Ничего неизменного - Наталья Игнатова

— Стресс?

— С фига ли?

— Я ее обидел, — Заноза вернул Лэа бутылку, и Мартин тут же ее забрал. — Очень сильно. Случайно. То есть, я не хотел ее обижать, но так получилось. Хотел извиниться, и не нашел. Извинился на следующую ночь, но она сказала, что никаких проблем. И не соврала, — он уставился куда-то в пустоту, поверх шелковой водной глади. — Я бы знал, если б она соврала. Дожал бы. Интересно, как может быть, чтобы никаких проблем, если накануне она дала мне пощечину и убежала в Порт? Кто там, в Порту, такие проблемы решает?

— Интересно, о чем ты думал, если сразу не понял, что с Бераной проблемы?

— Она тебя ударила? — взвилась Лэа. — Тупая стерва! Я ей когти вырву!

Вот кто всегда считал Занозу своей собственностью, с самого начала. Как упырю понравится, что Лэа хочет защищать его даже от Бераны?

— Да не надо, — Заноза медленно покачал головой. — Я сам протупил.

— Тогда хватит о ней!

— Угу. Хватит. Надо будет разобраться.

Не похоже, чтоб он понял, что эти слова полностью противоречат тому, что сказала Лэа. Мартину стало интересно, Заноза, все-таки, чувствует что-то к Беране, или только считает себя за нее ответственным? Думает, что она — его собственность? Так же, как сам Мартин теперь думает о Занозе? Или любит? По-своему, по-упырьи.

— В Порту что-то непонятное, — Заноза спрыгнул с перил, достал сигареты, одну протянул Мартину, а сам отошел на пару шагов, чтобы не дымить на Лэа, — я в ту ночь туда приехал. Берана сбежала в Адмиралтейство, а там только на первых двух этажах люди, остальная башня — пустая. Так вот, она ушла выше. А я не смог… — он зажмурился, щелкнул зажигалкой. — Лестницы перекрыты. Хорошие такие двери, металлические, и как заперты, непонятно. Может, засовы с той стороны. Снаружи ни замочных скважин, ничего, гладкий металл. Я вернулся вниз, поспрашивал, оказалось, про двери никто толком не знает. Они всегда закрыты. Но когда я вернулся на второй этаж, чтоб посмотреть еще раз, может, есть какой-то способ открыть их или сломать, ко мне подошла… — Заноза бросил взгляд на Лэа, и запнулся, подыскивая подходящее слово, — какая-то штука. Типа Робокопа. Только вообще без лица, в глухом шлеме. И здоровенная. Хорошо так за два метра.

— Робокоп? — Мартин переглянулся с Лэа, та пожала плечами.

— Дикари, — Заноза выдохнул дым сквозь зубы, — ладно, просто разная культурная база. Гигантские ходячие доспехи с электронной начинкой, так понятней? Я не уверен насчет начинки, но эта штука вооружена двумя мечами длиной с меня и таким же арбалетом.

— А, так это Голем! — Лэа подпрыгнула, — вот он куда делся! Заноза, это просто робот лорда Хартвина. Он когда-то замок охранял, а потом лорд Хартвин умер, и робот отключился. И пропал, да? — она взглянула на Мартина. — Как он в Порту оказался?

— Не знаю. Сперли. В замке, вообще, изрядный бардак. Только Голем — не робот. Он киборг, в котором вместо электроники — магия.

— Никакой электроники? — уточнил Заноза голосом кота, наступившего в лужу. — Что, прямо вот тот самый голем? Волшебный? Активируется буквенным кодом в свитке, отключается, когда свиток вынешь, и чтобы это провернуть, надо быть очень ушлым евреем?

Когда он это делал, Мартин всегда терялся. Заноза выпаливал залпом целую кучу непонятных слов, и смотрел так, будто ждал немедленного и ясного ответа. А какой может быть ответ, если с вопросом полные непонятки?

— Нет, — сказала Лэа, — это другой голем. Определенно, другой. Мартин, ты эту легенду вообще не знаешь, забей.

— Ага, — сказал Мартин. — Но он тоже волшебный. Активируется сердцем и мозгами. Его же Хартвин сделал.

— Для которого ты эскизы резьбы в холле замка рисовал? — Заноза сунул окурок в карманную пепельницу. — Тогда, я так понимаю, насчет мозга и сердца — это ты не фигурально выразился, а в самом буквальном смысле. Нужно из кого-то извлечь то и другое, сунуть в Голема, и тот оживет?

— Ну, да. Но добровольно. Сердце и мозг должны быть отданы добровольно. Хартвин умел договариваться. Приговорил одного парня к смертной казни, предложил альтернативу, тот согласился. Его не предупредили, что он все равно умрет. А Хартвин, когда уходил, Голема выключил. Мозги и сердце вынул, а куда дел, не знаю.

— И не надо нам это знать, — пробормотала Лэа, — за столько времени они все равно протухли. Кто-то, значит, стырил тушку и начинил по-новой. И что? Заноз? Он тебе что-то сказал? Мартин, он, вообще, разговаривать может?

— Как-то может, динамики есть. Но он не для разговоров. Это боевая машина.

— Я так и понял, когда он меня с лестницы выкинул, — упырь скорчил рожу. — Насколько он эффективен? Сабля его не возьмет. Стрелять я не стал, шуметь не хотелось.

— Там такая броня, что я и насчет пуль не уверен. И еще он сильный и быстрый.

— Угу, — руки в карманы, взгляд исподлобья, во взгляде — работа мысли. — Очень сильный, это я тоже понял. Не факт, что быстрее меня, но точно быстрее любого человека. Я надеюсь, он у лорда Хартвина был один?

— Один, — Лэа посмотрела на Мартина, — один ведь? Поэтому можно особо не париться. В город его не привезут, а если привезут, так маги остановят. Да и никогда такого не было, чтобы Порт в город полез. Контрабанду возят, а так — им тут не интересно, у них свои дела. А у нас — Блошиный Тупик. Они еще похуже Порта.

— Угу, — повторил Заноза. — Блошиный Тупик, да. Тоже… интересное место.

Выводам Занозы Хасан обычно верил. У сумасшедших должны быть проблемы с выводами, потому что основываются они на неверных посылках, но Заноза и психом был странным. Неуемное стремление понять, как что работает, начиная с механизмов и приборов, и заканчивая психологией людей и животных, это ненормально, но упражнения для мозгов лучше не придумать, и Заноза редко ошибался. Разве что подводила привычка идеализировать женщин, а в этот раз они имели дело не с женщиной.

Но Хасан все равно не поверил, когда Заноза сказал, что Хольгер в Алаатире.

— Он следит за нами, — сказал Заноза. — За «Крепостью». Как организовать слежку, тебе лучше знать, вот и подумай, что он тут может сделать.

Сам Заноза думал о том, что Хольгер сделал бы — вообще. Додумался до возвращения в Алаатир. Но Хольгеру было пятьсот лет, это значило, что с инстинктом самосохранения у него все в порядке, а приезжать сюда снова — самоубийство. Или самоубийственная неосторожность.

— Оставлять нас без внимания еще опаснее.

Когда они искали кого-нибудь, чтобы убить, оставить их без внимания было все равно, что самому выйти под пули или подставить шею под лезвие сабли. Но ехать в Алаатир — это быть еще ближе к пулям и сабле, и к смерти.