Измена (Книга Слов - 2) - Джулия Джонс

Все шло хорошо, пока он не связался с той пахнущей крысами бабищей. Сделав это, он покатился под горку быстрее, чем намазанный салом архиепископ. Как его угораздило сказать этому задаваке Блейзу, что Таул стыдится своего прошлого? Тогда-то Хвату это казалось озарением свыше, верным способом заставить рыцаря дать согласие на бой. Так оно и вышло. Со своего наблюдательного поста за деревом на углу площади Хват видел все: спор, потасовку, вопящих женщин и стражников. Он даже слышал, как Таул сказал, что будет биться. В чем же тогда дело? Почему у Хвата так скверно на душе?

Хват пытался вспомнить, когда же он почувствовал первые уколы совести.

Кажется, это было, когда Таул ушел один, оставив Тугосумку и ее желтоволосую дочку Корселлу наедине с Блейзом. Даже самые большие уши не смогли бы уловить, о чем толкуют эти трое. Одно это уже было дурным знаком, ибо, как говорил Скорый, "чем опаснее заговор, тем тише шепчутся заговорщики". Там, у трех золотых фонтанов, явно что-то замышлялось - и это что-то не сулило добра рыцарю.

С тех пор вина и начала мучить Хвата - надо что-то делать, иначе она его убьет.

Ноги сами повели Хвата на улицу Веселых Домов. Монеты побрякивали в котомке, ухудшая и без того скверное расположение духа. Блейз щедро заплатил ему - дал целых двадцать золотых, не говоря уж о десяти серебрениках, которые Хват стянул, пока боец отсчитывал деньги. Незачем поминать также о золоте, которое он стащил у госпожи Тугосумки, покуда они толковали в "Полном ведре", - вот уж кто умеет прятать свои ценности! В конце концов, это только честно, если он отберет у этих воровок побольше Тауловых денег, а Хват не сомневался, что пригоршня монет, выуженная им из-под юбок Тугосумки, по праву принадлежит рыцарю. В общем и целом он славно поживился на этом деле.

Но что, если рыцарь проиграет бой? Или, хуже того, будет убит? Он, Хват, останется при деньгах, и вина, которая и без того гложет его день-деньской, вконец его доконает.

Надо принимать какие-то меры. Спасая рыцаря, он спасет и себя.

Хват пришел к дому с красными ставнями. В дверь стучаться ему по некоторым причинам не хотелось, посему он юркнул в переулок и нашел щелястую ставню, которая однажды уже оказала ему услугу.

Внутри царили мрак и запустение. Открываться было рано, и несколько утомленных девиц валялись на скамьях, спеша напиться до прихода клиентов. Тугосумки не было видно. По ярким волосам Хват нашел Корселлу, натиравшую румянами свое кислое личико. Разочарованный Хват хотел уже уйти, как вдруг услышал, что в доме кого-то рвет. Знакомые звуки для того, кто одно время жил по соседству с известным в Рорне отравителем - мастером Тухляком, владельцем таверны "Свежая рыба".

Рвота сменилась мучительным лающим кашлем, и Корселла шепнула:

- Ш-ш, Таул, ты разбудишь матушку.

Рыцарь, как видно, был в смежной комнате, и Хват обошел дом сзади. Если в переулке воняло, то там, на задворках, и вовсе дышать было нечем смрад шел из открытой канавы, где плавало такое, что даже Хвату неохота было видеть.

Найти тут щелку оказалось не так легко, как он думал. Наконец он выдернул из стены какой-то чахлый побег - образовавшаяся трещина кишела пауками, но позволяла заглянуть в дом.

