Кровь героев - Александр Зиновьевич Колин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не знаю! Не знаю! — воскликнул Саранцев со всей искренностью, на которую только был способен. — Может, Сашка Климов, может, та рыжая, я с ней нос к носу столкнулся, а может, и Нинка… Я не знаю!
— Что за рыжая? Галя? — поинтересовался гость.
— Нет, не знаю я эту, — замотал головой Леня и, коснувшись ладонью лба, добавил: — Она вот так мне, а Галя — большая.
Иван Иванович покачал головой.
— Ну, я верю тебе. Верю.
— Я не вру, я… я… это правда.
— Ладно, Лень, ладно, — успокоил «слесарь» Саранцева. — Я же сказал, что верю. Помоги-ка мне лучше. Сними с приятеля твоего штаны.
Парень тревожно посмотрел на Ивана Ивановича, а тот, почти по-приятельски улыбнувшись, повторил свою просьбу, и Леня неловкими движениями расстегнул ремень, обтягивавший объемистый живот его друга, и, кое-как стащил с толстого зада Цасно брюки и трусы.
— Вот молодец, — похвалил Иван Иванович. Достав из сумки наручники, широкую бобину скотча и положив пистолет на ковер, он попросил Леню помочь ему устроить приятеля поудобнее. Вдвоем они обмотали голову актера клейкой лентой, плотно закрывшей тому рот, а затем, положив тело на бок, подтянули коленки Виктора Лаврентьевича, насколько позволял живот, к подбородку. — Опять молодец, возьму тебя в помощники, — заключил «слесарь», защелкивая браслеты на запястьях Цасно, который оказался зафиксированным в позе, наиболее удобной для того, чтобы медсестра могла поставить ему клизму. Иван Иванович извлек из сумки паяльник.
— Что вы хотите делать?! — вскричал Леня, увидев, что «слесарь» с деловитым видом прикидывает, дотянется ли шнур до розетки. Взгляд Саранцева упал на лежавший совсем радом пистолет. Схватив его, парень завопил: — Нет! Вы не сделаете этого!
— Не балуй, Леня, — с деланной сердитостью произнес Иван Иванович. — Положи на место.
— Я убью вас, убью! — чуть не плача кричал Саранцев, сжимая рукоять пистолета в трясущихся пальцах. — На, получай, получай! — Леня несколько раз нажал на курок. В ответ пистолет издал подряд несколько сухих щелчков.
Но страшный «слесарь» остался на месте, а затем, покачав головой, чуть ли не со вздохом сожаления произнес, отбирая у Лени оружие, точно пугач у непослушного ребенка:
— Ты хоть раз пистолет-то в руках держал? Если уж стрелять вздумал, то хоть бы с предохранителя снял. Видишь, вот здесь собачку. — Сдвинув скобу пальцем, Иван Иванович наставил пистолет на Саранцева и нажал на курок. — Пу!
«Слесарь» рассмеялся. Леня открыл глаза, чувствуя, как что-то теплое стекает по его ногам. Он посмотрел вниз и увидел, как светлая материя брюк темнеет, наливаясь влагой.
— Чудак ты, Леня, — с укоризной в голосе произнес Иван Иванович, с ловкостью фокусника доставая откуда-то обойму и вставляя ее обратно в рукоять. — Неужели ты думаешь, что я заряженное оружие без присмотра мог оставить, а?
Саранцев молчал.
— Эх, ты, — покачал головой «слесарь», с некоторой брезгливостью оглядывая промокшие брюки парня. — Хорошие штаны обоссал. Ладно, сейчас в игру поиграем. Я буду тебя спрашивать, а ты на приятеля своего смотреть и отвечать. Да, — добавил он, склоняясь над своей сумкой и доставая из нее вторую пару наручников, — на вот, надень-ка себе на ноги, а то сдуру еще бежать удумаешь… Эк дружок твой жопу-то наел.
С этими словами Иван Иванович воткнул в задний проход певца прямое жало паяльника. Саранцев исполнил приказание своего мучителя и кое-как застегнул на своих щиколотках наручники, за что тот разрешил ему сесть в кресло. Иван Иванович включил стоявший на элегантной фирменной подставке телевизор «Панасоник» и, сделав звук погромче, вставил вилку паяльника в розетку.
Леня почти не слышал вопросов страшного человека, тыкавшего ему в лицо пистолетным глушителем и заставлявшего смотреть, как бьется в ужасных конвульсиях Виктор Лаврентьевич, как широко раскрываются его глаза, готовые выскочить из орбит. «Слесарь» выключил паяльник и вновь начал задавать свои вопросы, на которые у несчастного Лени не было ответов.
Когда штепсель паяльника опять оказался в розетке и пытка повторилась, Саранцев почувствовал, как словно волной подкатило к горлу все содержимое его желудка. Не в силах справиться со спазмом, он согнулся пополам и, содрогаясь, изверг из себя отвратительно пахнувшую массу прямо на ковер под ноги истязателю. Леня даже и не почувствовал, как тот ударил его в темя краем пистолетной рукояти.
Зайцев, который с самого начала был практически уверен в том, что Саранцев говорил ему полную правду, убрал пистолет и достал из сумки остро заточенный такелажный крюк. Если уж большинству тех, чья жизнь прервалась в эти дни из-за пропавших лапотаиковских миллионов, суждено было отправиться в лучший мир схожим (по крайней мере, внешне) образом, пусть и дальше для доблестных правоохранительных органов картина преступления остается прежней. Крюк здесь в самый раз — очень похоже на следы зубов, нож не годится, им так не сделаешь…
«Нет, во всем этом определенно есть некоторый шарм, — усмехнулся Зайцев, деловито кромсая талантливую гортань Цасно. Покончив с ним, Иван Иванович приступил к терзанию несчастного Ленечки. — Картина преступления должна оставаться неизменной».
С этой мыслью «слесарь» принялся собирать свой инструмент.
* * *
Никогда еще со времен Завоевания не отправлялось в поход столь могучее воинство крестоносцев. Без малого тысяча рыцарей со слугами и оруженосцами выступила на север под знаменем герцога Гийома Афинского, чтобы помочь деспоту валашскому Иоанну Дуке, чьим землям угрожали полчища Никейца — Михаила Палеолога, дерзнувшего объявить себя императором всех ромеев и взалкавшего воссесть на константинопольский трон, который по праву занимал венценосный Балдуин.
Весь цвет франкского рыцарства оставил свои дома, чтобы сесть в седло и покарать повелителя рабов-грифонов, коими всегда были и продолжали оставаться презренные ромеи. Простившись с женой, дочерью и тремя сыновьями — Ансленом, Анри и маленьким Жоффруа, оседлал своего дестриера и Габриэль де Шатуан.
Два войска стали лагерем друг против друга на равнине между гор Палегонии, и ни одно не рисковало первым ударить по врагу: разношерстный никейский сброд, собравшийся под знаменем брата Михаила Иоанна, из-за природной нерешительности своей, а соединенные силы франков и эпиротов из-за начавшейся еще по дороге свары.
Время шло, а войска пребывали в праздности, что играло на руку грифонам, чьи силы возрастали с приходом подкреплений. Было ли то результатом тайного сговора деспота валашского Иоанна с предводителем никейцев Иоанном Палеологом, или просто вероломство оказалось столь же свойственно эпироту, как всем прочим грекам, но только Дука, решив не испытывать счастья в битве, увел свои войска — трусливо сбежал, не дожидаясь сражения.
Оставшись одни, рыцари креста, для которых сохранение чести всегда было превыше страха смерти, выбрали