Самая коварная богиня, или Все оттенки красного - Наталья Андреева

– Постойте, – сказал Эдик. – Папку забрал? Сейчас я кое-что принесу. Она до сих пор в моей машине.

Он торопливо спустился в сад.

Алевтина Кирсанова меж тем продолжала рассказывать:

– Послушалась я Ольгу, сказала всем, что от художника забеременела. И ему написала: родилась, мол, у вас дочь. Он и откликнулся, денег стал присылать. А от денег кто ж отказывается?

Платошин тяжело вздохнул:

– И тогда Ольга Сергеевна Старицкая придумала план, как завладеть огромным наследством. То есть не сразу, а когда Листов пошел в гору. Как только он купил этот особняк, Старицкая поняла: пора! Листовым понадобилась прислуга. Ольга Сергеевна пришла к художнику и сказала, что она – сводная сестра Алевтины. Это и была ее рекомендация. Иначе кто бы ее взял? Они с Листовым договорились об этом молчать. Желание было обоюдным. Листов тогда еще хорошо жил со своей женой, а Старицкая пока не знала, какую выгоду может извлечь из сложившейся ситуации. На всякий случай у нее была припасенная ампула цианистого калия. Под конец жизни художник сделался сентиментальным, и Старицкой удалось уговорить его включить в завещание Марусю.

Олимпиада Серафимовна возмущенно сказала:

– Но если Мария Кирсанова дочь не Эдуарда Листова, какое право она имеет на его наследство? Потому что есть законные…

– Насчет ее прав мы потом поговорим, – прервал ее Платошин. – Давайте сначала с трупами разберемся. Итак, Старицкая своего добилась: Листов признал Марию своей дочерью и отписал ей половину всего, что имел. Вызванная срочной телеграммой наследница приехала в Москву. И надо же так случиться, что на вокзале Майю сбила машина, и она была принята за Марусю Кирсанову. Ольга Сергеевна в первую же ночь поехала в больницу, потому что понимала: племянница в опасности. Слишком большие деньги оставил ей Эдуард Листов.

– Да-да, я помню, – вдруг сказала Майя. – Я проснулась ночью и увидела у своей постели незнакомую женщину. Это была Ольга Сергеевна.

– Но Старицкая решила, что ей выгодно держать пока всех в неведении. Потому что на Марусю могло быть совершено покушение. Ведь Ольга Сергеевна проболталась одной из женщин про ампулу с ядом. И эта ампула внезапно пропала из ее комнаты…

В это время вернулся Эдик, держа в руках папку. Приглядевшись, Алевтина вздохнула:

– Его вещь. Василия. В ней он хранил свои рисунки, которые отдал на вокзале Листову.

Олимпиада Серафимовна заволновалась:

– Выходит, это не Эдуард писал? Как же так?

– А вот так, – усмехнулся Эдик. – Талантливым копиистом был мой покойный дедушка! А то: гений, гений. Единственное, что он сделал сам, это портрет в розовых тонах, и то позаимствовал цветовую гамму у провинциального художника. Про уродство, что висит в кабинете, я не говорю. Жалкая попытка сделать открытие, принадлежащее единолично Эдуарду Листову. А получилась «Безлюдная планета», всего-то.

– С-скажите, Алевтина, – взволнованно пролепетала Настя, – а он еще жив?

– Кто? – удивлено спросила та.

– Этот Василий? Настоящий отец Маруси?

– Живет, небо коптит, – вздохнула Алевтина Васильевна. – Живопись давно забросил. С тех самых пор, как уехал Эдуард Олегович, и забросил. И запил… Теперь уж он совсем старик. Скоро небось помрет.

– А как его фамилия? – поинтересовался Эдик.

– Простая фамилия: Иванов. Василий Иванов.

– Да, сколько по России таких Ивановых! – вздохнул Платошин. – Талантов, которых, что называется, быт заел. Или обманули.

– Мой муж никого не обманывал! – вскинулась Олимпиада Серафимовна. – Это все Нелли! Она его заставила – уверена!

– Тем более что она уже ничего не скажет, – усмехнулся Эдик.

– Надо устроить выставку, – взволнованно сказала Настя. – В… В Манеже!

– И кто это будет делать? – удивленно посмотрела на нее Олимпиада Серафимовна. – Меня увольте. Мне это не надо.

– И Васе уже ничего не надо, – вздохнула Алевтина. – Пусть все остается как есть. Эдуард Олегович – знаменитым художником, а Васька – кочегаром.

– Но как же так? – возмутилась Настя. – Ведь это же… несправедливо?

– А жизнь вообще несправедлива, – засмеялся Эдик. – Далеко не самые талантливые выбиваются в люди. Процветает посредственность, время такое. Надо же! А ведь Веригин нацелился на эти акварели! Сразу почувствовал старый лис, что деньгами пахнет! Интересно, что собирался делать с этими рисунками наш уважаемый Эраст Валентинович? Ведь никто не знал про папку. Дед ее прятал, стеснялся, должно быть, что позаимствовал идеи у кочегара.

