До свидания, Светополь!: Повести - Руслан Киреев

— Ты что? — испугалась Рая и с укором посмотрела на неё.

Сочно пахло жареным мясом, уксусом и печёными помидорами. Одной рукой мать помешивала в кастрюле, другой шарила по полке с продуктами. Раскричалась, увидев Раю, — шляется где‑то, а здесь столько дел! — заставила колоть орехи. Потом — чистить картошку, крем сбивать. Гостей любила принять с шиком — поразить богатым столом и оригинальными блюдами. Никакими книгами при этом не пользовалась, но все восхищённо ахали.

— Оденься, не будь неряхой, — предупредила Раю, когда все уже было закончено и сама она устроилась у зеркала. — Человек приехал…

Рая закрыла за собой дверь. Разложила тетрадки и учебники, но в голове — завтрашняя комиссия.

У соседей играло радио. Скрипку, как бы выдвинутую вперёд, в почтительном отдалении сопровождал оркестр. Рая вспомнила, как, полуобернувшись чистеньким личиком, ждала её у своей парты Иванова. Сегодня было это. Неужели сегодня?

Музыка смолкла, начались «Последние известия». Женский голос говорил о сахарной свёкле. Рая читала заданные по географии страницы, а карту не смотрела — лень было возиться с картой. Тянуло к Нике — с Никой она чувствовала себя спокойней.

Первой явилась Алевтина Алексеевна с мужем.

— Запахи‑то, запахи! — проговорила она, тяжело опускаясь на заскрипевший стул. — Опять, чай, стол трещать будет?

— Ну что вы, Алевтина Алексеевна, — польщенно возразила мать, — Сегодня ничего такого. Весь рынок избегала — хоть шаром покати. Думала баранинки достать, бастурмы сделать — помните, вам понравилось в прошлый раз? — черта с два достанешь! К Аристарху ходила — вы же знаете Аристарха–мясника?

Кто в Светополе не знал Аристарха–мясника! Артист, виртуоз, работой которого любовался не я один. Топор в его худой руке с незавершённой татуировкой (пол-якоря) ходил играючи. За ухом — карандаш, на голове — крахмальная шапочка, а в смышлёных глазах — лукавство и внимание. Я помню, как в течение минуты «раздел» он кость, дабы доказать дотошной покупательнице, что соотношение между мякотью и костью не нарушено. Вдохновенная работа! И все же с мясом он расстался — по общепитовской линии пошёл. Не знаю, что это было — подножка или перст судьбы, но слава о его «Ветерке» прокатилась по всему городу. Ни в какое сравнение не шел он с забегаловкой Раиной матери. Именно тут я впервые в жизни откушал пива, и оно мне, сказать по совести, не понравилось. Но вот хозяин заведения Аристарх Иванович навсегда вошёл в мою жизнь. Повесть, которую я написал о нем, называлась «Приговор», но это — по молодости, а стало быть, самонадеянности автора. Теперь я не столь категоричен. Вот и сейчас, рассказав вам о Рае Шептуновой, не стану подводить итоговой черты. Рано… Да и по какому праву?

— Сорин‑то будет? — усмешливо спросила Алевтина Алексеевна.

Мать деланно засмеялась.

— Виктор! — кокетливо позвала она. — Ты не спишь? Смотри, проморгаешь жену.

Виктор смущённо пробормотал что‑то. Худощавый, выглядевший много моложе своей дородной супруги, весь вечер молчаливо просиживал он за столом, редко поднимая с колен большие и тёмные, как у Раиного отца, руки. И мать, и Алевтина Алексеевна, и Сорин подтрунивали над ним — как Ника подтрунивала над мальчишками со двора.

Наверное, она ещё не ушла, Ника. Рая взглянула на часы, поднялась и стала быстро собирать портфель. И тут явился наконец тот, ради которого мать затеяла вечер.

— Михаил Михайлович! — воскликнула она. — Слава богу!

— Извините… Дела задержали, — услышала Рая отрывистый глухой голос и любопытно приоткрыла дверь.

Михаил Михайлович — высокий и стремительный, в буклистом просторном пиджаке, хотя было жарко, — искал быстрыми глазами, куда бы повесить кепку с большим козырьком и тоже буклистую.

— Прошу вас, — сказала мать и взяла кепку. — Все уже в сборе, нет только доктора Сорина. Лучший наш зубной врач.

Рая уложила портфель и, негромко поздоровавшись, скользнула к выходу.

На площадке сразу увидела Иванову — рядом с Жанной, говорят о чем‑то. Рая нерешительно остановилась. Первое же слово, казалось ей, выдаст её — и что была в подвальчике у Фроси, и страх перед комиссией, и все-все… Да и что интересного у них? Опять «штандор», опять «кольцо налицо»… Как только Вадька Конь не скучает с ними?

