Свободное падение - Александр Афанасьев

Может, мини-сердечный приступ?

Дело в том, что он не всегда был снайпером. Много лет назад, еще до того, как он увлекся стрельбой, когда только начиналась вся эта поганая канитель и когда еще никто не думал, что Америка проиграет GWOT, его в числе небольшой группы операторов высшего уровня отправили в Израиль. Израиль жил в обстановке непрекращающегося террора семьдесят лет и накопил богатейший опыт борьбы с терроризмом. Но обмен опытом с США и вообще с НАТО носил эпизодический характер – просто постоянное и значительное присутствие американских солдат, пусть даже и в качестве курсантов, накалило бы и без того непростую обстановку в стране. Да и не было тогда такой потребности, готовились к войне с СССР, а не с завшивленными ублюдками в пещерах. Но опыт у Израиля был, и их направили для его оценки и определения возможностей его использования при подготовке американских подразделений первого уровня. Они приехали… учитывая потенциальные платежные возможности американцев (тогда они были почти бесконечными), с ними работали инструкторы высшего уровня, многие – действующие сотрудники спецподразделений. Он тогда многое почерпнул.

Работу в толпе у них вели действующие сотрудники ШАБАК. Они изучали все: начиная от того, как выявить террориста в толпе, до того, как безопасно нейтрализовать его (для этого израильтяне разработали специальную стрелковую стойку – с падением на колени или даже на землю, так, чтобы пули шли снизу вверх, без риска задеть окружающих, даже если они пробьют тело террориста насквозь). Они работали на специальных тренажерах, им показывали мимические выражения лица, они запоминали те, что свойственны людям, одержимым какой-то мыслью и находящимся в стрессе. Более того, они учились замечать и распознавать те «мгновенные выражения лица», какие занимают десятые доли секунды. Непроизвольные реакции – от того, как человек инстинктивно реагирует на что-то, и до того, как разум берет под контроль чувства. Многие люди умеют лгать профессионально, особенно на Востоке, многие держат нож за спиной, а сами улыбаются. Но вот эти мгновения, на которые чувства опережают разум, их не умеет контролировать практически никто.

Его плюсом было то, что прицел – точнее, насадка, которая была на нем, – работала в режиме автоматической записи. Рискуя тем, что он окажется не готов к внезапному развитию ситуации, он вывел в поле зрения прицела, начал покадровый просмотр.

Вот!

Оно. То самое выражение неконтролируемой злобы.

Русский опасен. Он что-то задумал.

Он переключился снова в режим прицела и дал один тоновый сигнал – режим опасности. Условный сигнал – требование быть готовым к нападению.

Русский и тот, кого он охранял и на кого работал, уже расходились. Поскольку поставленный на минимальную кратность прицел давал широкое поле зрения, он не видел каких-либо представляющих опасность движений со стороны русских. Но то, что он видел, не внушало покоя, поэтому он навел прицел на спину русского.

Сосредоточиться. Это еще более важно, потому что рядом никого нет. Снайпер – высшее выражение одиночества.

Русский вдруг побежал, и полы его плаща распахнулись как крылья. Он инстинктивно, на движение, как хищник, выстрелил, и русский, махнув руками, тяжело упал на месте. Проверять, жив он или нет, смысла не было. Он, как и большинство снайперов, целился не в голову – это самая подвижная часть тела, а в центр тяжести человека, чуть пониже груди. Но «триста винчестер магнум» – живых не оставляет.

Заработали автоматы и пулеметы – и с той и с другой стороны. Он двумя выстрелами снял рванувшихся к русскому телохранителей, потом перевел прицел чуть левее. Прикрывавший пулеметчик вел огонь, укрывшись за высоким бортом «Гелендвагена». Сложная цель, меньше чем на треть фигуры видна. Справится ли…

Он выстрелил – и увидел, как пулемет отлетает в сторону вместе с частью руки.

Отлично. Он снова прицелился…

Алекс Сэммел сидел в аэропорту, приехал порешать там дела, когда зазвонил телефон. Причем телефон, номер которого он давал не всем. Он посмотрел на номер… номер принадлежал одному из русских. Он никак не назвал его в телефоне – просто запомнил. Получается, и русские тоже запомнили.

– На связи.

– Алекс…

– Да.

– Это Дима. Не знаю, ваше ли, но на восемнадцатом километре дороги на Нягань разборка идет. По-взрослому. Кто-то из ваших там попал, в эфире активный обмен. Мы выезжаем.

– Понял. Спасибо…

Сэммел переключил телефон в режим рации, запустил сканер. Послушав обмен, зло выругался.

