Комкор - Олег Кожевников

Закончив разговор с Фроловым, я уже решил выбираться из передвижного полкового радиоузла, но тут на связь вышли разведчики, а именно – старший сержант Петров, командир отделения, которое я отправил захватить полустанок. Связь на таком маленьком расстоянии, несмотря на слабенькую рацию разведчиков, была нормальная, по крайней мере по голосу старшего сержанта чувствовалось, что обстановка на его участке складывалась экстраординарная. Он, как только установилась связь, сразу же стал кричать:

– Каштан, Каштан, Василек на связи! На вторые пути станции въезжает поезд из Сокулок. По телефону приказали закрыть семафор – ожидается проезд воинского эшелона в Сокулки. Что мне делать? Люди из прибывающего поезда могут обнаружить, что станция захвачена.

Я схватил микрофон и без всякого кода и шифровки заорал в него:

– Петров, на связи генерал Черкасов! Захватить паровоз, приказать машинисту следовать до лесных складов; пулеметчика посадить в тендер и огнем пресекать любую попытку людей покинуть вагоны. На станции оставить двух человек, телефонные провода оборвать и уничтожить!

«Вот же черт, опять проклятый случай вмешивается в наши планы, – думал я, выбираясь из будки грузовика, где располагалась радиостанция, – нет чтобы этот поезд появился после того, как мы разберемся с эшелоном в Сокулки». Однако напрасно я так ругал судьбу, и это показали события последующих двадцати минут.

Во-первых, через двенадцать минут по моим часам показался эшелон, следующий в Сокулки: он, как и предполагалось, начал тормозить, когда его машинист заметил «хеншель», стоящий прямо на путях, и немецкого солдата, который судорожно махал машинисту красными флажками. Как только эшелон встал, люди в немецкой форме забрались в будку паровоза, а после этого началось знакомое кино из серии «красные партизаны захватывают поезд белогвардейцев». Отовсюду слышались крики, мат, удары прикладами, одиночные выстрелы в воздух; в итоге – цепочка ошалевших гитлеровцев под охраной красноармейцев, вошедших во вкус, потянулась от эшелона к бараку склада лесоматериалов. Именно там и было решено содержать пленных – барак большой, и окна у него зарешечены. В самый разгар вакханалии по захвату воинского эшелона прибыл еще один поезд, но теперь со стороны Сокулок. Мероприятиями по его захвату командовал я, и участвовали в этом действе все штабные работники, включая кашеваров и водителей обоих прибывших полков, а главной боевой силой были мои ребята во главе с Шерханом. В принципе, хватило бы и их, чтобы захватить этот поезд – там и было-то всего человек пятьдесят пассажиров, из них только семеро в военной форме, но шуму при захвате было не меньше, чем с тем эшелоном, который трясли мотострелки. Не говорю уж о том, как распирало их потом чувство собственной важности, а хвастали они так, что уже и тыловики наши загорелись нестерпимым желанием принять участие в налете на Сокулки.

После таких бескровных побед все у нас пошло как по маслу: достаточно быстро сформировали эшелон, которому первым предстояло выдвигаться к Сокулкам; со вторым, конечно, возились дольше – там пришлось выгружать с платформ немецкую технику и на ее место ставить танки БТ-7. Однако ровно через полчаса после того, как первый эшелон отправился в рейд, танковая рота была загружена, места в пассажирских вагонах заняли оставшиеся бойцы мотострелкового батальона, и подкрепление первой волне железнодорожного десанта тронулось в путь.

Казалось бы, мы отправили в рейд такое количество бойцов и техники – силы должны были уменьшиться, но они только прибывали. За время эпопеи с захватом немецких эшелонов и превращению их в наши десантные поезда, к складу лесоматериалов прибыли уже две маршевые колонны 7-й танковой дивизии. Последняя, которой командовал Борзилов, находилась еще в пути, но была уже недалеко, с нею поддерживалась постоянная связь. Максимум час – и дивизия полностью воссоединится. Немцы так и не пронюхали о нашем грандиозном рейде: авиация не летала, а в радиоэфире не было никаких намеков на то, что немцы предпринимают какие-нибудь действия по защите железной дороги – одни крики о наступлении иванов в районе Домброва, и никакой информации о передвижении русских колонн. Судя по всему, мотострелковый батальон и танки действовали весьма успешно, хорошо выполняли свою миссию, так как из рации непрерывно неслись требования от немецких частей, оборонявших Домбров, прислать подкрепление.

