До свидания, Светополь!: Повести - Руслан Киреев

— У нас гости? — с весёлостью проговорил он, а серьёзный и внимательный взгляд глубоко проник в Раины глаза.

Стаскивая тёмный от воды пиджак, балагурил, будто ничего не случилось, будто уже не в первый раз, возвращаясь с работы, застаёт дома Раю.

Пока Сима убиралась (одна; что‑то мешало Рае встать и помочь ей), отец сидел, положив на клеёнку голые руки. Жилистыми и загоревшими были они, в рыжих волосах. К дождю прислушивался.

— А ты как проскочила? Сухая‑то вся?

— Была мокрая, — ответила Рая, искоса следя за Симой, которая проворно собирала журналы. Её страшила минута, когда Сима кончит все и уйдет, оставив её наедине с отцом.

— А у меня даже майка промокла.

Рая посмотрела на его майку.

— Не эта, — сказал отец и натянуто засмеялся. — Ты думаешь, мне уж переодеться не во что.

На нем были полотняные шаровары.

— Ничего я не думаю.

Сима смахнула со стола, но две бумажные полоски прилипли к клеёнке. Рая и отец смотрели, как Сима отдирает их. Когда она вышла, отец заметил ещё крохотный треугольничек. Он провёл по нему пальцем — раз, другой, затем попытался ногтем подцепить, жёлтым от бензина и машинного масла, но толстый ноготь был коротко острижен, и ничего не получилось. Сима в кухне звенела посудой.

— Там портфель твой, — произнёс отец и твёрдо посмотрел на Раю.

— Мешает — могу убрать.

— Не говори глупостей. Ты что, не была дома после школы?

— Почему не была? — — Она протянула руку к бумажному треугольничку и сковырнула его. — Я всегда домой после школы иду.

Пытливо и уже не таясь глядел на неё отец. У виска белело не смытое в спешке мыло. Когда Рая увидела его — что‑то вдруг оттаяло в ней, она заволновалась, и было мгновение, когда она едва удержалась, чтобы не рассказать все.

Сима с перекинутым через плечо полотенцем внесла посуду, расставила и снова исчезла на кухне. Прилипший к пальцу треугольничек разглядывала Рая. Кто‑то с той стороны ткнулся в дверь. Дуська? Отец вскочил и распахнул дверь.

— Спасибо, — быстро сказала Сима. Морщась, держала обеими руками кастрюлю.

— Горячо? Давай…

Но она сама торопливо донесла до стола, поставила, с виноватой улыбкой потрясла руками.

— Разве можно так? — укорил отец и с беспокойством посмотрел на Симины руки. Рая подняла палец, на котором белел треугольничек, и, вытянув губы, не спеша сдула его. Ложку взяла последней, хотя живот подводило от голода. Багровый борщ дымился, густой и жирный.

В одном месте, рассказывал отец, затопило улицу — босиком переходили дорогу. Досталось стилягам: узкие брюки не закатаешь.

— А мне нравятся узкие, — с вызовом сказала Рая.

— И мне, — поддержала Сима.

Отец обескураженно развёл руками:

— Сдаюсь… Сдаюсь. Постарел, видать, ваш отец.

Рая усмехнулась. Ваш…

Когда Сима снова вышла, произнёс, покатывая между пальцами незажженную папиросу:

— Из‑за чего поругались?

Рая пожала плечами.

— С кем?

На папиросу смотрел он.

— Ты сказала, где ночевать будешь?

Ах, вот оно что! Но почему он так уверен, что она останется здесь? Из‑за портфеля? Решил, специально захватила, чтобы прямиком в школу утречком?

— Я, может, ещё домой пойду.

Отец промолчал. Похлопал по карманам брюк, ища спички, и, когда Сима начала собирать чай, ушел на кухню.

О матери думала Рая. Сходит теперь с ума — поздно, на улице ливень, а её нет. К каждому шороху прислушивается, в окна глядит, а там — тьма–тьмущая.

Вспомнилось вдруг, как болела в четвертом классе корью. День и ночь дежурила мать у её кровати. Очнувшись однажды после долгого кошмара, Рая увидела незнакомое худое лицо с воспалёнными глазами. Губы потрескались и запеклись, а черные волосы клочьями вылезали из‑под марлевой повязки. Как испугалась она тогда, что заразила мать! Для взрослых, слышала, корь смертельна. Она заплакала. Мать стояла на коленях у её кровати, вытирала ей слезы и тоже плакала…

Что‑то сказала Сима. Рая рассеянно посмотрела на неё и произнесла с усилием:

— Я домой пойду.

— Ты что? Там же дождь.

Дождь? К окну повернулась. Было совершенно тихо, но не прошло секунды, как шум ливня вновь ворвался в комнату.

Курил отец недолго. Когда он вошёл, Рая встретилась с ним глазами и опустила свои. Он потрепал её по щеке.

— Ничего! Утро вечера мудрёнее.

