Победитель остается один - Пауло Коэльо

На экране возникает нечто вроде карты звездного неба.

— Это подпись «Зодиака». За десять месяцев он убил в Калифорнии пять парочек, парковавших свои машины в безлюдных местах, чтобы заняться любовью. Потом отправлял в полицию письмо, помеченное вот этим символом, похожим на кельтский крест. Его личность тоже так и не идентифицирована.

Исследователи склонны считать, что в обоих случаях речь идет о людях, вознамерившихся восстановить добропорядочность и укрепить мораль. Они выполняли некое поручение, миссию, что ли. И вопреки тому образу, который создают журналисты, давая им пугающие имена — «Бостонский душитель» или «Детоубийца из Тулузы» — эти люди проводят с соседями уикенды и тяжко трудятся, чтобы обеспечить себе хлеб насущный. Свои преступления они совершают, так сказать, бескорыстно, не ища материальной выгоды.

Савуа слушает теперь с интересом.

— То есть, вы хотите сказать, что убийцей может быть любой человек, приехавший в Канны на фестиваль…

— …и вполне сознательно решивший сеять тут ужас, руководствуясь совершенно абсурдными резонами. Ну, например — «бороться против диктатуры моды» или «покончить с распространением фильмов, пропагандирующих насилие». Журналисты подыщут ему броское прозвище, и тут начнется такое… Ему будут приписывать преступления, к которым он не имеет никакого касательства. Паника будет усиливаться до тех пор, пока его случайно — я подчеркиваю: случайно — не схватят. Что маловероятно, ибо такие убийцы действуют определенный период времени, а потом исчезают навсегда. Он рад, что оставил свой след в истории, он, вероятно, заносил все эти события в дневник, который обнаружат после его смерти… И на этом — все.

Савуа больше не поглядывает на часы. И когда в кармане звонит телефон, не отвечает. Дело оказывается сложнее, чем представлялось ему поначалу.

— То есть вы согласны со мной?

— Согласен, — отвечает легендарный сыщик из Скотланд-Ярда, раскрывший пять преступлений, которые считались безнадежными «глухарями».

— Так на каком же основании вы все-таки считаете, что мы имеем дело с серийным убийцей?

Моррис улыбается. Наконец-то этот инспектор начал прислушиваться к его словам.

— На основании того, что в совершенных им убийствах полностью отсутствуют мотивы. У всех — ну, или у большинства таких преступников — есть то, что мы называем «почерком»: они выбирают определенный тип жертвы — гомосексуалиста, проститутку, бездомного бродягу, любовников, прячущихся в укромных уголках, и т. д. Есть другие: они убивают потому, что не в состоянии подавить это побуждение. Удовлетворив его, останавливаются до тех пор, покуда импульс не возникнет вновь. Я думаю, ваш подопечный — из таких.

— Тут есть о чем подумать… Преступник действует очень изощренно и нестандартно. И всякий раз убивает по-разному — стилетом, ядом, голыми руками… Он прекрасно знает анатомию, и пока для нас это единственная зацепка. Надо полагать, свои убийства он спланировал заранее и довольно давно, потому что яд так просто не достанешь, а значит, мы вправе отнести его к категории «исполняющих миссию», хоть и не можем определить, какую. И еще один возможный след: при убийстве торговки сувенирами он использовал прием русского боевого искусства, называемого самбо.

Я мог бы пойти дальше и отнести к числу его характерных или излюбленных методов то, что он сближается с будущей жертвой, вступает с нею в дружеские отношения. Но — не получается… В эту схему не укладывается убийство, совершенное на многолюдном приеме, в павильоне на пляже. Мало того что жертву сопровождали двое телохранителей, которые должны были бы отреагировать, она находилась под наблюдением агентов Европола.

Русский? Савуа думает, не позвонить ли помощникам — пусть срочно проверят все отели. Поищут русского, приблизительно лет сорока, хорошо одетого, седеющего…

— То, что было применено самбо, еще ни о чем не говорит. — Моррис как истинный профессионал в очередной раз словно читает его мысли. — Вот в другой раз он применил кураре. Не будете же вы на этом основании считать его индейцем из амазонской сельвы?!

— Так что же делать?

— Ждать следующего преступления.

6:50 РМ

Золушка!

Ах, если бы люди больше верили в волшебные сказки да поменьше слушали своих жен, мужей и родителей — им все на свете кажется невозможным, — они иногда испытывали бы то же самое, что она — сейчас, в салоне одного из бесчисленных лимузинов, медленно, но неотвратимо приближающихся к ступеням, к красному ковру, к самому главному подиуму на свете.

