Три жизни. Роман-хроника - Леонид Билунов

— И как их только пропускают через границу? — заметил Михась. — На таких должны срабатывать все датчики аэропорта!

Детина сослался на знакомых Сережи с Украины. Сказал, что только что освободился из заключения, нуждается в деньгах и согласился выполнить одну работу в Вене.

— Можешь достать мне плетку? — спросил он Михася.

— Я тебе что — оружейный склад? — удивился Михась.

— Ну, так… — смутился детина. — Я думал…

— А зачем? На кого заказ?

— Не знаю, как зовут, но есть фотка и адрес.

— Покажи.

Детина вынул мятую фотографию, и Михась не смог сдержать удивления.

— И кого же я вижу на фото? — сказал мне Михась. — Из подъезда красивого западного дома выходит мой старинный друг! Которого кто-то очень хочет увидеть в гробу! И как можно скорее…

У детины была моя фотография и мой венский адрес. Кто-то хорошо проинформировал его о моих привычках и правилах.

— Единственное, что я могу сделать для тебя, — жестко сказал Михась детине, — это достать тебе обратный билет и пообещать никогда и никому не говорить твоего имени. Ты, друг, попал в плохую историю… И могу обещать это, только если ты мне все расскажешь, как на духу. Кто тебе дал фотку, адрес и все прочее.

Среди выходцев из России, которые посещали мой венский дом, была некая Арина Кал. Я знал ее прошлое, но не мешал общаться с Галей — той нужны были хоть какие-то контакты на новой земле. Я не должен был забывать, что женщины этого сорта продажны и беспринципны: Арина в молодости была московской уличной проституткой, потом как-то вдруг поднялась до положения содержанки, несколько раз меняла покровителей и, наконец, оказалась в Вене. Как и многие другие российские проститутки, она подцепила наивного австрийца, который клюнул (не он первый!) на задушевные взгляды и фальшивые ласковые слова полушепотом на совершенно неизвестном ему языке, вышла за него замуж, получила австрийский паспорт, после чего тут же резко с ним развелась. У нее был в Вене собственный дом, и не маленький, купленный, как я думал, на сбережения, заработанные этим тяжелым трудом. Впрочем, что-то здесь не вязалось — уж больно Арина была некрасива, даже отталкивающе безобразна, с ее жабьим ртом и оплывшей стокилограммовой фигурой, а в ее профессии конкуренция год от года становится все более жесткой, так как молодого и свежего материала прибывает хоть отбавляй.

Арина взяла нас лестью, довольно простой и грубой, но действенной. Кто из родителей не растает, когда взахлеб хвалят его ребенка? Она гладила Лизу по головке, часами играла с ней в детские игры и не уставала приговаривать:

— Какой красивый ребенок! И умница! Такой ребенок может быть только у очень хороших родителей.

Родители смущались и продолжали принимать Арину. А зря! Именно от нее получил детина мои фотографии, мой адрес и сведения о моих маршрутах по городу. Больше того: мне не стоило труда узнать, что венский дом стоимостью в два с половиной миллиона долларов был куплен на имя Арины моим московским другом Александром Саратовским. Мое убийство заказал он же, в уплату за дом. Все остальное было делом техники и личного таланта нашей венской подруги.

— И сколько же она тебе обещала? — спросил Михась.

— Десять тысяч баксов! — ответил тот с гордостью.

— И ты их уже получил?

— Половину, — ответил тот.

— Я тебе советую срочно получить вторую! — сказал ему Михась без тени улыбки. — Увидишь, она тебе не откажет. Пока сам живой.

Мне стало известно, что детина встретился с Ариной в Венском лесу. Мне даже передали все подробности их диалога. Я уже писал, что люблю информацию и никогда не стою за ценой в нужном случае.

— Мне моя жизнь дороже, — сказал он ей.

Арина пыталась поднять цену, уговорить, ссылалась на авторитет, который дал ему рекомендацию…

— Ты сучка! Падаль! Ты меня подставила, — ответил он ей. — Нет таких денег, за которые я возьмусь за такое дело. И тебе не советую. А за тобой должок!

И он сделал шаг вперед. Всего один шаг.

Словом, детина выбил из Арины пятьдесят тысяч долларов — она и пикнуть не посмела. Внутренне порадовалась, что не больше.

От Саратовского я давно не ждал ничего другого. Но против Арины я почувствовал настоящую ярость. Человек, который приходит к тебе в дом, ест у тебя за столом вместе с твоими близкими, играет с твоим ребенком, бессовестно льстит тебе — и точит нож за твоей спиной… Для меня это худшая порода людей. «Господи! — молился я в те дни. — Не дай мне совершить зло!»