Сколько раз убеждался я в справедливости этих слов! Наверное, постигла их правоту и Рая, когда, открыв на другой день глаза, увидела за своим окном освещённую сентябрьским солнцем, трепещущую листьями сливу. Такой родной показалась она. А вчерашний страх — таким зряшным.

…Душа в пятки ушла, когда оглушительно затрещал звонок и залилась в кухне Дуська. Дождь, казалось, припустил ещё сильнее. Сима, удивленная, поднялась было, но отец опередил её.

— Открою, — на ходу сказал он и посмотрел на Раю.

Во рту у неё было варенье, она хотела проглотить его и не могла. Дуськин лай оборвался, а через секунду приглушённо донёсся от окна — мчалась к калитке. А может, это не мать? Обеими руками держала Рая чашку, словно этот хрупкий предмет мог защитить её.

Мать вошла и остановилась у порога — вымокшая, усталая. Она была в пальто и незнакомой Рае тёмной косынке. Следом появился ссутулившийся отец в накинутом на голые плечи пиджаке.

— Собирайся, — негромко, охрипшим голосом выговорила мать. Она как‑то странно смотрела на дочь, и та, загипнотизированная этим взглядом, поставила чашку, поднялась, принялась искать что‑то.

Отец суетился.

— Пальто сними… Машина подождёт, я заплачу… Мы вдвоём сейчас… То есть втроём, — поправился он, глянув на Раю, и засмеялся. — Вообще вдвоём, но сегодня, видишь, гостья у нас.

Мать медленно, как бы спросонья, обвела глазами комнату. На чайнике взгляд задержался.

— Попить…

Отец шагнул было к столу, но замешкался и попросил Симу.

— Это Раина мама, — торопливо и угодливо объяснил он. — Тётя Наташа.

Сима проворно ополоснула чашку, налила чаю и подала матери. Та пристально всматривалась в её лицо. Наконец взяла чашку, но на первом же глотке поперхнулась. Откашлявшись, попросила воды. Холодной…

Туфли были мокрыми и не налезали. Рая нервничала. Все, даже Дуська, смотрели на её ноги.

— Надень мои, — несмело предложила Сима. — У тебя какой размер?

— Уже, — буркнула Рая, с силой втискивая ногу.

Над крыльцом горела лампочка. Её свет мутно растворялся в струях дождя. Мать накинула на Раю, прямо на голову, своё набрякшее пальто. Отец сорвал с себя пиджак, но отдать не успел — мать, в одном платье, уже бежала к калитке. Рая — за ней. Тяжелое от воды пальто сползало и путалось под ногами. Сзади торопливо хлюпал отец. Радостно визжа, металась Дуська.

У ворот стояло такси. Открыв заднюю дверцу, мать пропустила Раю, сама же села с шофером. По голым плечам отца стекала вода.

Из калитки выскочила Сима. Что‑то стеклянное блеснуло в руках у неё. Рыбки! Рая встрепенулась, зашарила в темноте руками. На помощь пришёл отец. Он распахнул дверцу, а Сима уже протягивала банку. Сарафан её был мокрым, короткие мальчишеские волосы налипли на лоб. Говорила что‑то, но Рая не разобрала. По рукам хлестал дождь…

Их окна ярко светились. В коридоре тоже горела лампочка. Мать достала из‑под дуршлага ключ и отперла дверь. Скинув туфли, принесла сухую одежду для Раи, молча положила на стул и вышла в коридор. Через минуту там зашумел примус.

Послушно парила Рая ноги, а мать все хлопотала. Мокрое платье липко обтягивало большие груди и спину.

— Есть будешь?

— Нет, — с готовностью ответила Рая. — Я ела там.

А напомнить, чтобы мать переоделась, не поворачивался язык. Напилась, обжигаясь, чаю и быстро легла в уже приготовленную постель.

— Спокойной ночи, — хрипло сказала мать, потушила свет и прикрыла за собой дверь.

Гадкой чувствовала себя Рая. Гадкой… Лучше бы мать ударила её! Ногам в шерстяных носках было жарко.

Как отвратительно думала она вчера на железнодорожном мосту! Собиралась наговорить о матери врачам — и что у неё хахали, и что она убьет её, если узнает… Тепло от ног подымалось все выше, и скоро все её тело пылало под одеялом.

Дождь не переставал, но сквозь монотонный шум его она разобрала вдруг звуки, которые заставили её сесть.

На цыпочках подкралась к двери, долго стояла, вслушиваясь. Потом бесшумно открыла дверь. Мать сидела к ней спиной, в одной комбинации, ноги — в тазу. Плакала.

— Мама! — приблизившись, позвала Рая.

Розовые бретельки глубоко врезались в незагоревшие, сметанно–белые вздрагивающие плечи. Не оборачиваясь, протянула руку, и Рая прильнула к её обтянутой шелком спине. Вместе плакали — как тогда, после кори; мать вдруг сильно прижала её к себе.

— Это я во всем виновата, я! Забросила тебя, счастья захотела, дура старая, — И клялась, что все, все теперь будет иначе.