Обратно побрела. Ушла или не ушла Ника? Если нет, можно пригласить её покататься на качелях. Деньги? Они есть у Раи: до половины нагружена мелочью глиняная кошка–копилка. И мать сегодня не хватится её до самой ночи. Этот буклистый Михаил Михайлович — важная птица, иначе стала бы она ни с того ни с сего, в понедельник, взрываться праздничным ужином?

Держась палисадников, обогнула двор. В низком Никином окне горел свет — значит, дома, собирается: тётя Женя не жгла бы электричество в такую рань.

Снизу окно застилала густая георгинная поросль. Рая встала на цыпочки, по–гусыньи шею вытянула. Ждала: вот–вот мелькнёт на белой занавеске гибкая Никина тень. Она замечательная, Ника! — с ней лишь и можно поговорить по душам. Жаль только, старше Раи.

Почему так медленно растёт она? Жила–жила, а всего тринадцать. Будь она повзрослее, не жалась бы сейчас у сараев. Зашла бы, и вместе отчалили бы в парк. Потом — ресторан, шампанское, тот самый дяденька с усиками… Играет джаз, и она, склонив голову ему на плечо, танцует в туфлях на тонких каблуках… Жарко! Интересно, есть ли в ресторанах мороженое? Сразу десять порций заказала б себе -— шоколадное, пломбир, эскимо… Мужчина с усиками, поклонившись, преподносит розы — полураспустившиеся, как у Фроси на столе. Она благодарно прикрывает глаза. Её видит Иванова и ужасно завидует ей, но Рая не обращает на неё внимания. Сане кивает. Он тоже здесь и тоже восхищённо смотрит на неё, но подойти боится…

Наконец, Ника вышла. В новом светло–жёлтом платье была она. Пригнувшись, Рая побежала к своему дому и оттуда негромко окликнула её. Ника пошарила глазами, увидела и придержала шаг, но не остановилась.

— Гулять? —бойко спросила Рая, приноравливаясь к её ломкой походке.

Ника удивленно глядела на неё, и Рая почувствовала, что запыхалась.

— Чего это ты?

Рая беспечно засмеялась.

— Так просто. Вечер чудесный! — И сладко вздохнула. На площадку не смотрела, но глаза сами выхватили голубую кофту Ивановой. — Тебе идёт этот цвет, — кивнула она на лимонное Никино платье. — Давно сшила?

— На той неделе. Юбка длинновата.

Рая поотстала на шаг и посмотрела юбку.

— Немножко, — согласилась она, — А ты куда, в парк? — И тут же вспомнила, что парк выходной сегодня. Засмеялась. — Понедельник — я и забыла. Вчера на море ходили. Твой знакомый неплохо гребёт, между прочим.

Ника, не останавливаясь, зачерпнула у Савельевны семечек. Та что‑то проворчала вслед. Поделится или не поделится? — ждала Рая, а сама не умолкала ни на секунду. Ника молча отсыпала ей немного.

— А ты куда? — спросила она, уже на углу.

Рая засмеялась.

— Никуда. Так просто, подышать. Ты иди, пока! — И подморгнув, прибавила: — Не теряйся там!

У себя в палисаднике сидела, возле сливы, которую так и не попробовала в этом году. На площадке кричали и смеялись — это мы играли в «кольцо налицо». Уже совсем стемнело, и Жанну с Шуриком позвали домой. Потом — меня. Я поогрызался, поогрызался, но пошёл: бабушка была непреклонна. Проходя, раздосадованный и голодный, мимо Раиного садика, удивился, что она тут, а не с нами.

— Ты чего? — и даже приостановился.

Она усмехнулась и не снизошла до ответа.

Дольше других оставались Кожух и Вадька Конь. Курили. Потом и они ушли. Рая поднялась.

В комнате было шумно и душно. Майя, сменщица матери, держала в вытянутых пальцах длинную папиросу. Блестя золотыми зубами, что‑то лукаво говорила Михаилу Михайловичу.

Все смолкли, увидев Раю. Смолкли и смотрели на неё так, будто любовались ею. Делали хозяйке приятное…

— Раиса, — сказала мать плывущим голосом. — Мой руки и садись ужинать. — Можете, дескать, сколько угодно восхищаться моей дочерью -— поблажек не будет.

Рая молча вышла в коридор, ополоснула под рукомойником руки, а когда вернулась, мать уже завела обычное: голоса у Раи нет, но слух прекрасный — и, в общем‑то, выходит недурственно. Она гордилась, что есть у неё такое слово — недурственно.

— Но уж свою‑то дочь я знаю, — продолжала она, накладывая Рае салата. — При посторонних ни за что не поёт — это её принцип. Разве что Михаил Михайлович попросит.

— Опять ты! — буркнула Рая.

— Раиса! Как ты разговариваешь с мамой?

— А ты не приставай.

— Раиса! — удивилась мать. — Что с тобой сегодня?

Рая, пристроившись на кушетке, молча взяла вилку.

— Любопытно послушать, очень любопытно! — отрывистой скороговоркой произнёс Михаил Михайлович. — А вы разве не нальёте ей для аппетита?