У меня чесались руки воздать этому животному по заслугам, и я не устану благодарить Бога за то, что он удержал меня.

Отправляя детину с Венского вокзала, Михась не удержался и все-таки спросил:

— А ты знаешь, сколько она сама получила за этот заказ?

— Сто тыщ!.. Но половина тут, — похлопал детина себя по карману.

И пришел в полное бешенство, услышав, что Арине отвалили за это целых два миллиона, так что Михась еле втолкнул его в вагон.

Позже выяснилось, что Арина завела связи в австрийской полиции, окрутила полицейского офицера, занимавшегося иностранцами, и оклеветала меня перед Австрией. Этот несчастный человек (я не могу иначе назвать мужчину, способного влюбиться в эту безобразную и по-человечески отвратительную женщину) собрал на меня досье, обвинявшее меня в том, что я крестный отец русской мафии, и добился того, что мне на десять лет было отказано в праве жить в Вене.

Впрочем, Саратовского постигла та же судьба. Правительство Австрии возбудило против него уголовное дело, которое не дает ему права жить в Австрии.

Арина до сих пор живет в Вене — в постоянном страхе.

Она боится детины, который пообещал через знакомых, что вернется и посчитается с ней заново.

Она боится меня, так как знает мою репутацию, знает, что обычно я немедленно отвечаю ударом на удар. Долгими вечерами и спокойными венскими ночами она представляет, как я настигаю ее на тихой венской улице и зову к ответу. Я уверен, что она не столько боится расстаться с жизнью, сколько встретиться со мной лицом к лицу, посмотреть мне в глаза и ответить на мои прямые и простые вопросы. Предательство страшно еще тем, что предатель все время разрушает сам себя. Ей неизвестно, что я давно решил навсегда о ней забыть.

Но главный человек, которого она боится пуще смерти, это Саратовский, ее богатый заказчик. Всемогущий банкир, заплативший ей два с половиной миллиона долларов за невыполненную работу. И Арина знает, что у людей типа Саратовского не бывает никаких сантиментов. Разжалобить Саратовского еще никому не удавалось, и эта угроза будет висеть над ней вечно.

Как-то раз в Париже на один из двунадесятых праздников мы с Галей вошли в православный собор Александра Невского на улице Дарю. В этой церкви меня хорошо знают, здесь я исповедуюсь и причащаюсь, здесь крестили сына. Я немало участвовал в ее реставрации наряду с другими русскими парижанами, которым Господь послал редкое счастье не заботиться о хлебе насущном.

Купив свечи, я пробрался сквозь толпу молящихся к иконе «Божьей матери». И в этот момент взгляд мой упал на Арину, глаза которой округлились от ужаса. Я видел, как она, расталкивая ни в чем не повинных старушек, бросилась от меня, словно черт от ладана, и бесследно исчезла в проеме тяжелой церковной двери.

Серым декабрьским днем в начале русской зимы под одним из мостов на дороге из аэропорта Шереметьево в Москву расположилась бригада рабочих, которые обычно занимаются ремонтом автострады.

Дорога перед мостом начинала сужаться, ограниченная полосатыми оранжевыми вехами. По ту сторону моста вехи постепенно отпускали дорогу, она расширялась и метров через двести уже шла нормально, во всю ширину. Было ясно, что под мостом ведутся какие-то дорожные работы — ситуация самая что ни на есть обыкновенная.

И действительно, из дорожно-ремонтной машины выходят рабочие в обычной для них спецодежде и начинают скалывать асфальт на самой середине дороги. Один из них машет флажком метров за двести до моста, предупреждая автомобилистов, чтобы сбавили скорость. Потом эта сторона дороги асфальтируется заново, полосатые вехи переезжают на другую обочину, и рабочие меняют асфальт на другой стороне. Теперь под мостом всю полосу дороги, ведущую к Москве, пересекает свежая асфальтовая заплата, на которой быстро тает все сильнее падающий снег. Машина забирает рабочих, инструмент, временные дорожные знаки и уезжает по своим делам.

Казалось бы, обычная ремонтная операция.

Но никто не знает, что под свежим асфальтом теперь уложено два кило аммонала — достаточно, чтобы его взрыв мог напугать кого угодно. От взрывчатки тянется вдоль обочины искусно замаскированный провод, который через тридцать метров ныряет в канаву и дальше, невидимый, бежит к недалекой высотке, с которой просматривается вся дорога.