И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Событие шестьдесят восьмое

Стрелец Иван Пырьев, как один из лучших "снайперов", очередное словечко княжича, был среди тех, кто палил из мушкетов в поганых. Первый штурм они отбили легко, Иван всего успел семь раз выстрелить. Сейчас торгуты бросились на второй приступ. Брод был не очень широк и та часть всадников, что сдуру бросилась в воду ниже по течению Белой, была сразу отнесена течением к своему берегу, выбраться же им не удалось, слишком круто, так и потопло десятка три.

Стрельцу было не до них, первые три выстрела он сделал один за другим, и отлично видел, что степняки, в коих он метил, с лошадок своих свалились. Потом уже стреляли с перерывами на перезарядку. Опять бабахнула пушчонка с соседней лодьи. Её ядро ударило прямо в центр приготовившихся стрелять из лука торгутов. Человек пять вылетело из седла. А тут и очередной заряженный мушкет ему сунули. Бабах! А степняки не из трусов, всё прут и прут, вот и стрелы засвистели, кто-то из его заряжающих ойкнул, словив стрелу в руку. И тут со всех стругов в нападающих полетели арбалетные болты. И даже купленный на рынке в Казани пленный басурманин из лука своего стал отстреливаться. Бабах. Это второй раз пушчонка грохнула, сметя снова первый ряд, стреляющих из луков торгутов.

Иван не заметил, когда атака степняков прекратилась, просто вдруг стало не в кого стрелять. Это было побоище. Трупами степняков и их коней перегородило всю реку. Их было несколько сотен. Вода в реке даже стала подниматься, пришлось кормщикам якорь вытравливать, а то лодьи стали наклоняться.

Пётр Дмитриевич обошёл всех на своём судне и перевязал двоих раненых. К счастью раны были пустяковыми. Повезло, да и высокие борта прикрыли. Потом княжич перебрался на второе судно и перевязал одного раненого там. А после князь татарский, сотник и княжич стали совет держать на лодье, где был Иван Пырьев. И хоть и говорили старшие негромко, но лодья не большая, и все тот разговор слышали.

– Как думаете, что они теперь делать будут? – спросил Пётр Дмитриевич.

– Хитрость, какую придумают, – усмехнулся Малинин.

– Правильно. Они сейчас совещаются и придут к выводу, что надо найти другой брод и переправить там часть войска на нашу сторону. А потом с двух сторон утром атаковать, – поддержал сотника княжич.

– А нам что делать? С двух-то сторон сомнут, – князь татарский хоть и боевой, но куда ему до Петра Дмитриевича.

– Вот, скажи, Баюш, что самое главное в сражении? – спросил его Пожарский.

– Быть храбрее врага!

– Перехитрить врага? – это Малинин встрял.

– Да, то же не главное. Главное, чтобы враг поверил, что он тебя умнее. Вот если мы сейчас задёргаемся, то они поймут, что мы их замысел разгадали, и что-нибудь другое учудят. А мы будем тихо сидеть. Тогда этот царевич Шукур будет думать, что он нас, глупых урусов, перехитрил, он ведь сын самого Хо-Урлюка. Он самый умный на свете.

– А мы что будем делать? – это князь Разгильдеев спросил.

– А мы, князь, дождёмся, когда стемнеет, возьмём пушку и мушкеты и, подкравшись к лагерю, ударим по ним, – хлопнул его по плечу Пётр, – а потом из арбалетов ударим.

– Так они опомнятся и по нам всей силой, – неуверенно кивнул в сторону сотен трупов Малинин.

– Обязательно, но мы успеем отойти на лодьи, а в воду они ночью не полезут.

– Хорошо бы, – неуверенно протянул татарский князь.

Первым, перед тем как всем идти на вылазку, выскользнул в воду княжич. Вернулся он через полчаса и сказал, что торгуты оставили дозор из трёх наблюдателей, но он их снял, нечего в дозоре разговаривать. В дозоре нужно молча сидеть и наблюдать. Подбирались прямо от реки. Ветер был со стороны лагеря степняков и лошади не должны были поднять тревогу.