– А с Ольгой-то что теперь будет? – спохватилась Алевтина.

– На ней два трупа, – пожала плечами Наталья Александровна. – Сядет, и надолго.

– А вот тут вы ошибаетесь, – усмехнулся Платошин. – Настал, как говорится, момент истины. Я упомянул о том, что у Старицкой были виды на наследство. И она собиралась действовать. Но ее опередили. Причиной послужило появление в доме антикварного пистолета марки «Дерринджер».

Развязка

– Вася, иди-ка сюда, – позвал Платошин своего неизменного спутника, молчаливого, как тень.

Высоченный лопоухий парень торопливо подошел к столу, держа в руке какой-то сверток.

– Выпросил, специально для вас, – улыбнулась Платошин. – Чтобы картина, так сказать, была полной. Люблю эффектные развязки. Ап!

Он, как заправский фокусник, ловко развернул сверток. Все завороженно уставились на лежащий на столе пистолет.

– Честно скажу: в моей практике такое впервые. Убили из антикварного оружия, причем довольно редкого. Сразу понятно, что убийство было спонтанное. Тот, кто планирует преступление заранее и тщательно к нему готовится, ни за что не воспользуется пистолетом, так сказать, с прошлым. Ведь это оружие из частной коллекции, девятнадцатый век, как сказали эксперты. Проследить его путь чуть ли не от момента рождения – пара пустяков.

Сидящие на веранде потрясенно смотрели на оружие. Вот сейчас откроется правда. Если это не Ольга Сергеевна убила, то кто? Эдик взволнованно посмотрел на мать.

– Ну что? – спросил капитан Платошин. – Кто-нибудь что-нибудь скажет?

– А что сказать? – пожала плечами Наталья Александровна.

– Вера Федоровна, вы так и не объяснили, откуда на этом пистолете отпечатки ваших пальцев, – внимательно посмотрел на Оболенскую Платошин. – Настя призналась, что заходила в кабинет, якобы рассматривала «Дерринджер». На самом деле, я подозреваю, что она хотела его украсть. Но вошедшие в кабинет Георгий Листов и Нелли Робертовна ей помешали.

– Вы не докажете! – вспыхнула Настя.

– Пусть это будет на вашей совести. Наталья Александровна тоже призналась, что брала пистолет в руки, и с Олимпиадой Серафимовной все понятно. А вы когда заходили в кабинет, гражданка Оболенская?

– Я… Не заходила.

– Заходили. Не хотите же вы сказать, что ваши отпечатки остались на пистолете еще с той поры, как вы на пару с рецидивистом Кувалдиным ограбили квартиру дамы с громкой княжеской фамилией, единственной, оставшейся в живых наследницы? Мы подняли это дело.

Вера Федоровна побледнела.

– Как так ограбили? – ахнула Олимпиада Серафимовна. – С каким еще Кувалдиным?

– Есть такой, – вздохнул Платошин. – Дело в том, что Вера Федоровна Оболенская на самом деле круглая сирота, воспитывалась в детдоме. Только насчет того, что ее родители сгинули в сталинских лагерях, это вы, Вера Федоровна, погорячились. Вы в каком году родились, простите?

– Это не имеет никакого значения!

– Боюсь, что в лагеря тогда уже никого не посылали. Промахнулись вы с датой. И не в сталинских лагерях вы родились, а в городе Москве, потому что подбросили вас в столичный роддом. А фамилию Оболенская дала девочке старая воспитательница, которая сама была из аристократической семьи и явно ностальгировала по прошлому. В детдоме вы и познакомились с будущим рецидивистом Кувалдиным, его мать лишили родительских прав, когда мальчику исполнилось семь лет. Она была алкоголичкой.

– Это неправда! – надменно вскинула голову Вера Федоровна.

– Неужели вы думаете, что нельзя раскопать подробности вашей биографии? – усмехнулся Платошин. – А государство о вас меж тем неплохо позаботилось. Вы окончили швейное ПТУ, получили однокомнатную квартиру в Москве, вас на работу устроили. А Кувалдин к вам захаживал. Он еще в детдоме взялся за воровство, таскал потихоньку все, что плохо лежит. После детдома он тоже получил жилье и был определен на учебу в ПТУ, но честно трудиться не захотел. Попал в дурную компанию, стал квартиры грабить, да и вас потихоньку втянул. На квартиру старой учительницы вы его навели? Вы, видимо, ее так отблагодарили. А она к вам благоволила, в гости к себе звала. Добрая была женщина. Незамужняя, бездетная, всю себя детишкам отдавала. Это ведь у нее вы нахватались французских слов, манерам обучились.

– Ничего не докажете, – надменно сказала Вера Федоровна. – В моей биографии ничего нет об уголовном прошлом!