Пуля для полпреда - Фридрих Незнанский

Конечно, если баллистики подтвердят, что найденная Яковлевым пуля была из пистолета Друбича, будет проще. А если не подтвердят?

Нет, должны, просто обязаны подтвердить.

Друбича надо брать. Пусть пока без официального ордера, просто пригласить для разговора. Пожалуй, в полный отказ он не пойдет – не его стиль. Станет развеивать подозрения, опровергать наветы… Ну и пусть опровергает, может, удастся понять, кто за ним стоит. В конце концов, Друбича посадить не самое главное, надо вычислить заказчика.

Бутыгин или Соловьев? Кто все-таки?

– Ну что, Лия Георгиевна, вернемся и будем брать Друбича, – решительно заявил «важняк».

– На основании показаний Абрикосова?

– Почему? Не только Абрикосова, у нас уже много чего накопилось.

Турецкий вкратце пересказал Циклаури свои соображения. Пока он говорил, Лия все сильнее хмурилась.

– Вот так, значит?! – фыркнула она, как только он закончил.

– В чем дело? – не понял Турецкий. – Что вам не нравится?

– Наше с вами сотрудничество не нравится. Мы как бы вместе работаем, я вам все до последней запятой, а вы мне, оказывается…

– И я вам, оказывается, тоже все рассказал. По прилете отправитесь к Друбичу и привезете его в прокуратуру. Будет упираться – уговаривайте, очаровывайте, что хотите делайте, но доставьте его ко мне. Его нужно брать тепленьким, иначе выкрутится. И пистолет у него заберите, придумайте какие-нибудь вновь возникшие факты. Но про пулю молчите.

– Так арестуйте его! – недовольно сказала Лия. – К чему все это византийство?

– К тому, Лия Георгиевна, что без заключения баллистиков нет достаточных оснований для ареста, а как только они появятся, я уверен, завертится такая канитель! В итоге он или скроется, или, того хуже, «окажет сопротивление при аресте», – так или иначе, живым-здоровым он на допрос не попадет. Поэтому я попросил экспертизу отложить до нашего возвращения. Вы привезете ко мне Друбича и сразу – в экспертно-криминалистическую лабораторию. Пока я буду беседовать с ним за жизнь, как раз будут готовы результаты, вы немедленно звоните мне, и я Андрея Викторовича задерживаю. Все, он в наших руках, целый и невредимый.

– Здравствуйте, Андрей Викторович! – Турецкий поднялся Друбичу навстречу и долго тряс ему руку. – Спасибо, что не заставили себя ждать – дел по горло! Садитесь, пожалуйста. – Он сам подвинул Друбичу стул.

«Важняк» перехватил удивленный взгляд подполковника: еще бы, прошлая их беседа протекала в более официальном тоне, и после всего, что случилось (а смерть Голика и предательство омоновского комбата Осипова даже подставой не назовешь – только предательством), Друбич вряд ли имел основания рассчитывать на расположение Турецкого. Не мог же он, в самом деле, надеяться, что Турецкий пребывает в блаженном неведении, что не видит его, Друбича, ушей, торчащих из-за спины непосредственных участников событий. Это было бы слишком наивно, Друбич ни в коем случае не был наивен. Турецкий полагал, что достаточно точно просчитал позицию подполковника: Друбич понимает, что разговор его ждет тяжелый, что следователь видит в нем серьезного противника и не станет тратить время на мелкие уловки, устраивать проверку на вшивость, а с первой же фразы постарается взять в оборот. А тут нате вам! Улыбочка, стульчик подвигает, руку жмет, с чего бы? Понервничайте, господин подполковник, понервничайте, поломайте голову…

– Где ваша милая коллега? – спросил Друбич, поддержав дружественный тон Турецкого.

– Лия Георгиевна? Работает. Я думаю, к концу нашей беседы она появится и поможет нам окончательно все прояснить. «И пригвоздить тебя к стенке, гад!» – добавил про себя Турецкий.