Но настоящее удовлетворение я испытал, когда удалось связаться с майором Тяпкиным: эшелон уже прибыл на станцию Сокулки и сейчас спокойно разгружался на запасных путях; еще не было сделано ни одного выстрела, а половина танков уже стояла на земле в полной боеготовности. Из силовых акций было проведено только задержание немецкого патруля и двух польских железнодорожных рабочих. Администрация станции все еще не догадывалась, что русские уже здесь, их пушки заряжены, и через несколько минут на бедные головы немцев обрушится тяжелый пролетарский кулак. Тогда почувствуют, гады, что испытали мы двадцать второго июня – страшной и неотвратимой будет наша месть!

Последнюю прибывающую колонну я встречал под звуки отдаленных взрывов, и это били не пушки, взрывы были более мощные. Скорее всего, на воздух был пущен какой-то крупный склад боеприпасов, так как над городом Сокулки можно было явственно различить дымовое облако, а это почти восемнадцать километров отсюда, так что можно представить, какой ад сейчас там творится.

Чувствовалось – ребята майора Тяпкина взялись за дело серьезно; и грех нам было в свою очередь не развить такой удачный наскок, чтобы превратить его в тот стратегический удар, который может стать весьма болезненным для вермахта, а если повезет, то и вовсе смертельным именно для 3-й танковой группы немцев. Сил, конечно, для этого было маловато, но я постарался и развил весьма бурную деятельность по формированию ударного кулака из непрерывно прибывающих частей 7-й танковой дивизии.

Единственное обстоятельство сдерживало меня от решения отдать приказ к немедленному выступлению – это опасение, что наши танки не смогут добраться до Сокулок. Условия местности были таковы: около десяти километров танкам предстояло двигаться по железнодорожной колее, прямо по шпалам – час движения в таких условиях почти на сто процентов гарантировал отказ трансмиссии этих боевых машин, слабая была она у них – беда, одним словом. Этот вопрос я минут десять обсуждал с некоторыми командирами 7-го ремонтно-восстановительного батальона, и все они в один голос твердили, что не может двигаться по путям та разболтанная техника, которая имеется теперь в дивизии: до города доберутся в этом случае хорошо если десять процентов танков. За эти безумные дни техника дошла до такого состояния, что держится на одном честном слове, и даже небольшая встряска способна полностью разрушить подшипники, причем у большинства танков масло менялось задолго до начала войны. Командир батальона капитан Синяев вообще заявил:

– Я не уверен, что даже полуторки смогут без последствий целых десять километров выдержать это козлиное скаканье по шпалам, хотя в этих грузовиках коробка и трансмиссия просты до безобразия, и их производство отработано донельзя.

Только эти консультации со специалистами и удержали меня в тот момент эйфории (когда я услышал и увидел, что десант оправдывает наши самые смелые ожидания) от, казалось бы, необходимых действий. Но только я все равно не успокоился и, когда прибыл Борзилов с арьергардом дивизии, сразу стал обсуждать с ним именно этот вопрос – о поддержании нами удара по Сокулкам, который с такой эффективностью начал полк Тяпкина.

Наверное, сам Бог внял моим чаяниям, а еще удача, которая всегда в помощь тому, кто все силы отдает на достижение главных целей. Вот и теперь: к «хеншелю», в кабине которого мы беседовали с Борзиловым, подбежал вестовой из радиоузла и доложил, что на связь вышел командир разведгруппы, который предупредил, что видит приближающийся немецкий эшелон. Это была настоящая удача, катящаяся прямо нам в руки.

Вариант, что с запада может подойти эшелон немцев, у нас был предусмотрен, и на этот случай в засаде вдоль железной дороги сидели красноармейцы из 7-й роты регулирования и три танка Т-28. Поезд должны были остановить разведчики, переодетые в немецкую форму. В общем-то, поезд и сам бы остановился – куда бы он, к черту, делся, если стрелки переведены на параллельный путь, где стоят вагоны, которые мы отцепили от захваченных немецких эшелонов. Но кто их знает, этих фашистов? Может быть, машинист поезда такой упертый фанатик, что, увидев советские танки, и на таран пойдет, лишь бы его паровоз не захватили проклятые коммунисты. А нам это надо? Вот поэтому наша засада и была организована до стрелки, а паровоз должен был тормозить разведчик, переодетый в немецкую форму и размахивающий красными флажками. Один раз у нас это прекрасно вышло, так почему бы и во второй раз не получиться? Другое дело, что тогда в засаде сидели бойцы, а теперь – регулировщики движения. В то время, когда организовывали засаду, других подразделений у меня не было, а теперь менять что-либо – поздно. Только и немцам, сидящим в эшелоне, ловить нечего: не сдадутся регулировщикам – будут просто расстреляны из танков.