Таул скорчился на полу, дрожа всем телом. Хват на миг перенесся в хижину Бевлина, в день, когда рыцарь баюкал мертвеца на руках. От яркости этого воспоминания Хват похолодел, и руки у него задрожали. Юный карманник вдруг понял, что имеет дело с чем-то выше своего понимания. До сих пор в его жизни все было просто: увидел, захотел, взял. Были промысел, еда и кости. Но там, за стеной, корчился человек, для которого все это ничего не значит, - и, странное дело, Хвата тянет к нему по этой самой причине. Хват не знал слов, обозначающих любовь, и они ему были ни к чему. На своем веку он знал только дружбу. Поэтому свой гнев на того, кто это сделал - ибо он был не дурак и догадывался, что тут не обошлось без некоей пахнущей крысами руки, - он относил на счет этого знакомого ему вида привязанности.

Вина так допекала его, что в пору было упасть мертвым на месте. Пора, пора нанести хозяйке этого дома неожиданный визит.

- Спасибо, любезный, оставь на столе. - Мейбор небрежно махнул рукой, но не успел слуга выйти, как коршуном кинулся на шкатулку. Почта из Королевств.

Нудное послание от его управителя, озабоченного быстрой убылью зимних запасов, записка от слуги Крандла, сетующего, что хозяин был еще слишком болен, чтобы путешествовать в Брен, а вот это уже поинтереснее - письмо от Кедрака и некий свиток, отягощенный лентами и воском. В прошлый раз послание, написанное этой рукой, принес орел.

Сначала Мейбор обратился к письму от сына. Тот писал крупным, знакомым ему почерком, поэтому читать было сравнительно легко.

Отрадно, что Кедрак опомнился после того случая с горничной, - вот он пишет: "Ни одной женщине, тем более мертвой, не должно позволять рвать узы между отцом и сыном".

Мальчик умеет выбрать нужные слова. Мейбор был польщен. Кедрак снова вернулся к нему - а Мейбор теперь, когда Меллиандра, возможно, пропала навсегда, стал больше ценить оставшихся детей. По мере того как он читал дальше, его радость преображалась в волнение - Кедрак писал ему о новом короле. Как видно, Кайлок оказался недюжинным правителем: "Отец, он великий человек. Его план победы над Халькусом дерзок и в то же время талантлив. Он намерен послать батальон в тыл врага и атаковать пограничные войска сзади".

Мейбор задумчиво поскреб подбородок. Если Кайлок преуспеет, война, несомненно, сдвинется с мертвой точки - но уж очень это суровая мера по отношению к стране, которая, как принято считать, всего лишь защищает свои границы. Баралису это не понравится.

Складывая письмо сына, он злорадно ухмыльнулся. Кедрак снабдил его лакомым кусочком для герцогского стола. Мейбор будет осторожен. Никто не должен знать, что он против будущего брака, даже сын: из письма видно, как Кедрак восхищен своим государем. Возможно, Кайлок даже советуется с ним: военные планы - дело сугубо секретное. Да, необходимо соблюдать благоразумие. Зачем впадать в немилость у свежеиспеченного короля?

Теперь другое письмо. Оно заклеено воском, но не запечатано. По словам Крандла, оно пришло через несколько дней после отъезда Мейбора в Брен. Пальцами чуть более непослушными, чем ему бы хотелось, Мейбор развернул свиток. Проклятый чужеземный почерк! Одни петли да завитушки - глаза вывихнуть можно.

Постепенно слова стали обретать смысл. Это уже второе письмо от таинственного возможного союзника из какого-то южного города. Теперь, правда, тайна прояснилась: "Вы угадали верно - я служитель Церкви. Теперь спросите себя: кто тот единственный священнослужитель, обладающий властью, достойной внимания?" Архиепископ Рорнский, больше некому. По спине Мейбора прошел легкий, но ощутимый холодок. Он ввязывается в большую интригу. То, что следовало дальше, пришлось ему больше по вкусу: "Союз между Бреном и Королевствами укроет своей тенью весь Север. Тот, кто способствует этому союзу, приобретает большую силу". И потом: "Если вы питаете желание помешать намеченному браку, знайте: за вами Юг". Этот архиепископ не играет словами, подобно поэту-лирику, - он говорит все прямо в лоб.