– По машинам! Жак, остаешься здесь! Разгрузишь транспорт и уйдешь на базу с конвоем! Будь внимателен, в городе неспокойно.

– Понял, месье командир. – Жак, бывший сержант одиннадцатой десантной бригады армии Франции, был человеком, на которого можно положиться.

Сэммел уже прыгнул в свой «Ленд Крузер», машины набирали ход. Он набрал номер, заранее забитый в памяти, и сбросил звонок. Это был условный сигнал дежурному о том, что грядут большие неприятности…

Когда они подъехали на место, русские уже там были. Взвинченные до предела, они поставили БТР на дороге и едва не положили их лицом на землю, чего Сэммел, конечно, допустить не мог. Под дулами автоматов он пытался объясниться с взвинченными до предела бойцами полицейского спецназа, когда появился один из полицейских офицеров, которого он знал. Один из тех, с кем они штурмовали виллу Чокуева.

– Э, э… Отбой, бойцы! – моментально сказал он.

Спецназовцы опустили автоматы.

– Мне Дима звонил, – сказал Алекс. – Кого расстреляли?

Русский пожал плечами.

– А хрен его знает, – сказал он. – Пошли, посмотришь…

То, что он увидел в карьере, было страшно. Такого кошмара он не видел со времен Казахстана…

Весь карьер – а он был довольно широким – был завален трупами. Трупов было столько, что казалось бессмысленным отмечать их, вообще производить какие-то следственные действия – даже то, что он видел, – десятки трупов, к сотне, если не больше. Очагами боя были две группы машин – в одной их было пять, в том числе один сильно поврежденный и выгоревший пикап с «ДШК», ствол которого обличающе указывал на небо черным, обгорелым пальцем. В другой группе машин их было столько, что сразу даже и не сосчитать… десятка два. Почти все обгорели, какие-то еще горят. Русские пытались тушить, но не до всего руки доходили. Не было видно медиков, никто никому не оказывал помощь. Чуть в стороне от большой группы бестолково поставленных машин стоял экскаватор.

Сэммел достал телефон, перевел в режим фотоаппарата, поставил зум на шестнадцать. Качество камеры позволяло разглядеть, во что превратился экскаватор: груда стали, отличное укрытие, которое не пробьешь и из «Диско». Вся кабина в дырах… часть дыр огромные, буквально вырваны куски металла – били из «ДШК», из пулеметов и автоматов. Русские за ноги, за руки таскали тела и складывали их в рядок. Кто-то пытался скрыться за экскаватором и не смог.

– Что здесь произошло?

– Позвонили, сказали – перестрелка идет. Когда мы выехали, тут уже разобрались.

– Выжившие есть?

Русский пожал плечами. Это могло означать, что если и есть, то никто с ними возиться не будет…

Россия, Югра. 22 мая 2020 года

В этот день неприятности начались не с утра – они начались еще ночью. Парень из безопасности аэропорта, что самое невероятное – американец, предпринял попытку дезертировать. Причем с оружием. Ночью, в свое дежурство, взял два автомата «АКМ», сорок один снаряженный магазин к ним и предпринял попытку вылететь с аэродрома на вооруженном самолете «Пилатус». К его счастью и к счастью всех их, в самолете случилась неисправность, он вынужден был пойти на вынужденную посадку в сорока километрах от базового аэродрома. Хорошо, хоть не угробил самолет. Чего он не знал, так этого того, что во все: в самолеты, в технику, в оружие – внедрены RFID-метки для того, чтобы не выпускать собственность компании из-под контроля. Утром его взяла наскоро сформированная группа захвата, прямо в этой долбаной тундре. Увидев вертолет, он дурить не стал, сел и поднял руки. Вылет вертолета обошелся в четыре тысячи семьсот американских долларов, вся эта эскапада с самолетом – еще полторы.

Идиотизм полный…

Сейчас этот парень, по имени Чэнс Монро, сидел в офисе Сэммела в пластиковых наручниках и беззвучно плакал. А сзади, на краю стола, сидел Милош, который его и доставил, и шумно пил кофе с сахаром. Сэммел тоже пил, но без сахара, потому что сербу не помешало бы немного энергии, а вот Сэммелу надо было прийти в себя и дожить до обеденного перерыва, когда можно хоть немного поспать. Если какой-нибудь придурок опять чего-нибудь не отчебурасит.

Это такое слово русское. Отчебурасит, то есть сделает какое-нибудь дерьмо. У русских есть очень много слов, непонятных, но метких, они придумывают их буквально на ходу. Очень творческий народ…