В центре большого лагеря, среди кибиток был шатёр их царевича. Вот по нему пушчонку и навели. Раздули фитили и бабахнули из пушки, а когда в лагере поднялась паника, то выстрелили из всех сорока двух мушкетов. Грохот был почище, чем из пушки. Отложили мушкеты и стали стрелять из арбалетов. Каждый как минимум по три выстрела сделал. Ивану было не до гляделок, но краем глаза он видел, что пошедший с ними на вылазку выкупленный ногай, стрелял и стрелял по лагерю с какой-то немыслимой скоростью, пока в колчане не кончились стрелы. А ведь их два десятка было.

– Отходим! – закричал княжич, и все стрельцы, подхватив разряженные мушкеты, отступили к лодьям.

Взобрались на кораблики, перезарядили мушкеты и самострелы и стали ждать ответного нападения. Да только кишка тонка у поганых на вылазку среди ночи. Третья и последняя атака последовала с первыми лучами солнца. Степняки лезли как бешеные. Один раз им даже удалось приблизиться к лодьям почти вплотную, но гребцы дали залп из арбалетов вовремя, хватило времени, чтобы пушчонку и мушкеты перезарядить. Стрелами убило двоих гребцов и ранило четверых стрельцов. Одного опасно, в шею. И в это время атака опять закончилась. Сотни три, а то и поболе они поганых положили. Вода в реке красная стала и поднялась на метр. Так её тела перегородили. Может, потому и отступили торгуты, что лошади уже не могли в воду зайти, столько там трупов.

Пётр Дмитриевич, перевязывая раненых, сказал:

– Была на Руси великая победа на "Куликовом поле", а теперь будет ещё и на "реке Белой".

Послали разведку, после того как раненых обиходили, да мушкеты с пушкой перезарядили. Те вернулись и доложили, что уходят поганые. И уходит едва половина. И кибитки пустые бросают. Победа полная.

Княжич отправил татарского князя в разведку. Тот тоже молодец, поймал где-то отбившуюся лошадку и поскакал вслед за ордой. Вернулся только к вечеру. Ушли они. Ушли на восток, откуда и появились. Знать, не понравилось им русское гостеприимство. Заночевали здесь же, на левом берегу Белой. А утром княжич свой любимый способ отвадить либителей ходить в набеги применил. Приказал всех мёртвых раздеть и свалить в одну кучу, недалеко от брода. Башкиры, да татары целый день с утра до вечера трупы раздевали и в гору укладывали. Страшное получилось зрелище. Сотен семь, а то и восемь мертвяков. Самая настоящая гора.

Пётр с несколькими стрельцами сходил на разведку к брошенным кибиткам. И вернулся с добычей. Два стрельца и мужик в дорогих одеждах. Торгуты их второпях забыли в одной из кибиток связанными. Князь Разгильдеев увидел этого богато одетого мужика и аж в лице переменился:

– Никанор Михайлович? Ты ли это?

– Знакомец твой? – спросил шедший рядом Пожарский.

– Это Никанор Михайлович Шульгин, бывший дьяк Государев в Казани, а потом и воевода. Слышал я, что сослали его в Сибирь.

– Вот как? – Пётр, когда перед отплытием расспрашивал воеводу Бутурлина о Казани, много наслушался про фактического многолетнего хозяина Казани во времена смуты и сразу после неё. Только Бутурлин говорил, что того вроде вызвали в Москву, а там заковали в цепи за измену и в Томск сослали. Как раз перед приездом Пожарского в Нижний Новгород отряд стрельцов сопровождавших бывшего Государева дьяка в Томск и проследовал через Нижний в сторону Казани.

Событие шестьдесят девятое

Пётр Дмитриевич Пожарский думал. Лодьи неспешно поднимались по Белой в верховья. Река уже сузилась и напади торгуты сейчас, их бы, как ёжиков, нашпиговали стрелами. Но берега были пусты. Три дня уже плыли они после сражения. И все три дня Пожарский думу думал.

Там куда они едут полно медной и железной руды, и самое интересное, вся долина реки Миасс – это один огромный золотой прииск. Бывшего генерала отправляла как-то партия после войны на ликвидацию банды урок, что грабила прииски и артели в том районе. Банду они накрыли, конечно, что такое бандиты против спецвойск, но побегать за ними по лесам пришлось. Сейчас там, понятно, всё по-другому, ни поселков, ни железных дорог. И растительность, скорее всего другая, никто ещё деревья на древесный уголь не пережёг. Только "миасс" явно не русское слово, а значит, местные манси или вогулы должны знать, где эта река.