно, солнцем юга. Да! Царьград будет скоро, очень скоро наш, но что принесем мы туда? Это ужасно! Можно от стыда закрыть лицо руками… Речи Александрова3, поэзию Некрасова, семиэтажные дома, европейские (мещанской, буржуазной моды) кепи! Господство капитала и реальную науку, панталоны, эти деревянные крахмальные рубашки, сюртуки. Карикатура, карикатура! О холопство ума и вкуса, о позор! Либерализм! А что такое идея свободы личной? Это хуже социализма. В социализме есть идея серьезная: пища и здоровье. А свобода! Нельзя прибить кого-нибудь. Нет, нет, вывести насилие из исторической жизни это то же, что претендовать выбросить один из основных цветов радуги из жизни космической… Этот цвет, эта великая категория жизни придет в новой и сильнейшей форме. Чума почти исчезнет, чтобы дать место холере…

Знаете ли, Катерина Сергеевна, что при виде всего этого спрашиваю себя каждый день: «Боже, патриот ли я? Презираю ли я, или чту свою родину?» И боюсь сказать: мне кажется, что я ее люблю, как мать, и в то же время презираю, как пьяную, бесхарактерную до низости дуру. Весело, весело, весело!.. Хандра, хандра, севрюга!.. Продолжать более в этом духе невозможно… <…>

Впервые опубликовано в кн.: Памяти К. Н. Леонтьева. СПб., 1911. С. 269–277.

1 Перегринация — пилигримство.

2 Вера Ивановна Засулич (1849–1919) – революционерка. 24 января неудачно стреляла в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, по приказу которого был высечен заключенный А. С. Боголюбов. 31 марта 1878 г. В. И. Засулич была оправдана судом присяжных.

3 Петр Акимович Александров (1836–1893) – присяжный поверенный, защитник на процессе В. И. Засулич и других политических процессах.

95. К. А. Губастову

1 июня 1878 г., Кудиново

Константин Аркадьевич, «un de ces jours»[30]… я вместо Царьграда проснулся в Кудинове… истративши на дорогу в Киев и обратно рублей 400 (катковских), и рублей на 200 покупок в Москве (тоже катковские деньги; все катковские. Моих нет… Вот уже около ½ года, как я отвык совершенно от собственных денег. В глаза их не видал…).

Вы ужасаетесь? – Вы думаете, что я