С нею рядом — Звезда, с улыбкой на устах, в строгом белом костюме. Спрашивает, волнуется ли она. Разумеется, нет: в прекрасных снах не бывает ни волнения, ни нервозности, ни страха, ни тоски. Там все прекрасно и все происходит как в кино, где героиня после страданий и борьбы всегда осуществляет то, о чем мечтала.

— Если Хамид Хусейн не передумает двигать свой проект, если фильму сужден успех, которого он от него ждет, приготовься — будут в твоей жизни еще такие минуты.

«Если не передумает»? Как? Разве это еще не решено?

— Но ведь я подписала контракт, когда примеряла платья в «Комнате подарков»…

— Забудь, что я сказал! Не хочу портить тебе торжество…

— Нет-нет, продолжайте.

Знаменитый актер ждал от глупой девчонки именно такого ответа и с огромным удовольствием исполняет ее просьбу:

— Знаешь, мне приходилось участвовать во многих проектах — они открывались и потом закрывались. Таковы правила игры, сейчас тебе об этом нечего тревожиться…

— А как же контракт?

— Контракты существуют для адвокатов, которые зарабатывают на них деньги. Пожалуйста, забудь все, что я сказал. Наслаждайся этой минутой.

Минута меж тем приближается. Машины движутся медленно, давая возможность зевакам заглянуть внутрь, увидеть, кто там сидит — пусть и через затемненные стекла, отделяющие избранных от простых смертных. Звезда приветливо кивает. Люди стучат в окна автомобиля, прося опустить стекло хоть на миг — получить автограф, сделать снимок.

Звезда продолжает кивать все так же приветливо, словно не слышит или не понимает, чего от него хотят, и пребывает в уверенности, что одной его улыбки довольно, чтобы озарить мир.

А снаружи — настоящее столпотворение с элементами массового психоза. Пожилые дамы с переносными раскладными стульчиками, на которых сидели, должно быть, с самого утра с вязанием в руках; господа с пивными животами, умирающие с тоски, но обязанные, тем не менее, сопровождать здесь своих жен, расфуфыренных так, будто это им предстоит идти по красному ковру; дети, не понимающие решительно ничего, но чувствующие: происходит что-то интересное. Черные, белые, желтые люди всех возрастов, отделенные металлическими барьерами от узкого коридора, по которому катят лимузины, всей душой хотят верить, что оказались всего в каких-нибудь двух метрах от величайших идолов, хотя на самом деле дистанция эта — во много сотен тысяч километров. Ибо от живых легенд эпохи публику отделяют не только кордоны и стекла машин, но и шанс, возможность, талант.

Талант? Да, ей хочется думать, что и он идет в зачет, хоть она и знает, что дистанцию, а вернее — непреодолимую пропасть создают бросающие кости боги: это они определяют, кому быть в числе немногих избранных, а кому предназначено лишь рукоплескать, обмирать от восхищения или — когда поток устремится по другому руслу — злословить.

Звезда делает вид, будто разговаривает с ней, но на самом деле лишь поглядывает на нее и беззвучно шевелит губами, в меру своего недюжинного актерского мастерства имитируя беседу. И не получает от этого удовольствия: Габриэла мгновенно понимает, что он не хочет разочаровывать толпящихся вокруг поклонников, однако и кивать, кланяться, расточать улыбки и воздушные поцелуи ему уже невмоготу. Но вот он произносит наконец:

— Ты, наверное, думаешь — какой высокомерный циник… каменное сердце… Если когда-нибудь доберешься до своей цели, поймешь, что я чувствую сейчас. Выхода нет. Успех порабощает в той же мере, в какой и развращает, и в конце дня, в постели с другим или другой спросишь себя: а стоило ли? Почему я так желал этого?

— Продолжай.

— Сам не знаю, зачем я тебе это рассказываю.

— Затем, что хочешь, должно быть, от чего-то меня уберечь. Ты добрый. Продолжай, прошу тебя.

Габриэла при всей своей юной неискушенности была женщиной, а потому знала, как получить от мужчины то, что нужно ей. В этом случае самой верной отмычкой должно послужить тщеславие.

— Не знаю, почему я так желал этого. — Звезда попал в расставленную ему ловушку и теперь, покуда фанаты продолжают бесноваться, поворачивается своей уязвимой стороной. — Очень часто я возвращаюсь в отель после тяжкого дня, становлюсь под душ и замираю надолго, слушая только шум воды. И во мне борются две силы: одна велит мне благодарить судьбу, другая — бросить все, пока не поздно.