– Вас взгляд выдает, Александр Борисович, – сказал Друбич с чуть заметным холодком в голосе, удобно устроившись на стуле. Сделал он это с аристократической грацией, как будто впитал манеры с материнским молоком, а потом еще десять лет обучался в закрытом пансионе садиться, вставать и говорить с достоинством, не выпячивая свой сан, но давая понять окружающим плебеям, будь они нищими или нуворишами, что они тебе неровня.

– И что же он выдает? – невинно, по-простецки поинтересовался Турецкий.

– Что вы приготовили сюрприз.

Приготовил и сюрприз, молча улыбнулся Турецкий, если баллистика покажет, что пуля из вашего пистолета, Андрей Викторович, – вот это будет сюрприз! Но главный сюрприз в другом. Вы считаете себя величайшим умником всех времен и народов?! Ну и замечательно. Вот и объясните мне, неразумному, как вы организовали убийство Вершинина, как добились, чтобы Яковлев признал свою вину, зачем распустили слухи, что Вершинин готовил покушения сам на себя и прочие мудреные вещи. Уйдете в отказ – мне и вправду концов с концами не свести. Но в отказ идут туповатые «братки», чтобы не ляпнуть лишнего, вы же не такой! Вы же полагаете, что запираться ниже вашего достоинства, вы же так любите водить всех за нос! Что ж, милости прошу.

– Александр Борисович, – Друбич укоризненно, не стараясь особо скрыть издевку, покачал головой, – что же вы молчите? Вы же говорили, что торопитесь! Может, вам плохо? Устали?

Пытается разозлить, подумал Турецкий, вряд ли он относится ко мне как к полному болвану, при всей его напыщенности.

– Да так, продуло слегка.

– Осень в Сибири обманчива, Александр Борисович. Здесь вам не Москва. Я полагаю, вы, как человек умный, в этом уже убедились.

– В Москве тоже временами поддувает. Мне не привыкать. Вам чаю налить?

– Не стоит. – Друбич сделал снисходительный жест: дескать, обойдусь, неприлично отвлекать столичного следователя по особо важным делам, утверждающего, что у него дел по горло, на всякую бытовую ерунду. Но потом смягчился: – Если только за компанию!

Турецкий аккуратно потрогал затылок ладонью:

– А может, вы и правы, Андрей Викторович. Не подскажете, случаем, народное сибирское средство от простуды? – Он придавил затылок изо всех сил, – прямо простреливает! Вам какой чай, с бергамотом или без?

– На ваш вкус.

Турецкий с головой погрузился в приготовление чая.

– Что ж, спасибо за доверие, – небрежно бросил он, сделав паузу в священнодействии, – постараюсь оправдать.

Исподволь он поглядывал на Друбича. У того на лице застыла дипломатическая улыбка, могущая скрывать все что угодно – от стремления к вечному миру и добрососедству до подготовки к войне. Войне до полного истребления противника.

Нет, миром и добрососедством пока что не пахнет, подумал Турецкий, не доверяете вы мне, уважаемый Андрей Викторович, в искренность мою не верите. И правильно делаете, кто ж верит в искренность следователя?! Ладно, хватит ходить вокруг да около, пора дать вам шанс перейти в наступление на столичного выскочку, я же вижу – вы мучаетесь. Оборона не ваш стиль, давайте жмите!

– Вот ваш чай, Андрей Викторович! Смесь собственного изготовления.

– Запах шикарный, – с видом знатока заявил Друбич.

– Спасибо. Компоненты общедоступны, но пропорции – моя личная тайна. Андрей Викторович, я хочу вам предложить нечто вроде шахматной партии. Допрос имеет много общего с шахматной игрой, как вы полагаете?

– Полагаю, что вы притянули эту теорию за уши, Александр Борисович, простите за прямоту. Разница между белыми и черными, основанная на праве первого хода, несоизмеримо меньше, нежели разница между правом задавать вопросы и обязанностью отвечать. К тому же в многоматчевом поединке соперники меняются фигурами, вы же всегда играете белыми; если партия отложена, вы идете отдыхать домой, ваш противник – в камеру; у вас, как у гроссмейстера, целый штаб советников, он – сам за себя; вы, проиграв, ничего не теряете, разве что испытываете легкое чувство досады, он теряет все, в первую очередь свободу. Я назвал десять отличий или продолжить дальше?

Турецкий протестующе замахал рукой:

– Это будет не совсем обычная партия!…

– Мне лично допрос больше напоминает вступительный экзамен. Против меня сидит некто, пытается подловить и уличить, свято веря, что на это у него есть моральное право, и даже считая это своей почетной обязанностью. А не поймав, жутко переживает и готовит новые каверзы. Единственная моя надежда, что я у него не один такой и он, растратив силы на других, оставит меня в покое.

Турецкий хотел возразить по существу и лишь в последний момент сдержался: снова пытается разозлить! И каков подлец – почти добился своего!

– В обычной партии соперники ходят по очереди, – сказал Турецкий, сделав вид, что реплика Друбича прошла мимо него, – но мне кажется унизительным торговаться с вами по каждому пункту моих подозрений, я уверен, вам – тоже. С вашего позволения, я сделаю сразу несколько ходов, а после вы столько же в ответ.

– А где гарантия, что у меня, когда придет мой черед делать ход, останутся фигуры на доске?

– Но мы же с вами интеллигентные люди, Андрей Викторович! Итак, я изложу вам некоторую теорию. Только не подумайте, что я буду фанатично ее отстаивать, это всего-навсего взгляд на события под определенным углом, а не каноническая их версия, не катехизис какой-нибудь, упаси боже! Я имею в виду события, произошедшие пятого-шестого мая сего года, а также в последние дни. Точку отсчета выберем недели за три до пятого мая. В тот день, когда Вадим Данилович рыбачил на водохранилище, открывал сезон. Поймал он рыбку большую и маленькую и уехал в Златогорск. А вы, Андрей Викторович, вернулись с полдороги и, посулив Абрикосову пять тысяч американских «зеленых», убедили его к следующему визиту полпреда сломать мотор лодки – с таким расчетом, чтобы он взорвался, когда Вершинин заплывет подальше от берега, а спасательные жилеты вытащить для просушки. Третьего мая вы попросили недельный отпуск и отправились дышать весенним воздухом в санаторий областного УВД, хотя сезон там еще не начался. К вашим услугам были более обустроенные места отдыха, но вы предпочли оказаться как можно дальше от места событий. Однако алчный Абрикосов к пятому мая успел проиграть в карты полученную от вас в качестве аванса несметную сумму и впал в тяжкие раздумья. Рассудив, что до получки он, скорее всего, не доживет, ушлый лодочник задумал продать информацию Вершинину. Он позвонил Вадиму Даниловичу и сообщил о готовящемся покушении. Но имел он в виду конечно же не начиненную взрывчаткой машину, как вы меня пытались уверить на предыдущем допросе, а тот самый злополучный мотор. Вашего имени по телефону он, правда, не назвал – надо же было за что-то и деньги получить. Вершинин отправил охрану вперед, избавился от шофера, заехал за вами в санаторий – вы были единственным человеком, которому он доверял, тем более в подобной ситуации, – и повез вас на водохранилище, чтобы на месте во всем разобраться, тут вы сказали чистую правду. По дороге вы чувствовали себя ужасно, поскольку каждый метр приближал вас к разоблачению. Во всяком случае, вы так считали, вы ведь не догадывались, что Абрикосов, еще раз хорошенько все взвесив, решил наплевать на деньги и сделать ноги. В двадцати пяти километрах от водохранилища вашу «Волгу» попытался остановить сержант ОМОНа Яковлев, который опаздывал на халтуру – он должен был дежурить на КПП в Зеленых Холмах, – он уже отчаялся поймать попутку и, когда вы тоже не остановились, с досады выстрелил в воздух. Выстрел слышали двое свидетелей, как назло оказавшихся менее чем в километре от места событий, а в лесу, да еще над болотом, звук выстрела слышен очень хорошо. Вы тоже слышали выстрел, и у вас мгновенно родился план спасения. Вы заехали за поворот, вышли из машины и выстрелили Вершинину в затылок из пистолета сквозь заднее стекло. И этот выстрел тоже слышали двое свидетелей. Схема происшедшего выглядит так: